Детская проза

«Ну и ну, — подумал Лешка, поправляя за спиной потрепанный, видавший виды рюкзак. — Как в Москве… Такие вот красивые дома на улице Горького видел вчера». Едва Лешка миновал будку стрелочника и кладбище, спускавшееся по косогору прямо к дороге, как перед ним появился деревянный горбатый мосточек с такими же деревянными, потемневшими от времени перилами. Под мосточком шумела быстрая и капризная речушка, спотыкавшаяся на каждом шагу то о крутые, извилистые берега, местами сплошь заросшие задумчивыми…

Мы тоже не были против. На другой переменке я составил ведомость на двадцать шесть человек. Все внесли по пятнадцать копеек и по настоянию Вальки расписались. Утром перед уроками мы с Петькой встретились у овощного магазина. Продавщица быстро предложила нам несколько ананасов, но они были маленькими, а мы хотели выбрать самый большой. В очереди уже начали ворчать: — Вот чем они вместо школы занимаются… — По отцовским карманам мастера… Налопаются яств и в кино… Знаю… Сам бывший школьник.…

И Бобка, конечно, тоже сразу прилип. За спиной у него был маленький мешочек, на горловине с тесемкой виднелась часть вышитой надписи «Бор…» – остальное терялось в складках. Шурка решил быть старшим братом до конца: он выпустил Бобкину ладошку, а сам притворился, что уж ему-то нисколько не интересно. Но исподтишка и сам поглядывал на густонаселенную витрину. Там было на что посмотреть. Настоящая маленькая страна – с бархатистыми зелеными холмами из велюрового картона, между которыми ниточкой блестела…

И он начал молча раздеваться. В комнате действительно было душно; она была не велика, и, если можно так выразиться, заключала в себе целую квартиру; вдоль одной из стен стояли две кровати — матери и сына; у окна помещался стол, в углу — посудный шкаф — это называлось столовой; у противоположной стены стоял диван и два мягких кресла — то была гостиная, и, наконец, за занавеской находилась скрытая от взора посетителей плита, кухонный стол и полки с разной посудой. Обстановка, конечно, более чем скромная,…

Действительно, накрылась. А Даша… Точно — Даша Лушина. Она. Ясноглазая, с такой хорошей, ну просто милой улыбкой!.. Сердце у Виктора будто притаилось. Он не услышал, как оно стучит, зато ясно почувствовал, как оно тоскует. — Хороша Даша, да не наша, — сказал Жорик. — Ты не видел её парня? Как раньше говорили: молоток! Каратист. На соревнования ездил. Какое-то место занял. — Второе, — хмуро уточнил Виктор. — Вниз смотрит. Не на тебя? Может, рукой помашет? «Чего ей на меня смотреть?..» — грустно…

Тут бы я, конечно, не выдержал и врезал ей линейкой… А может, и не врезал. Не знаю, надо подумать. Короче, так меня мысль о дневнике захватила, что я, придя домой, только о нём и думал. Вечером родители с работы вернулись. Мама, конечно же, первым делом спросила: — Ну что, Миша, сделал уроки? Уроки делать я и не брался, однако ответил, что делаю. Быстро достал учебники, тетрадки и, как попало, условие задачи переписал. Тут в комнату вошла мама: — Что, задача трудная попалась? В этот…

Урок — Ну-с, первый урок у вас в пятом «Б», — сказал Семен Ильич и указал на застекленную витрину, где висело расписание. Он посмеивался, потирал руки, точно сообщил мне что-то необычно приятное, исключительное, — видимо, был доволен, что я прибыла к началу занятий вовремя и теперь школа укомплектована, занятия начнутся нормально, без срывов и перестановок. Директор поглядывал на меня, ожидая, что я что-нибудь отвечу, а я стояла перед этим расписанием в полированной витрине, и легкий морозец…

Кожа его была сухой, упругой. Спина — серая; пузо — белое, с розовыми пятнами. Бока казались мрамором с палевыми прожилками. От головы к спинному плавнику, изодранному по кайме малыми лохмотьями, вела размытая белая полоса. Кроме того, к дыхалу от носа тянулись две тонкие линии. — Он этим дышит? — спросил Даут. — Наверное, — Амза кратко приподнял плечи. Рядом с боковыми плавниками дельфина братья заметили короткие, уложенные дугой, шрамы, словно бы кто-то нарочно выскребал их гребёнкой. Почти…

Искорка рассмотрела подарки, познакомилась с Бесенком и отправилась учить стихотворение. Стихотворение было про царицу и зеркало. Царица то и дело спрашивала у зеркала, правда ли, что она самая красивая. Зеркало сначала говорило, что да, потом – что нет, а потом царица с досады разбила его об пол. Принцесса долго думала об этом, но не поняла, зачем нужно было разбивать зеркало? Ну и что, что есть кто-то еще красивее, надо просто попросить на время поменяться платьями – и все встанет на свои места.…

Сперва пришлось приводить комнату в порядок. Там был свален всякий ненужный хлам: заляпанные известью носилки и ведра, сломанные стулья, старые метлы и целые груды мусора. Ребята вытащили все это на свалку, вымыли полы, окна, смели со стен паутину. Потом два школьных художника — Радик и Валька Сомов — нарисовали масляными красками на стенах две картины: Радик — медведицу с медвежатами в сосновом лесу, а Валька — рыб под водой. Известный специалист по содержанию птиц и животных в неволе Витька…

Неисправимых озорников Фивейский стал на первую парту сажать перед портретом. И ребята под взглядом царя робели, меньше вертелись. А Андрейка обращался с царем по-свойски: пыль с него стирал, мух сгонял. Учитель его хвалил да похваливал. Но выхваливаться, известно, дело плохое, добром не кончится. Случилось так, что в школу должна была приехать известная московская богачка, купчиха Морозова. Она объезжала бедные школы, где учились дети рабочих, выбирая себе подопечную. Учитель Фивейский, желая…

— Но как вы добрались до Большой Медведицы?! — воскликнул я изумленно. — Как вы поднялись так высоко? — А вы разве не знаете? Я поднял себя за волосы! — Барон Мюнхаузен подкрутил усы и откашлялся. — А теперь можете меня поздравить с днем рождения! Увы, на следующий день барон умер, и весь мир погрузился в траур. Еще бы — великий Мюнхаузен был так знаменит, что в день его смерти произошло солнечное затмение. Когда же тьма рассеялась, все воскликнули хором: — Да здравствует барон Мюнхаузен! …

Расставив ловушки, волшебник успокоился. Теперь всё пойдёт как надо. Бедолага новичок попадёт в одну из ловушек, лично убедится в опасности и непредсказуемости природного волшебства и передумает проходить в Чёрном замке практику. Громикус его, конечно, из ловушки освободит и отправит восвояси с добрыми напутствиями. Может быть, это немного нечестно, но зато никаких чужаков на его территории! — Практиканты! — возмущался Громикус, сидя за столом и кромсая на мелкие кусочки яблоко. Брызги сока и яблочные…

Я решил вмешаться в разговор: — Барборка, здравствуй! — Кто это? — недоверчиво спросила она. — Помнишь, мы разговаривали у подъезда, когда ты рисовала слона. — Не слона, а лошадку! А вы — тот самый человек с бородой, — сказала Барборка, но без особого восторга. Когда на следующее утро я уходил на работу, шкафа на лестничной клетке уже не было. Через несколько дней я увидел Барборку перед домом. Она делала вид, что играет в мячик, но я догадался, что она поджидает меня. — Здравствуйте,…

– Влад ты где? – осмотревшись, позвал он меня. – Тут я, - отозвался я из-под пня. – Где тут? – раздраженно вопросил отец. – Почему костер не горит? Рюкзак хоть не потерял? – Да вот он, - я выполз из-под пня и продемонстрировал его драгоценный рюкзак. – А ты где так долго ходил? – Да заблудился я… – Ты же говорил, что в лесу невозможно заблудиться! И у тебя же компас есть. – Вот умудрился как-то, - он смущенно покосился в сторону. – Видать, леший водил. Несмотря на то, что носил…

Вскоре самокатчик Чичерина прибыл в Кремль и увёз пакет. Прошло полчаса. Ленин осведомился, нет ли ответа. Ему сообщили: - Пакет доставлен на место, и ответ пишется. Прошло ещё полчаса, а ответа всё не было. Владимир Ильич заглянул в «будку» ещё раз. Он попросил телефонистку выяснить, в чём дело, и если самокатчик виновен в задержке, арестовать его за это на трое суток. - Так и передайте коменданту Кремля,- сказал Ленин. Самокатчик появился, когда уже рассветало. Вид у него был виноватый.…

- Что вы, это я так, прогуливаюсь. - Зачем вам железо, когда у вас столько леса? Довольно жить в пещерах - построим высотный дом. - Вали! Круши! Руби деревья! - кричу я, а сам думаю: «Что дальше будет? Как его построить, этот дом? Опять убегать приходится. Выручайте, ноги Бегу, а за спиной топот, грохот… Мне кажется, что целая армия гонится за - Лови его! Держи! - слышатся голоса. Дикий мамонт схватил меня хоботом. «Нет, думаю, рано погибать». - Слушайте,…

- А вам здесь жить? - спросил я. - Нет. - Ах, нет, - сказал я. - Ну, тогда я постараюсь, чтобы вы отсюда уехали раньше меня. Можете не посылать свой план на утверждение, всё равно не утвердят. Я не слышал, что мне ответил этот сонуля. Я повернулся и так хлопнул дверью, чуть с петель не сорвал. Я был злой и сказал вслух, чтобы все, кто сидел в приёмной, слышали: - Где его нашли, такого начальника? Ископаемое! Бюрократ! После тёплого кабинета начальника на улице я чертовски замёрз. Пока…

- С корабля сняли? Они уже выбрались из Аполлоновой балки и подходили к подножию кургана. - А как же! Весь экипаж, - суветил Колька, уминая дорожную грязь босыми ногами. Мальчишки подошли к заброшенному каменному строению. Когда-то здесь был пороховой склад, но, как только стало ясно, что враги намерены осаждать Севастополь, начальник обороны Корабельной стороны контр-адмирал Истомин отдал приказ перевезти все боезапасы на Малахов курган. Город готовился к обороне. Колька и Максим хорошо…

— Не помню, дедушка. Помню только, поблизости был лес. — Лес, говоришь? Так это, видно, Ляды. Оттуда я и привёз картошку. — Я был маленький. Ну, такой же, как и теперь. И похож был на бульбинку. И звали меня Бульбинкой. Все дети росли, а я не рос. Мама очень любила меня и жалела. «Чего тебе не хватает, мой сыночек? — спрашивала. — И парным молоком тебя пою, и сметаны не жалею, а ты не растёшь». Но мне было хорошо. Ребята играют в прятки. Всех быстро находят, а меня — нет. Иной раз залезу в…