Жертва

— Прости, что не пришел раньше: только закончил дежурство. Сам понимаешь, Мирэн не может узнать, что ты выбрался.

Что же, с носителем брата можно не крыться.

— Я не выбрался. До того, как они заметят мое отсутствие, я вернусь в свою темницу. Они не должны знать...

— Но зачем! — зашипел Низарий. — Мало тебе? Ты едва жив, ранен, а опять хочешь туда? Умереть? Я только тебя вернул...

— Ты никого не вернул, — ответил я. Низарий побледнел. — Тот, кого ты знал, считай мертв. Срыв был реален и даже я не в силах ему помочь.

— Я, это кто? — отшатнулся телохранитель, и от него повеяло темной, душащей силой. Смерть. Но я столько раз проходил через грань со своими носителями, столько раз видел дядюшку Айдэ, что этот всплеск меня лишь рассмешил.

— Пытаешься напугать силой моего брата? Меня? Ты забавный, человек. Даже если Киар просто спит в тебе, вряд ли он позволит меня ранить.

— Но... — побледнел Низарий, — ты... я думал, что вы только легенда...

Стало на самом деле смешно. Или не совсем смешно:

— Даже наши носители думают, что мы легенда. Ничего удивительного, что эти твари решились занять ваши тела.

— Твари? Носители? Да о чем ты говоришь? Что мы всего лишь...

— Всего лишь? — засмеялся я. — Мы наделяем вас силой, которая есть мало у кого из людей. Мы покоряемся вам, растворяемся в ваших душах. Мы даем вам власть и покровительство нашего отца, Радона. Кого во всей Кассии боги одарили сильнее, чем вас, а ты говоришь «всего лишь»? Ты зазнался, человек!

— Чего ты от меня хочешь?

— А чего ты хочешь? — парировал я. — Знаю. Даже не используя силу, я знаю — справедливости для наших братьев. Для всех. Даже тех, которые тебя якобы предали.

— Якобы?

Я подошел к нему ближе и прошептал ему на ухо:

— Ты избранный. Каждый из вас — избранный. Ты всерьез думаешь, что Радон избрал бы для своих сыновей вот то ничтожество с пустыми глазами, которое ты называешь повелителем?

— Не смей...

— А ты сам не смеешь ли? — усмехнулся я. — Сам не допускаешь хотя бы тень мысли, что что-то не так? Что раньше повелитель был для тебя покровителем, другом, соратником, а теперь вдруг стал омерзительным уродцем, который довел твоего побратима до срыва. Ты знаешь, каково смотреть высшему магу, целителю, на боль своих близких? Я могу тебе показать... заставить прочувствовать...

— Не надо...

— Может, надо? Чтобы ты, наконец-то, прозрел, и начал действовать. Пока не будет поздно. Потому что подозреваю, что эта гадость сидит уже не только во мне, но и в тебе...

— В тебе?

— Во мне. Этого не было, я проверил, до того, как мой носитель не поднял меч на того ублюдка. Теперь ответь мне на один махонький вопросик: почему повелитель и его... озверевшие телохранители так хотели, чтобы целитель судеб убил того человека? Подумай над этим, разузнай, пока я выиграю нам время, вернувшись в свою отвратительную камеру.

— Разузнай где? Как?

— Когда кого-то убивают, он должен умереть. Таков закон. Если кто-то умеет обойти закон смерти, Айдэ должен об этом знать. Попроси моего братца, Киара, душу которого ты носишь. Пусть сходит к нашему дядюшке и узнает, кто так ловко его обманывает.

— Я не осмелюсь...

— Ты осмелься. Ты до сих пор не понял? Вам многое позволено. Гораздо большее, чем обычным людям. Воспользуйся этим или станешь еще одним уродцем, как наши бывшие братья. Хочешь этого?

— Нет! — услышал я, возвращаясь в камеру. В камере я спрятал украденную у слуги одежду, вновь натянул на себя проклятую тунику и со спокойной совестью пошел спать. Я сделал что мог.

***

Чужие воспоминания вспыхнули белым огнем, но тело среагировало недостаточно быстро: клинок все же вонзился в грудь Армана, пронзив ослепительной болью. Вместе с креслом Арман вылетел окно, в вихре осколков и, наверное, разбился бы, если бы его не подхватила волна чужой магии. Снег вокруг вздыбился, расцвел искрами в свете фонарей и сразу же почернел, смешавшись с комьями мерзлой земли. Подобно уродливым, узловатым змеям, стремительно вырвались из земли корни, влетели в созданный кем-то переход, вытащили оттуда темную фигуру и потянули назад, к зависшему над Арманом Тисмену.

— Живой, хвала богам! — выдохнул подоспевший повелитель. — Виссавийцев зовите! Живо! Давай, мальчик, живи! Только твоей смерти нам и сейчас и не хватало.

Арман ничего не понимал. Кто осмелился на него напасть в покоях повелителя? Он вновь получил контроль над собственным телом, да легче от этого не стало. Киар что-то говорил, но его шепот рассеивался в тумане боли, там же утонули встревоженные голоса, спину жгло чем-то теплым, а кто-то, вроде как Тисмен, запрещал вытягивать из него кинжал.

— Живи, мальчик! — мягко умолял повелитель, — потерпи еще немного, чуть-чуть. Дыши!

Арман смутно понимал, что его перенесли на кровать, уложили на быстро увлажнившиеся простыни. Запахло вновь морозной свежестью, раздался удивленный вопрос, и знакомая белоснежная сила хлынула ему в грудь, вернув на какое-то время ясность рассудка.

— Эрр, — прохрипел он.

— Тебе совсем плохо, если ты перепутал меня с братом, — спокойно ответил Элизар. — Надеюсь, Нериан не узнает о твоем ранении. Достало тебя знатно... да и клинок-то не простой...

Клинок воистину был не простой. Он будто пустил огненные когти в груди Армана, впился в плоть мертвой хваткой и довольно урчал, наслаждаясь чужой кровью и болью. Арман нервно сглотнул. Где-то он видел уже этот клинок... где-то слышал его довольное пение, неужели...

— Кадм? — удивленно спросил Арман. — Это его оружие? Это он на меня напал? Но...

— Не думай об этом, — оборвал его Элизар. — О себе сейчас думай. О других подумаешь потом.

Он сорвал с Армана все так же ровно светящийся белым амулет, прошептал какое-то заклинание, и выхватив из-за пояса стоявшего рядом Тисмена ларийский кинжал, быстрым жестом разрезал себе ладонь. Клинок в плече Армана замер и удивленно задрожал: запах крови виссавийского вождя был для него более притягателен, чем кровь какого-то дозорного. Стало даже немного обидно. Но и обида утонула в давящих волнах боли.

Вождь вновь влил в Армана свою силу, усмиряя на время боль и позвал магический клинок. Позвал ласково, будто испуганного зверя. Кровь его лилась на кровать, мешалась с кровью Армана, и клинок радостно зазвенел, борясь с искушением.

Вождь обещал клинку не только свою кровь. Он говорил, что Армана нельзя убивать, что Арман любимец Айдэ, что живой Арман принесет клинку много жертв, много крови. И что хозяин, Кадм, будет недоволен, если клинок не послушает.

Арман засмеялся, булькая кровью. Недоволен. А кто эту тварь на него напустил? Но смех его вновь сгорел в огне боль: магическое оружие вобрало в себя пущенные в Армана когти и начало выходить из чужой плоти. Сначала медленно, нерешительно, потом стремительно, рывком, оглушив вспышкой боли.