Жестокеры

Я не злилась на свою соседку: за эти два дня я поняла, что клиентов и соответственно работы у девиц практически нет. Настенька просто скучает целыми днями – поэтому и несет от нечего делать разные глупости. При этом я не могла не задаться вопросом: зачем нанимать нового сотрудника, если действующие сотрудники просто сидят, ничем особо не занятые? Не знала я и того, можно ли увольняться на второй же день после трудоустройства. Не слышала, чтобы кто-то так делал. Но я поняла одно – я ни за что на свете здесь не останусь.

Весь день я пыталась поговорить об этом с директрисой. Но у нее не было на меня времени.

– Давай попозже, милая. Сейчас придет наш ключевой клиент, я буду принимать его сама. Мне нужно подготовиться к встрече.

– Я могу к вам зайти часа через два?

– Ах, наверно! Котенок, я не знаю. Если я буду здесь. После встречи мы, скорее всего, поедем в ресторан.

Они не уехали в ресторан. Через два часа, когда клиент ушел, я снова поднялась в кабинет директрисы. Дверь была приоткрыта, и я увидела, что она курит, откинувшись в кресле и закинув ноги на стол.

– Ах, я так занята сейчас, – директриса быстро скинула ноги со стола. – У тебя что-то срочное?

– Да.

– Наверно, не можешь разобраться с материалом. Я объясню тебе попозже.

– Но…

Директриса встала, подошла ко мне и обняла меня за плечи. Она стала мягко, но настойчиво подталкивать меня к выходу.

– Или знаешь что, спроси Полину! Она старший менеджер, она тебе все расскажет. Слушай ее внимательно и все впитывай – она очень много знает!

Полиной оказалась та худощавая женщина, которая сделала мне замечание по поводу моего платья (я так и не поняла, что с ним было не так). У нее были впалые щеки и густая низкая челка, практически закрывающая ее круглые глаза. Лет ей на вид было столько же, сколько и моей матери. Я и не знала, что консультантами работают до такого солидного возраста. Ходила Полина очень медленно, пошатываясь. Вид у нее был какой-то изможденный. Казалось, она вот-вот свалится где-то между сваленных в кучи образцов и ее там – в пыли – возможно, никогда не найдут. Но при этом она все делала с таким важным видом! Придавала какую-то невероятную значимость каждому своему движению, каждому повороту головы. Это показалось мне забавным. Но моя внутренняя веселость быстренько разбилась о стену Полининого ледяного высокомерия. Когда я подошла к ней, Полина посмотрела на меня с таким брезгливым недоумением, словно к ней приблизилось жалкое ничтожное насекомое, которое кто-то зачем-то научил разговаривать. Я спросила, что в первую очередь нужно выучить консультанту. Полина округлила свои и без того круглые совиные глаза и высокомерно осекла меня:

– Мы не консультанты! МЫ – МЕНЕДЖЕРЫ!

Я стояла перед ней, размышляя о том, есть ли между этими понятиями принципиальная разница. Полина оценивающе оглядела меня и усмехнулась.

– Но ты, если хочешь, можешь зваться консультантом. Да! Я думаю, тебе это больше подойдет.

Стараясь не обращать внимания на ее тон и странную иронию, я задала Полине еще какой-то вопрос. Вместо ответа на него Полина долго, не моргая, меня осматривала – всю, с головы до пят, особенно почему-то задержавшись взглядом на моей груди. А потом, скрестив руки на своем плоском туловище, соизволила выговорить:

– Мы занимаемся самой различной продукцией. У нас огромный ассортимент, и это все нужно знать. Ты (она сделала акцент на этом слове) сможешь все это выучить?

Как этот ответ вязался с тем вопросом, который я ей только что задала, – было понятно разве что самой Полине. Озадаченная, я молча смотрела на нее. В глазах Полины я увидела презрительную насмешливость и полное неверие в мои способности.

В конце дня я снова решилась подойти к директрисе. Она как раз спускалась по лестнице в зал.

– Это ведь не срочно, да?

Я послушно кивнула: да, конечно. То, что я хочу отсюда сбежать, – это совсем не срочно. Это подождет.

Когда по пути домой я проходила мимо стройки, меня еще более яростно чем обычно облаяли живущие там шавки. Собаки защищали место своей кормежки, на которое я даже не претендовала.

Дома я долго не могла уснуть, всю ночь ворочалась с боку на бок.

На следующее утро у директрисы опять не было на меня времени. Я пыталась с ней поговорить, но каждый раз она отмахивалась от меня под предлогом каких-то срочных дел. Так, сама не понимая, как это получилось, я и осталась в «Искустве жить».

***

– Учи ассортимент! – бросила директриса, спускаясь по лестнице. – Это самое главное на этой работе.

Несколько дней я добросовестно пыталась выполнить ее указание. Но процесс обучения в «Искустве жить» проходил как-то странно: когда я спрашивала о поставщиках и товаре, девицы вели себя так, как будто спрашивать об этом было непозволительно. Я поинтересовалась у Эллы, кто поставляет нам шнурки и бахрому и где узнать цены на них. Она вылупила на меня свои водянистые глаза, выгнула брови и раздраженно что-то прошептала – быстро и очень тихо. Я ничего не расслышала. Элла оглянулась по сторонам и сквозь зубы злобно процедила что-то. Я снова ничего не поняла. Элла вконец вышла из себя:

– Я же тебе сказала! Два раза повторила. Что тебе еще от меня надо?

При любых моих попытках обратиться к девицам за помощью, они шикали на меня и озирались по сторонам. Когда я задавала какой-либо вопрос впервые, мне с раздражением отвечали: «Ну сколько можно об этом спрашивать?». И возмущенно переглядывались.

Никто ничего не хотел объяснять. Мне отвечали нехотя, хотя девицы не были особо заняты: в основном курили, болтали или пили на кухне десятую чашку кофе. Мне постоянно пытались указать, словами или взглядом, что я – досадная неприятность, которая вклинилась в их привычный «рабочий» уклад. Какая-то назойливая и любопытная муха, которая летает и жужжит тут, беспокоя всех.

Никто не собирался мне помогать. Никто не собирался ничего объяснять. Вникать во все самостоятельно было невероятно сложно. Информация на компьютере была не систематизирована. Каталоги тоже лежали где попало, в самых разных местах – даже под столом у Эллы. И их было так много, трудно было разобраться, где что. Но еще больше было самих образцов – целые груды. И многие из них просто валялись на полу, в пыли, без этикеток и ценников…

«Это просто какая-то помойка!» – думала я, осматривая все эти залежи.

Когда я спрашивала про очередной образец, выловленный из очередной груды образцов, девицы фыркали и возмущенно взрывались, не забывая при этом многозначительно переглянуться:

– Это же N, фабрика С! Как можно этого не знать?

И как я должна была об этом догадаться, если на несчастной деревяшке не было никакого опознавательного знака! Ни артикула, ни названия фабрики? Ничего, кроме толстого слоя пыли!

На каких-то образцах, правда, сначала были этикетки, хоть и старые, с полустертыми надписями. Но однажды девицы о чем-то пошушукались, и от их группы отделилась Элла. По очереди подходя к стеллажам и полкам с образцами, она начала срывать эти ценники, в некоторых случаях упрямо соскребывая их своими кислотными ногтями. Вскоре к ней присоединилась и усатая женщина. С недоумением наблюдала я за их странными действиями.

Было ясно одно: мои новые коллеги вовсе не собирались мне помогать. Напротив: делали все возможное, чтобы добавить мне трудностей в этой и без того нелегкой задаче – освоиться в «Искустве жить». Того, что мне отказали в помощи, девицам, как вскоре выяснилось, оказалось недостаточно. Они придумали еще одну «забаву»: зная, что я еще совсем зелененькая, не готовая к самостоятельной работе, они «скидывали» мне самые трудные случаи и самых трудных, рассерженных клиентов, с которыми я заведомо не могла справиться.