Житие сестер обители Тёсс
Шрифт:
Все выделяемые П. Динцельбахером виды контактов с потусторонним: однократные и многократные, длительные и краткие, неожиданные и ожидаемые, снабженные и не снабженные последующим толкованием, ведущие и не ведущие к мистическому единению; содержащие в себе угрозу наказания, поощрение, обетование, передачу повеления, разрешение застарелой проблемы и персональное утешение (см.: Dinzelbacher 1981) — все эти виды контактов встречаются в женских визионерских текстах южной Германии 1-й половины XIV века. Независимо от своей разновидности они являются функцией практикуемого языка и конструируются, в содержательном отношении, указанным выше способом. Однако это лишь одна сторона медали. Вторая заключается в том, что, будучи выстроено субъективными усилиями харизматика, и притом вполне предсказуемым образом, полученное содержание
От собственно видения, явления и аудиции следует отличать условия их протекания. Основным из таких условий является экстаз (греч. ????????, лат. stare extra): восторженное состояние, высшая степень воодушевления, доходящая до исступления. Имея своим образцом восхищение ап. Павла (см.: 2 Кор. 12: 2), экстаз представлен в изучаемых нами текстах формами индивидуального и, редко, группового («Тогда, как кажется, в восхищении оказался весь конвент». — ChE2 20), подготовленного и неподготовленного, подвижного и неподвижного экстаза, а также экстаза с сохранением либо без сохранения телесных ощущений (ср. письмо Жака де Витри). Неизвестен нашим текстам остался лишь токсический экстаз, практикуемый религиозными сектами Нового и Новейшего времени. Подвижной экстаз время от времени сопровождался глоссолалией, в ходе которой, как видно из «Откровений» М. Эбнер, могло многократно повторяться (выкрикиваться) имя Иисуса Христа. Впрочем, экстаз — в том числе сознательно вызванный самобичеванием, чтением страстей, созерцанием распятия — был лишь одной из форм порогового, пограничного состояния. Другие его формы: страдание (спровоцированное аскетическими упражнениями), тяжелая, затяжная болезнь и предсмертная агония — также чреваты видениями, явлениями и голосами-аудициями.
Из непороговых состояний достойны внимания в интересующем нас отношении сон (М. Эбнер), а также то, что в восточной аскезе называется «тонким сном»: краткая дремота «в стуле своем» во время исполнения многочасовых молитвенных правил (Г. Сузо). В эти мгновения телесной пассивности активно и причудливо сочетаются смыслы, полученные при чтении молитв: образы, клише и мотивы. Так, монахине обители Унтерлинден Хайльраде де Хорбург явился — после того, как она провела рождественскую ночь в коленопреклоненных молитвах и затем на рассвете присела отдохнуть на скамью, — Господь Иисус со словами: «Проси Меня, о чем пожелаешь» (Un. 459).
И все-таки, как можно убедиться при чтении публикуемых переводов, большая часть созерцаний приходится на периоды дневного сознания харизматика. Но это дневное сознание особого рода, а именно в пределах традиции и перформативной практики, со многими признаками порогового состояния. В контексте общей гиперсемантизации предметной реальности харизматик переживает себя как живую метафору: монахиня — невеста, матерь Христова. Ее постоянное состояние — быть вне себя, stare extra se в своей роли, причем происходит утрата тождества себе и поиск новой идентичности в медитации, видении, созерцании и аудиции: как сораспятой Христу, матери и невесты Христовой.
В воскресенье пред Рождеством, когда конвент сидел за вечернею трапезой, начало смеркаться, и нужно было зажигать огни. Тогда сия сестра (А. Лангманн. — М.Р.) подумала про себя: «Ах, Господи, так обычно делают на свадьбу: когда темнеет, возжигают свечи. А кто же нынче невеста?» <...> Тут перед ней зажгли свечку, и ее осенило: «Благо мне! Невеста-то — я». И вот к ней подошел наш Господь и наделил ее таким благом, что она едва сумела подняться из-за стола, и ее пришлось отводить в келью. Она же разразилась громким смехом и принялась беседовать с Господом нашим.
Как видим, дневное сознание при переживании себя как метафоры: пророка, судии, ратника Христова — многочисленные примеры из раннего Нового времени см.: Wentzlaff-Eggebert 1969 — является, по существу, вялотекущим экстазом. Его отличают постоянство, высокая степень индивидуальной мобилизации, а также (укажем, отклоняясь от непосредственной темы исследования) исключительная, нередко осознаваемая как чудо, эффективность действий в
исторической ситуации.III. Генрих Сузо: построение автоагиографии
1. Ранние этапы жизни Служителя
Теоретиком, идеологом и практиком имитационной мистики был ученик, в молодые годы сподвижник, И. Экхарта визионер Г. Сузо (1295—1366). Проживая в «Островном монастыре» Констанца, а затем в доминиканской обители Ульма, он был куратором, проповедником и духовником ряда женских конвентов и бегинажей в Швейцарии и южной Германии. Если верить автобиографии Г. Сузо, то он увел в монастырь многих представительниц знатных родов, причем без согласия их родственников, за что его намеревались убить, и даже заключались клятвенные союзы с этой целью — тем более что его мистическое направление смешивалось в общественном мнении с пантеистической сектой «Братьев и сестер свободного духа».
Сам Г. Сузо миновал в своем становлении по меньшей мере три кризиса. О них повествуется в сочинениях его авторского сборника «Exemplar». Отданный в 13 лет в монастырь, он вел на протяжении пяти лет теплохладную жизнь: «спокойное и привольное житие <...> в свое удовольствие», достаток вина, воды, сон «на соломенном тюфяке» (ГС 50), при воздержании от явных грехов. В терминологической системе, принятой в сочинениях Сузо, этому состоянию соответствует термин «gemach»: покой, удобство, уют. Однако, испытывая подспудную неудовлетворенность, Служитель (так именует себя Г. Сузо в автобиографии) переходит к аскезе. Примечательно, что субъективный, имманентный процесс, переход к новой форме благочестия толкуется самим Служителем в объективных понятиях — как «сокровенный, исполненный света Божий призыв» (ГС 14), как просвещение свыше. К аскетическим упражнениям Сузо относятся хранение уст, ношение власяницы, вериг, ночных одеяний — юбки с иголками, ручных перевязей и перчаток с шипами, — креста на спине, бичевание тела, использование жесткого ложа, стула для сна, многолетний отказ от мытья, усиленный пост, сокращение пития, молитвенные бдения на каменных плитах и изнурение холодом тела. Целью этих «внешних упражнений» было укрощение, подчинение, а в пределе, умерщвление плоти.
В своей аскезе констанцский визионер, конечно, не был одинок. Литература доминиканок 1-й половины XIV века изобилует описаниями аскетических подвигов. Взять хотя бы монахиню из обители Отенбах Адельхайд Фрайбургскую. Примечательной чертой приводимого далее рассказа является то, что тело Адельхайд выступает как отдельный от нее самой субъект лености, нерадивости и лукавства, которого необходимо учить. Когда тело захотело ячменного хлеба, Адельхайд накормила его смесью старой овсяной муки и мышиного помета, и тело расплакалось (см.: AF 531). Другой раз, когда тело хотело «быстренько» помолиться, она его затащила в прорубь, а потом заставила отстоять утреню и мессу, так что тело не могло само двигаться, и посторонним пришлось провожать его в келью. С этих пор тело стало послушным, и, где воля хотела одно, тело было готово к большему вдвое (см.: AF 533).
Что касается Служителя, то его «внешним упражнениям» до поры не хватало внутреннего нерва, интриги. Их прагматика, смирение и умерщвление плоти, такой интригой быть не могла, но интригой стали «страсти Христовы»:
Стоял как-то раз один брат проповедник после заутрени перед распятием и воздыхал из глубины перед Богом, что не умеет он созерцать Его мученичества и страстей и что ему из-за этого горько, ибо того ему в тот час весьма не хватало, —
такими словами начинается «Книга Вечной Премудрости» Г. Сузо. Ответ Премудрости звучит так:
«<...> хочешь ли Меня лицезреть в нетварном Моем Божестве, тогда тебе подобает здесь со Мной познакомиться и Меня возлюбить в Моем страждущем человечестве, ибо таков самый скорый путь к вечному блаженству».
Страсти Христовы Г. Сузо, он же Служитель, вживил в аскетические упражнения, заимствованные им у египетских анахоретов, так что эти упражнения стали состраданием и «подражанием Христу», чем у анахоретов они не были. Упражнения вылились в своеобразное «театральное действо» (wartspil):