Злые вихри

Онъ выходилъ изъ себя, полетлъ въ Петербургъ; но тамъ потерплъ окончательное пораженіе. Онъ имлъ даже нсколько непріятностей благодаря тому, что весьма глупо и грубо предлагалъ взятки въ неподходящихъ мстахъ и неподходящимъ лицамъ

Между тмъ, посл долгихъ лтъ глубокаго паденія и всяческихъ униженій, въ немъ теперь клокотало честолюбіе -- единственная страсть, ему оставшаяся. Къ женщинамъ онъ не только была равнодушенъ, но и терпть ихъ не могъ. Отъ пьянства, едва не унесшаго его въ могилу, онъ отсталъ ради любви къ жизни и здоровью, которое теперь берегъ всми мрами.

Онъ ршилъ во что бы ни стало наверстать потерянное, проникнуть въ высшее общество и создать въ немъ себ блестящее положеніе. Неудачи, въ провинціи и въ Петербург довели его до бшенства и отчаянія.

Онъ похалъ въ свое Петровское и готовъ былъ вызывать чорта себ на подмогу. Чортъ не явился въ собственномъ образ, но выслалъ вмсто себя женщину: князь познакомился съ Алиной.

Еще въ Петербург его повренный, человкъ понимающій, неоднократно ему доказывалъ, что только женитьбой на очень красивой, умной и ловкой женщин онъ можетъ утвердиться въ обществ, устроить «домъ» и достигнуть «положенія». Князь; по своему обычаю, хрюкалъ и гримасничалъ на это. А между тмъ мысль запала, и онъ, въ своемъ деревенскомъ уединеніи, перевертывалъ ее во вс стороны.

Увидя красавицу Алину, эту «принцессу на горошинк», онъ сказалъ себ: «Вотъ была бы княгиня... такихъ въ Петербург не сыщешь!» Это-то онъ могъ сообразить, что она гд угодно будетъ на мст, что она умна, ловка и хорошо воспитана. Главное же -- бдна, а когда мать умретъ -- куда-жъ ей? Жениховъ нтъ, въ гувернантки не пойдетъ...

Князь зачастилъ было въ маленькій домикъ, сталъ подъзжать со своими намеками сначала къ матери, а потомъ и къ самой Алин. Но онъ былъ слишкомъ отвратителенъ, а Алина, конечно, не знала, что бракъ съ нимъ можетъ быть только «фиктивнымъ» бракомъ. Она очень ловко отстранила его слишкомъ частыя посщенія. Однако, онъ все же появлялся время отъ времени и, упрямый по своей природ, не терялъ надежду. Онъ ждалъ смерти матери Алины.

Такъ стояли дла, когда, среди зимы, пріхалъ въ Снжково Аникевъ. Онъ тотчасъ постилъ своихъ родственницъ, съ которыми не видался лтъ десять. Алина сразу произвела на него потрясающее, именно потрясающее, впечатлніе. Мало ли какихъ женщинъ и двушекъ встрчалъ онъ, мало ли къ кому изъ нихъ влекло его боле или мене горячее, мимолетное желаніе. Но это было совсмъ не то. Посл перваго свиданія съ Алиной онъ возвращался въ Снжково опьяненный ею до отчаянія и до экстаза. Въ немъ проснулись два существа: голодный зврь и еще боле голодный, умирающій съ голоду, истинный художникъ.

Очнувшись, онъ хотлъ бжать, бжать назадъ, въ Петербургъ, отъ этого отчаянія, отъ этого соблазна. Онъ и побжалъ, но не въ Петербургъ, а къ Алин.

Они поняли другъ друга очень скоро. Черезъ мсяцъ ихъ уже охватилъ слпой, всепожирающій эгоизмъ страсти, весь міръ сосредоточился въ ихъ двухъ существахъ, а все остальное исчезло. Весна прошла въ мучительной и сладкой идилліи, которую уничтожилъ пріздъ въ Снжково Лидіи Андреевны.

Дло было не совсмъ такъ, какъ разсказывала она madame Бубеньевой. Алина показалась въ Снжков всего разъ, а затмъ ухала съ матерью верстъ за пятьдесятъ въ монастырь и прожила тамъ два мсяца. Аникевъ бродилъ какъ тнь, исхудалъ, потерялъ сонъ и аппетитъ и, наконецъ, повинился предъ женою въ любви своей, въ своемъ несчастіи.

Уже нсколько лтъ ихъ бракъ, и совершенно не по его вин, имлъ только вншній видъ брака. Онъ умолялъ теперь Лидію Андреевну дать ему разводъ, причемъ, конечно, бралъ вину на себя и предоставлялъ жен значительное обезпеченіе. По она объ этомъ и слышать не хотла.

Она очень спокойно и съ презрительной миной сказала ему:

– - О развод ты и не мечтай! Что ты безсовстный фантазеръ, это давно знаю... Нашелъ такую же безсовстную дуру -- ну, и любитесь сколько угодно. Только чтобы все было шито и крыто. Я еще мсяцъ пробуду въ Снжков,-- это мн такъ надо,-- а потомъ уду. Вотъ ты и оставайся тогда со своею красавицей, только смотри -- отъ любви не одурй совсмъ, продай хлбъ во-время, собери вс деньги и привези ихъ мн. Если же вздумаешь на нее тратить -- тогда берегись: разговоръ у насъ будетъ совсмъ ужъ другой...

Объяснила все это Лидія Андреевна и вышла изъ комнаты, оставивъ его въ настоящемъ столбняк. Онъ долго не могъ придти въ себя; но когда пришелъ, то понялъ, что, вдь, иначе она говорить не могла и не могла остановиться ни на какомъ иномъ ршеніи. Она ужъ давно перестала съ нимъ церемониться и очень часто, во время ихъ объясненій, снимала маску.

Этотъ второй мсяцъ былъ еще хуже перваго. Лидія Андреевна длала свое дло. Она выказывала полнйшее и спокойное призрніе къ Аникеву и въ то же время по нскольку разъ въ день находила предлоги косвенно, намеками, конечно, не называя, оскорблять Алину. Она очевидно вызывала Аникева на бшенство, на припадокъ, на грубую сцену. Онъ понялъ это и сталъ отъ нея скрываться. Такъ прошло недли дв...

Но ей было скучно, она принялась его преслдовать и въ то же время явно, съ подчеркиваніемъ, отстраняла отъ него Соню. Онъ почувствовалъ, что не отвчаетъ за себя, что начинаетъ ненавидть эту женщину.

– - Объ одномъ только прошу,-- шепталъ онъ, блдный какъ смерть, стуча зубами:-- оставьте меня, не говорите со мной!

– - Нтъ, отчего же не говорить!-- отвчала Лидія Андреевна, пристально и зло глядя ему прямо въ глаза:-- я вовсе не хочу, чтобы гувернантка и прислуга на насъ пальцами показывали. Надо соблюдать приличія -- это мое единственное условіе.. Кажется, я немногаго требую!

Наконецъ, она ухала.

Когда Алина, вернувшись изъ монастыря, увидла Аникева, она его не узнала. Онъ имлъ видъ не только совсмъ больного человка, но и помшаннаго.

XXI.

Теперь ужъ никакая сила не могла ихъ оторвать другъ отъ друга. Бдная мать Алины все видла, все понимала и, прежде всего, понимала свое безсиліе. Что могла она? Въ ихъ любви, вмст съ опьяненіемъ и блаженствомъ, было столько муки! Значитъ, больной матери оставалось только окончательно истерзать единственную любимую дочь своими жалобами, безплодными совтами и слезами.

Къ тому же она сама не въ силахъ была смотрть на Аникева, какъ смотрла бы на всякаго другого въ такихъ обстоятельствахъ; она сама поддалась его обаянію, почувствовала его неотразимость для такей двушки, какъ Алина.

Безсонными ночами, запершись въ своей укромной спаленк, эта несчастная мать задавала себ все одинъ и тотъ же вопросъ: «что-жъ теперь будетъ?». Отвта не было, не могло быть. Она плакала, плакала неслышными, горькими, материнскими слезами, кашляла, дрогла въ чахоточной лихорадк, слабла съ каждымъ днемъ и прислушивалась къ приближенію смерти...

Какъ непрерывная, волшебная мелодія протекали для Аникева съ Алиной деревенскіе дни и ночи. Ненасытная страсть, поэзія, музыка, пніе, недоговоренныя мысли, смняющія одна другую причудливыя мечты... Незамтно надвигавшаяся теплая, душистая, грустно ласкающая осень...

Однако, и осень эта стала холодной и дождливой. Старый паркъ умиралъ, и жутко становилось въ его облетвшихъ, влажныхъ, покрытыхъ сухою листвой, аллеяхъ...

Хлбъ былъ проданъ, и даже очень выгодно. Лидія Андреевна настоятельно требовала, чтобы Аникевъ непремнно самъ привезъ деньги въ Петербургъ. Она грозила, въ случа отказа, своимъ появленіемъ. Это было не особенно страшно: Аникевъ зналъ, что поздней осенью она въ деревню не подетъ ни за что въ мір. Но, дйствительно, неотложныя дла требовали его присутствія въ Петербург -- главное же онъ ршилъ снова, и на этотъ разъ окончательно, требовать отъ жены развода. Вдь, не могъ же онъ такъ оставлять Алину.