Жестокеры

Да, все так. Не у всех детей жестокие игры вызывают отторжение и омерзение. Иногда вы можете увидеть их горящие глаза и открытые от восторга розовые ротики. Жестокие игры притягивают таких детей. И они с удовольствием мучают кошек. Травят одноклассника. Сбиваются в стаю, в которой каждый пытается превзойти остальных своим изобретательным зверством. Я сама видела таких. Это стало одной из тех слишком горьких пилюль, которые мне, морщась, пришлось проглотить в самом нежном возрасте. Очередным непросто доставшимся мне знанием, едва меня не сломавшим, с которым мне предстояло смириться, чтобы как-то жить в мире, в котором это есть. Но смириться я не могла.

– Почему ты не играешь с другими детьми? – спрашивала мать.

Другие дети… Еще в детском саду мне казалось, что они очень шумные и очень глупые. Потом я поняла: некоторые из них еще и очень жестокие.

– Потому что игры их злы. И сами они тоже.

Протест против жестокости – мой первый в жизни сознательный протест. Начиная с этого молчаливого детского протеста против истязания кошки, за которым я бессильно наблюдала в окно, через всю мою жизнь красной нитью тянется нетерпимость к глупому, бессмысленному злу, которое творят люди – и не важно, дети они или взрослые, всерьез они или просто играют. Мне стали ненавистны жестокеры – и не только настоящие, но и примерившие на себя эту маску во время игры. Мне стали чужды и противны подобные игры. Я отказывалась в них участвовать. Я проходила мимо своих вчерашних школьных друзей, в очередной раз тянущих жребий и распределяющих роли.

– Лен, идем играть с нами!

– Нет. В эту игру я больше не играю!

И маленькая принципиальная девочка с белыми косичками, сжав губы и кулачки, упрямо шла мимо.

Забавно: тогда я еще относилась к жестокости, как к чему-то ненастоящему, к чему-то, во что всего лишь играют. Что легко можно выключить, как выключают свет.

«Ведь это же не в самом деле, глупенькая! – успокаивала я себя. – Ведь они же просто играют!»

Мне казалось, что, как я сама навсегда решила выйти из этой глупой детской игры, так и настоящее зло прекратится по первому моему отказу иметь с ним дело, по первому же моему протесту. Стоит только сказать «все, я больше не играю», и твой мучитель тут же «выключит» свою жестокость.

Если бы я знала, если бы я только знала тогда, что эту игру ты по своей воле не прекратишь…

***

Ее я встретила, когда бежала на работу.

Она возникла на моем пути внезапно. Несчастным замученным котенком бросилась к моим ногам.

Я всегда срезала через школьный двор – так, наискосок, быстрее. Я проходила здесь каждое утро в одно и то же время – у детей как раз начиналась большая перемена: они с веселыми криками и дикими визгами выбегали во двор, сбивая друг друга с ног и налетая на все, что попадалось им на пути. Я каждый раз прибавляла шаг, чтобы успеть пересечь школьный двор до звонка, вещавшего конец урока, но каждый раз почему-то попадала в перемену.

В тот раз этого не произошло. На прошлой неделе я замещала Настеньку, которая по непонятной причине не вышла на работу, поэтому на этой неделе с разрешения директрисы я приходила на несколько часов позже. В тот день занятия у первой смены уже закончились, и детей распустили по домам. Проходя мимо школы, я увидела сбившихся в кучку девочек. Они весело хохотали, пританцовывая на месте, и что-то оживленно обсуждали. Они все были одеты в разноцветные курточки и плиссированные юбочки. В их волосах были крупные яркие заколочки, а за спинами – маленькие розовые рюкзачки, с нашитыми на них перламутровыми пайетками. Щечки малышек раскраснелись. Пытаясь перекричать друг друга, девочки манерничали и кого-то передразнивали. Я улыбнулась. Эти красочные девочки мало чем отличались одна от другой: все одинаково шустрые, шумные, явно залюбленные и избалованные.

Вдруг в стороне я увидела девочку, не похожую на них.

На ней не было яркого розового костюмчика и блестящих пайеток. Тусклым оттенком своего платья и всем своим видом она напоминала не жизнерадостную малютку, а, скорее, маленькую старушку. В одной руке девочка держала курточку, в другой – слишком большой для нее портфель, старый и некрасивый, так не похожий на модные рюкзачки тех резвых школьниц. Эта маленькая «старушка» чеканным шагом солдатика браво шла через школьный двор. Но было заметно, что она как-то странно дергается при этом. Было что-то надрывное и отчаянное в ее движениях. Это «что-то» и заставило меня остановиться.

Поравнявшись со мной, девочка замедлила шаг. Сердце мое екнуло! Ребенок был страшно худой, изможденный. На его бледном лице выделялись огромные замученные глаза, обведенные темными кругами нездоровья и недоедания. Подняв на меня голову с двумя тугими белыми косичками, девочка внимательно и как-то серьезно, по-взрослому, на меня посмотрела. И слабо улыбнулась. Да, она почему-то мне улыбнулась, хотя видела меня в первый раз в жизни. Опустив голову, она пошла дальше. Я какое-то время стояла в смятении, но вспомнила, что мне пора спешить. И все же я почему-то оглянулась и посмотрела на удалявшегося ребенка. И тут я увидела нечто такое, что заставило меня резко повернуть в противоположную от работы сторону и пойти следом за девочкой. Услышав мои шаги, она испуганно обернулась.

– Что это у тебя такое?

Я взяла девочку за руку и развернула спиной к себе. В ее платье были воткнуты иголки, с вдетыми в них разноцветными нитками.

– Что это?

Ребенок молчал. Я выдернула одну из игл.

– Не трогайте их, тетя! Не надо!

Я удивилась тому, какой у нее был голос: слишком низкий для такой маленькой девочки – скорее, как у паренька.

–Их нужно немедленно убрать! Кто это сделал?

Девочка упрямо молчала и угрюмо смотрела на меня. Она не произнесла ни слова. Но сколько крика было в ее молчании!

– Кто это сделал?

– Это просто игра.

– Да какая же это игра!

Я снова попыталась повернуть ее спиной к себе, чтобы выдернуть иголки, но девочка вдруг начала упираться, напрягая все силы своего маленького худенького тельца. Я была вынуждена ее отпустить.

– Но почему ты их не достанешь? Тебе же больно. Иди сюда, я помогу, – сказала я как можно более мягким голосом.

Девочка бросила быстрый взгляд в сторону школьного крыльца.

– Не надо. Если я достану их здесь, у школы, они воткнут новые. Они стоят и смотрят. Я сделаю это, когда зайду за угол.

– Кто это – они?

Ребенок не ответил, а только бросил еще один затравленный взгляд в сторону школьного крыльца. Там по-прежнему стояли те шумные, смеющиеся, красочные девочки. Я заметила, что они с любопытством посматривают в нашу сторону.

– А иголки с разноцветными нитками, потому что был урок трудов и мы шили, – сказала девочка и подняла на меня глаза. – Они хотели, чтобы я закричала, но я не закричала.

В ужасе я слушала ее. Что это такое: втыкать иголки в ребенка, как в игольницу? Что это за жуткое развлечение? Я еще раз посмотрела на сияющую пайетками смеющуюся стайку.

– Это сделали они – те девочки?

Ребенок затравленно смотрел на меня.

– Они не разрешили мне их доставать, – девочка взяла меня за руку. – Давайте зайдем за угол.

Мы прошли несколько шагов, пока школьное крыльцо не скрылось из виду. Поставив портфель на землю, неловко заводя назад руки, девочка начала вытаскивать иголки. Я ей помогала. Временами ребенок вздрагивал и морщился.

– За что они так с тобой? – голос мой дрогнул.

Девочка упорно отказывалась отвечать. Было что-то бесконечно трогательное в геройстве этого маленького человечка. Я потом с удивлением вспоминала: несмотря на обиду и боль, девочка и не собиралась жаловаться. Она не позволила себе ни единой слезинки.