Женщины
Шрифт:
— Код синий [34] . Срочно. Первая операционная. — Взглянула на пациента: — Держись, парень. Док скоро будет здесь.
Пациент задыхался и синел на глазах.
Фрэнки посмотрела на дверь. Да они вообще ее слышали? Почему не отвечают?
Она выждала несколько секунд, затем подошла к тележке с инструментами, схватила скальпель, дыхательную трубку и антисептик.
Он умирает.
Она протерла парню шею антисептиком и взяла в руки скальпель. На трахеотомию ей понадобилось меньше двенадцати секунд. Мальчик наконец задышал.
34
Сигнал
— Вот так, — сказала она.
Воздух через трубку заходил прямо в трахею. Она разрезала на парне жилет и рубашку, чтобы осмотреть рану. Кровь хлестала фонтаном. Фрэнки прижала марлю к ране, чтобы остановить кровотечение.
В операционную вбежал коротко стриженный мужчина в белом халате и замер.
— Какого черта?!
— Вот вы где, — раздраженно сказала Фрэнки. — Почему так долго?
Доктор уставился на нее, открыв рот. Следом появилась миссис Хендерсон и первым делом оглядела Фрэнки: на лице, несомненно, брызги крови, белая форма в красных пятнах, шапочка сброшена на пол, руки зажимают кровоточащую рану.
— Кто сделал трахеотомию? — спросил доктор, оглядываясь по сторонам.
— Он задыхался, — ответила Фрэнки.
— И вы сделали трахеотомию? Вы?
— Я звала врача. Никто не пришел, — сказала Фрэнки.
— У нас были срочные вызовы, — ответил он.
— Скажите это ему.
Доктор развернулся:
— Миссис Хендерсон, зовите сюда остальных. Быстро. — И начал мыть руки.
Фрэнки переполняло чувство гордости. Наконец она показала, на что способна. Возможно, спасла этому парню жизнь.
Миссис Хендерсон подошла к Фрэнки — руки сложены на груди, из-под белой накрахмаленной шапочки выглядывают аккуратные кудри, брови нахмурены, губы плотно сжаты.
— Вы могли убить его.
— Я его спасла, мэм.
— Кем вы себя возомнили?
— Я армейская медсестра. И очень хорошая.
— Может быть, — сказала миссис Хендерсон, — а еще совершенно неуправляемая. Вы только что подвергли риску всю больницу. Вы уволены.
Глава двадцать вторая
Свет фар упирался в ажурную решетку, высвечивая золотую «М» в центре ворот. Когда Фрэнки была маленькой, у этого дома не было ни ворот, ни забора, открыто и горделиво он стоял на огромном участке и смотрел в океан. Тогда бульвар Оушен был тихой улочкой, по которой ездили только местные. Мир был куда безопаснее.
Убийство Джона Кеннеди изменило все. Детство Фрэнки разделилось на «до» и «после». После смерти президента «красная угроза» нависла над домом каждого американца — так вокруг особняка семьи Макграт вырос высокий забор. А вскоре появились и большие резные ворота, которые окончательно отгородили этот оазис и его обитателей от ужасов всего мира.
Как будто камень и цемент могли кого-то спасти.
Фрэнки заехала во двор и свернула к четырехместному гаражу, где припарковалась рядом с маминым «кадиллаком». Слева стоял серебристый «мерседес» отца с поднимающимися дверцами.
Уже у двери
она поняла, что забыла в машине сумку, а вместе с ней и ключи. Сил совсем не было, но, чтобы попасть домой, пришлось вернуться к машине.Было почти четыре. Тихо. Темно. Только в гостиной горела маленькая лампа, остальные комнаты были погружены в темноту. Фрэнки знала этот дом как свои пять пальцев, поэтому свет включать не стала. В гостиной она взяла стакан, бутылку и вышла на террасу.
Уволена.
За то, что спасла парню жизнь.
Что не так с этим миром?
Она налила… судя по всему, водки… выпила залпом и налила еще.
Господи, она скучает по Вьетнаму, скучает по той, кем была там. Она закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание.
Послышались шаги. Сколько она здесь сидит — пьет, курит, плачет? Сколько можно проливать слезы? Она вдруг поняла, что на улице рассвело. Значит, она сидит так уже несколько часов.
Зажегся свет.
На крыльцо вышел отец в пижаме и халате с именной вышивкой. Увидел ее и замер.
— Какого?..
Сразу за ним появилась мама, тоже в пижаме.
— Фрэнсис? Что случилось? Ты в порядке?
Фрэнки вспомнила, что сидит в окровавленной медицинской форме.
— Сегодня я спасла пациента. Сделала трахеотомию.
— Ты? — Отец недоверчиво поднял бровь.
— Да, папа. Я.
— Мы слышали, что ты устроила на вечеринке у Бекки, — сказал отец.
Фрэнки не сразу поняла, о чем он, — вчерашний вечер был словно целую вечность назад. Тема сменилась так резко, что она растерялась и забыла о злости. Она не хотела их разочаровывать. Снова.
— Я ничего не собиралась устраивать. Просто…
— Что ж, не собиралась, но устроила. Несомненно, это будет обсуждать весь клуб. Дочь Коннора Макграта слетала во Вьетнам и слетела с катушек.
— Ты подсела на наркотики? — Мама скрестила руки на груди.
— Что? Какие наркотики? Нет, конечно. Просто все так на меня смотрят, когда я говорю о Вьетнаме…
— Ты разрушила мою легенду про Флоренцию, — сказал папа.
— Легенду? — Фрэнки не могла в это поверить. — Легенду?
До нее наконец дошло — вот что всегда было важно. Его репутация. Этот человек с глупой стеной героев к героизму не имел никакого отношения и жил в вечном страхе, что стыдная правда однажды раскроется.
— Если не хочешь прослыть лжецом, может, просто не будешь лгать, папа? Может, просто будешь мной гордиться?
— Гордиться? Тобой? За то, что позоришь нашу семью на каждом шагу?
— Я была на войне, пап. На войне. Мой вертолет пытались сбить, госпиталь постоянно обстреливали. В ушах звенело по несколько дней, если бомба падала слишком близко. Но ведь ты ничего об этом не знаешь, правда?
Он побледнел и стиснул зубы.
— Хватит.
— Да. Хватит! — заорала она.
Фрэнки обогнула его и пошла к себе в комнату — чтобы не сказать чего похуже.
Дверь в отцовский кабинет была открыта. Фрэнки увидела фотографии и памятные подарки на стене героев. Она, не раздумывая, вошла в святая святых и принялась швырять на пол рамки с фотографиями. Зазвенело стекло.
— Какого черта ты творишь?! — завопил папа, появившийся в дверном проеме.
— Такого! Твоя стена героев. Все это — наглая ложь, правда, папа? Ты не заметишь героя, даже если он укусит тебя за задницу. Поверь. Я видела настоящих героев.