Женщины

На нем была лаймовая водолазка и клетчатые брюки, в руках он держал газету. Волосы немного отросли, на висках проглядывала седина.

Увидев ее, он остановился и слегка нахмурился.

— Фрэнки. Разве ты говорила, что возвращаешься сегодня?

Она не смогла сдержать улыбку.

— Я хотела сделать сюрприз.

Отец подошел к ней, ему явно было неловко. Фрэнки знала, что отец не любит сюрпризы, любит все держать под контролем. Он быстро и крепко обнял ее.

Настолько быстро, что Фрэнки отшатнулась.

— Я… должна была позвонить, — сказала она.

— Нет. Конечно, нет. — Отец замотал головой. — Мы рады, что ты дома.

Фрэнки вдруг поняла, как выглядит после долгой дороги: растрепанные волосы, неровная стрижка, никакой косметики на лице и мятая форма. Неудивительно, что отец нахмурился. Она полезла в сумочку и достала любимую фотографию, где она, Этель и Барб стоят в обнимку перед офицерским клубом.

— Я привезла ее специально для тебя.

— О. — Он бросил взгляд на фотографию.

— Для стены героев.

В холл вышла мама, на ней были ярко-красные укороченные брюки и белая майка, волосы подвязаны шелковым платком.

— Фрэнсис! — Она бросилась к Фрэнки и крепко ее обняла. — Моя девочка. — Она провела пальцами по ее лицу. — Почему ты не позвонила?

— Хотела сделать сюрприз, — сказал папа. — Видимо, служба в армии показалась ей недостаточным сюрпризом. Извините, у меня встреча.

Фрэнки посмотрела ему вслед, дверь с шумом закрылась. Ее встревожил такой внезапный уход.

— Не принимай близко к сердцу, — мягко сказала мама. — После… смерти Финли и твоего отъезда он сам не свой.

— О…

Мама только что сравнила ее службу в армии со смертью Финли?

— Фрэнсис, я… — Мама погладила Фрэнки по руке, будто никак не могла поверить, что ее дочь стоит здесь. — Я так по тебе скучала.

— Я тоже, — сказала Фрэнки.

— Ты, наверное, ужасно устала.

— Да.

— Может, примешь горячую ванну и вздремнешь?

Фрэнки смущенно кивнула. На нее навалилась тяжесть долгих часов дороги и оскорблений, что ждали ее после возвращения. А теперь еще и родители. Что же не так?

Мама осталась в гостиной, а Фрэнки поднялась в свою комнату — все те же розовые кружева и кровать с балдахином. Обычно дети клеят на стены плакаты, но мама не разрешала портить дорогие обои, поэтому Фрэнки вешала картины в рамках. На книжной полке были расставлены плюшевые зверушки. На тумбочке стояла розовая шкатулка с балериной, в ней хранились разные безделушки, памятные подарки с выпускного вечера и стопка выпускных фотографий. Легко представить себе девочку, которая живет в такой комнате.

Только Фрэнки больше не была этой девочкой.

У изножья кровати стоял сундук, внутри — идеально отглаженные скатерти, итальянские ткани и расшитые простыни — ее приданое. Мама начала наполнять этот сундук, когда Фрэнки исполнилось восемь. Каждый день рождения, каждое Рождество Фрэнки обязательно получала что-то для своего сундука. Посыл что тогда, что сейчас был один: брак делает женщину счастливой и полноценной.

Опять же. Все это было для девочки, которая уехала во Вьетнам, не для женщины, которая вернулась домой, кем бы она теперь ни была.

Фрэнки сняла форму и бросила на пол.

Она рухнула на мягкие простыни с запахом лаванды, положила голову на шелковую подушку.

Она не сделала родителям сюрприз. Она застала их врасплох.

Завтра будет лучше.

Глава девятнадцатая

Запах жженой плоти. Кто-то кричит.

Я бегу вперед, зову на помощь, в дыму ничего не видно.

У меня в руках крошечная девочка, она горит, кожа обуглилась и отходит клочьями, пока не остаются лишь кости.

Над головой вертолеты. Они все ближе.

Крик. Мой? Сигнал воздушной тревоги. Взрыв совсем рядом.

Я вскакиваю с койки, падаю на пол, ползу за бронежилетом и каской.

Тишина.

Кошмар медленно отступил, Фрэнки поняла, что лежит на полу в своей спальне.

Свернувшись клубочком на ковре, она попыталась заснуть.

В следующий раз Фрэнки проснулась в четверть девятого, в доме было темно. Она слышала мерное тиканье прикроватных часов. Сколько она спала? День? Два?

Она оделась и отправилась блуждать по дому. Зашла в кабинет отца и уставилась на стену героев, на которой появился улыбающийся Финли.

Другой мир. Теперь солдат не ждут дома и уж точно не устраивают пышных проводов. Она вдруг поняла, что задыхается от лимонного запаха полироля для мебели, задыхается от ожиданий. Ее растили быть леди, всегда спокойной и безмятежной, всегда с улыбкой на лице, — но тот мир, те уроки теперь были бесконечно далеко.

Полная луна отражалась в набегающих волнах. Ее, как всегда, тянуло на пляж, на эту длинную полоску песка, где она провела все детство.

— Привет, Фин, — сказала она, садясь у самой кромки воды. Брызги попадали на лицо, сползали вниз, словно слезы.

Она закрыла глаза.

Просто дыши, Макграт.

Постепенно стало легче. Прошло много времени, прежде чем она вернулась в свою приторно-розовую спальню. На тумбочке горела прикроватная лампа. Фрэнки выдвинула ящик с канцелярскими принадлежностями и достала листок бумаги, на котором сверху красивым шрифтом было выведено ее имя.

20 марта 1969 г.

Дорогая Барб,

Я дома. Никто не говорил, что это так трудно — вернуться домой. Почему ты меня не предупредила? Люди в аэропорту плевали в мою сторону, называли детоубийцей. Что за черт? Родители даже не спросили меня о Вьетнаме. Мама ведет себя так, будто я была в летнем лагере, а из папы и слова не вытянешь. Представляешь?

Так странно.

Пожалуйста, скажи, что все наладится.

А как у тебя дела? Я все думаю о тебе и молюсь за твоего брата. Скорбь — полный отстой.

Дома я снова скучаю по Фину. Это как смотреть на пазл, где не хватает одного кусочка. Все испорчено.

А теперь пора возвращаться в постель. Я смертельно устала. Слишком много дорог, разочарований и часовых поясов.

Люблю тебя, сестра.

Береги себя, Ф.

Она стянула лифчик с трусами и забралась в кровать.

— Вставай, Фрэнсис.

Фрэнки с трудом разлепила глаза, в них словно насыпали песка.

Она села, чувствуя себя помятой. Она снова была на полу.

— Жду тебя на кухне, — сказала мама с тревогой и вышла из комнаты.

— Хорошо, — сказала Фрэнки и почувствовала запах изо рта. Когда она в последний раз чистила зубы?

Она дохромала до шкафа (когда она успела подвернуть ногу?), отставила в сторону старый пого-стик, отодвинула хулахуп и наконец добралась до розового махрового халата. Надев его, вышла из спальни. И почему раньше ей нравился этот отвратительный розовый?