Злые вихри

Онъ ухалъ -- и вотъ тутъ-то все совершилось. Алина очнулась отъ припадка страсти, увидла себя, увидла свою больную мать, увидла въ безнадежномъ, отчаянномъ взгляд матери, что тайны нтъ. Да разв она думала о томъ, чтобы скрывать свою тайну -- она до сихъ поръ ни о чемъ не думала, а только любила.

Ну, и довольно, гроза налетла -- и пронеслась. Алин стало жутко.

Когда Аникевъ былъ здсь,-- не могло даже представиться, какъ это будетъ безъ него. Теперь его нтъ. Онъ вернется, но когда? А вдругъ совсмъ не вернется? вдругъ «не вернется» -- если и не теперь, то, все равно, хоть чрезъ годъ, чрезъ два, чрезъ пять лтъ?!.

Срое, безпривтное небо, порывы втра, безконечный дождь, обливающій стекла маленькихъ оконъ, отъ которыхъ невыносимо дуетъ, низенькія комнатки съ закопчеными потолками и старой мебелью, кашель матери, ея тихіе, сдерживаемые стоны.

Алина запиралась у себя и плакала по часамъ, а до сихъ поръ, съ самаго дтства, она никогда не плакала. Когда останавливались слезы, она, опять-таки по часамъ, сидла у подоконника, прижавшись лбомъ къ холодному стеклу и безсмысленно глядла широко раскрытыми, немигавшими глазами прямо предъ собою, на ненастное небо, на пожелтвшую траву, на косогоръ, по которому извивалась грязная дорога. Распустившаяся коса ея тяжело спускалась съ кресла, плечи нервно вздрагивали подъ срымъ пуховымъ платкомъ, на прелестномъ поблднвшемъ лиц блуждало страдальческое, жалкое выраженіе...

А дождь лилъ, втеръ завывалъ, отъ окна и отъ пола дуло, такъ что ноги стыли въ теплыхъ, подшитыхъ толстою байкой ботинкахъ. А изъ сосдней комнаты раздавался мучительный кашель матери, ея тихіе стоны .

Въ одинъ изъ такихъ дней и часовъ Алина увидла, что по косогору спускается маленькая карета, вся забрызганная грязью. Тоска и это мертвое уединеніе были такъ невыносимы, что даже пріздъ безобразнаго и глупаго князя заставилъ встрепенуться, превратился въ радостное событіе. Князь никогда еще не былъ встрченъ такъ радушно, съ такимъ искреннимъ удовольствіемъ. Онъ торжествующе потиралъ себ руки, показывая во всю ширину громаднаго рта вставные зубы, и скриплъ:

– - Пріхалъ навдаться, живы ли! вдь, теперь, въ такую погоду, деревня -- это смерть, могила!.. Вонъ барышня какъ поблднла!.. да, не мсто вамъ здсь, не мсто... все равно, какъ если бы роза въ темномъ, холодномъ подвал... А въ Петербург теперь -- сезонъ, балы, театры, концерты, жизнь... А заграницей... вотъ я именно въ позднее осеннее время въ Біариц купался... теплынь... на неб ни облачка... океанъ...

Онъ не могъ не видть, что его вовсе некраснорчивые разсказы производятъ на Алину подавляющее впечатлніе. Соблазнъ былъ грубый, избитый; но и такого даже соблазна оказывалось за глаза довольно въ эти осенніе, безнадежные дни.

И князь продолжалъ подливать масла въ разгорвшееся воображеніе Алины.

Онъ вернулся чрезъ два дня и принялся за то же. А когда проглянуло солнце и грязь немного пообсохла, онъ пріхалъ въ покойномъ ландо, уговорилъ больную и повезъ ихъ къ себ въ Петровское, обязавшись доставить обратно засвтло.

Петровскій домъ былъ обновленъ и посл жалкаго домика не могъ не показаться Алин настоящимъ раемъ. Вотъ тутъ-то она окончательно поняла свое призваніе и увидла, что именно ей теперь остается, какой можетъ быть для нея выходъ.

Но она любила Аникева, она еще не остыла посл его поцлуевъ, и если бы князь вздумала, глядть на нее влюбленными глазами и говорить ей о своемъ чувств, она отвергла бы его предложеніе съ негодованіемъ и ужасомъ. Князь не сдлалъ, да и не могъ сдлать такой ошибки. Онъ долженъ былъ дйствовать «на чистоту», не скрылъ отъ нея ничего, прямо и цинично высказалъ свои требованія, выяснилъ ей еще безцеремонне и грубе всю безвыходность ея положенія, очень ясно намекнулъ ей, что подозрваетъ ея отношенія съ Аникевымъ, но что это ничему не мшаетъ, если она хочетъ впредь быть «благоразумной».

Онъ ошеломилъ ее, не далъ ей возможности вовремя остановить его, заставилъ выслушать все до конца и спокойно заключилъ словами:

– - Подумайте и обдумайте хорошенько. Жизнь -- не шутка!

Еслибы установилась хорошая погода, еслибы на слдующій день вернулся Аникевъ, Алина все же никогда, быть можетъ, но превратилась бы въ княгиню и владтельницу Петровскаго. Но погода на слдующій день была адская; больная мать простудилась немного во время поздки и кашляла невыносимо. Когда, чрезъ три дня, пріхалъ изъ Петербурга Аникевъ, Алина уже все обдумала, все ршила и встртила его совсмъ преображенною.

Ей было очень трудно, очень тяжело, она ночью плакала и даже въ отчаяніи билась головой объ стну. Она писала «своему Миш» письмо за письмомъ, клялась ему въ вчной любви, выставляла свое ршеніе неизбжной, тяжкой жертвой, рвала эти письма и не послала ни одного изъ нихъ.

Аникевъ явился опять, добивался объясненія, но такъ и не добился. Алина не отходила отъ матери, которой было очень нехорошо. Онъ все же нашелъ возможность шепнуть, что Лидія Андреевна ни за что не соглашается на разводъ, что безъ ея согласія ничего нельзя сдлать и что имъ остается одно -- ухать скоре за границу. Алина показала глазами на мать, а потомъ молчала и старалась не глядть на него.

На слдующее утро она извстила его, что выходитъ замужъ за князя, что это единственное, остающееся ей въ ея положеніи, что она проситъ его хать теперь въ Петербургъ, гд они скоро должны встртиться, и встртиться друзьями, родными..

Вотъ какъ было дло.

Алина осталась врной Аникеву, она долго о немъ думала, томилась по немъ; но сумла побдить въ себ голосъ страсти, такъ что, наконецъ, почти его не чувствовала. Къ тому же въ первый годъ ее отвлекала предсмертная болзнь матери, а потомъ тоска по ея утрат. Мало-по-малу она втянулась въ свою новую жизнь, ставила себ цли и, достигая ихъ, испытывала удовлетвореніе. Она добилась многаго, и князь до сихъ поръ могъ только гордиться своимъ выборомъ. Давно ли его не впускали ни въ одинъ мало-мальски порядочный домъ, а теперь вотъ онъ сдлался, хоть и въ роли «la b^ete», неизбжнымъ украшеніемъ всхъ великосвтскихъ собраній. Уже посл полученія ддовскаго наслдства онъ никакъ не могъ достигнуть хоть сколько-нибудь «приличнаго положенія», а теперь для него открыта самая завидная почетная перспектива и скоро скоро онъ будетъ видть блескъ и золото не только вокругъ себя, но и на себ самомъ. Вс эти чудеса совершила Алина, одна она, и ей все, самое трудное, такъ легко, быстро и незамтно, удается. Онъ слушается ее во всемъ, дйствуетъ и говоритъ согласно ея предписаніямъ и дло «катится какъ на резиновыхъ шинахъ», по его любимому выраженію...

И все это для Аникева? Алина думаетъ теперь, она уврена, что все это только для него, для него одного, что она вс эти шесть лтъ жила и дйствовала съ единственной цлью дожить до минуты, когда можно будетъ сказать ему: «теперь подо мною твердая, непоколебимая почва, теперь, о, вчно возлюбленный, приди въ чертогъ мой и вкуси со мною счастье!»

Алина не останавливается на вопрос о томъ, почему же именно теперь пришла «эта минута». Разв она не могла прійти и годъ, и два года тому назадъ? Вдь, ужъ давно подъ нею «твердая почва». Да и что-жъ, разв это она, чарами своей любви, вызвала Аникева на вечеръ къ Вилимской-Талубьевой, гд съ нимъ встртилась? Аникевъ за эти года могъ сто разъ умереть, сойти съ ума, безумно полюбить другую женщину, устроить свою жизнь такъ, что никогда бы и не встртился съ Алиной. Что сталось бы тогда съ шестью годами ея жизни, съ ея цлью «создать счастье для несчастнаго избранника своего сердца»?

Но какое дло ей до всхъ этихъ разсужденій. Онъ здсь. На губахъ ея горитъ поцлуй его. Художникъ снова оживилъ свою Галатею, и прекрасная статуя вся блещетъ и свтится возродившейся страстью.

Легенда шестилтняго ожиданія «этой минуты» создана -- и Алина врить ей, какъ только можетъ врить женщина своей завтной «оправдательной» легенд.

XXII.

Князь Вово, врный данному общанію, въ одиннадцать часовъ звонилъ у дверей Аникева. Сбросивъ съ плечъ шубку, онъ, какъ истый школьникъ, пригнулъ «дятла» къ полу, перескочилъ черезъ его голову и влетлъ въ комнату -- румяный, смющійся, веселый, съ такимъ безмятежнымъ выраженіемъ лица, будто никогда еще въ жизни не видалъ и не слыхалъ ничего печальнаго.