Историческая проза

Я всегда любил читать, и полки с русскими книгами в ее комнате невольно манили меня к себе. Но когда она пробовала мне рассказать, что было в этих книгах, это казалось мне слишком сложным и запутанным. Во время Великой депрессии мама должна была справляться по хозяйству без посторонней помощи; и я больше никогда не встретился с этой русской женщиной, хотя книга «Отцы и дети», которую она мне подарила, до сих пор хранятся у меня. Когда в 1931 годуя окончил колледж с дипломом по журналистике, мой…

Здсь мимо бгущая Волга-матушка то и дло кровью человческой красится, то и дло отсюда въ срыхъ волнахъ своихъ мертвецовъ уноситъ и волей-неволей душегубамъ потакаетъ, концы ихъ озорныхъ длъ прячетъ. Недалеко ужъ и до города Камышина, а тамъ и до Каспія осталось докатиться. И берега все диче, все безлюдне. Вотъ острыя горы мловыя съ блыми, будто сахарными, маковками, съ ельникомъ густымъ по склонамъ. И чаща лсная густо сплетается и топырится отъ самыхъ оголенныхъ маковокъ, что блются на синемъ…

— Ты готовъ?! и я тоже готова… и кофе готовъ! — проговорила двушка звонкимъ голосомъ. Онъ привлекъ ее къ себ, и она, забывъ о томъ, что можетъ смять новенькое платье, почти упала къ нему на колни. Она порывисто и крпко обвила его шею руками и прижалась къ его щек головою. II — За что же ты меня душишь!.. Ну, покажись… дай, я тебя поцлую… честь имю поздравить новорожденную!.. Маша, да что жъ это, наконецъ, такое?! Но она ничего не слушала. Она все крпче сжимала его шею руками, все крпче…

Я ухожу. — Господинъ… да что-же вы… полтораста… Я ухожу, уже спускаюсь съ лстницы… — Сто-двадцать пять! Я ухожу совсмъ, но и она уходитъ. Усталость и малодушіе одолваютъ меня, я возвращаюсь, беру комнату за сто-двадцать пять, привожу себя въ порядокъ, пью чай и затмъ, какъ-то совсмъ неожиданно для самого себя, засыпаю посл двухъ почти безсонныхъ ночей и утомительной дороги въ душномъ, раскаленномъ вагон. II На слдующее утро отправился я къ доктору. Докторъ любезный, словоохотливый.…

— Что же вы думаете объ этомъ, докторъ? — спросилъ я, не особенно заинтересованный. — Я? ничего! Я ей объяснилъ, что таинственное освщеніе происходило отъ свта уличнаго фонаря, падающаго на противоположную дверь, а все остальное — дйствіе ея разыгравшагося воображенія. Она мн не поврила и даже настаивала, что ясно видла родимое пятно на лбу сестры. — Я съ вами согласенъ, докторъ, — замтилъ я, — что такія виднія могутъ только пригрезиться. Природ было бы слишкомъ много дла, если бы она вздумала…

Турка отъ угощенья всегда отказывался, бесду-же поддерживалъ охотно: онъ садился на мягкій диванъ, поджималъ подъ себя ноги и начиналъ говорить по турецки. Поднимался хохотъ и кончалось всегда тмъ, что и турка, и его собесдники установляли между собою выразительный языкъ тлодвиженій и всевозможныхъ гримасъ, на которомъ отлично понимали другъ друга. II Въ морозный и втряный зимній вечеръ извощичьи сани подъхали къ «Очакову». Изъ нихъ вышелъ высокій мужчина, закутанный въ шубу и вдобавокъ…

Вот это он зря, дурак, сказал. Прошли с обыском в мой нумер, перерыли все, ничего не нашли. Побросали все кое-как, распороли подушки. Обыск — это ужасно, я второй раз в жизни видел обыск, в первый раз случайно в Твери, где я гостил у тетки, меня попросили быть понятым, брали какого-то фальшивомонетчика… Там плакала маленькая девочка, когда поднимали половицы. Я много раз представлял, как это будет со мной. Нет, ничего они не нашли, и не могли найти. Сундуки с прокламациями? Печатный станок? Динамит?…

Когда Шоэлю исполнилось 13 лет, его отправили учиться в открывшуюся незадолго до этого гимназию «Герцлия» в Тель-Авиве, где преподавание велось на иврите. Этот же путь, и в том же возрасте, проделал и Цви Прейгерзон. Оба они проучились только год – разразилась Первая мировая война. Шоэль продолжил учебу в русской школе в Одессе. Такова же была судьба и автора. В дальнейшем их пути расходятся: Шоэль, после окончания школы, решил продолжить учебу в медицинском институте в Одессе, а Цви уезжает в…

Дело было поздно ввечеру, когда прямо с дороги Суббота был отведен в великую палату, где в это время пировал с ближними людьми царь Иван Васильевич. Он сидел на высоком стольце, [17] а кругом великого стола, с ковшами и чарами в руках, тешились бояре и опричня. От многосвещного золотого паникадила, свешанного на цепях с потолка, было светло как днем. Среди палаты бились двое мужиков, и царь не отрывал от них горящего взора своих орлиных очей… Афонька Вяземский [18] ввел к царю новгородского…

  В тот вечер опять не удалось найти хорошего места для ночевки: встали по возможности на равнине, пустой и бесплодной. Правда, с севера тревожили некие отдаленные холодные скалы, сбившиеся в кучу, как перепуганное стадо. Лагерь окружили кольцом часовых, но спокойнее пилигримам стало ненамного. Костерок из сухих и чахлых кустарников — единственного, что росло в этой Богом отверженной местности (прости, Господи, я понимаю, что она — Твоя Святая Земля, но… зачем же Ты не родился в прекрасной Шампани?…

Положение «камня, который отвергли строители», привело бы меня к великому смирению, будь я хоть немного получше. Так что отец с самого начала счел меня ни на что не годным и потому все свои силы и старания отдавал воспитанию старшего сына. По крайней мере, так я старался думать. Потому что никто и никогда не занимал в моей жизни столько места, сколько отец в годы моего детства. Я ненавидел его и боялся до одури. В больших походах отцу не приходилось участвовать почитай что никогда. В мелких —…

По пути войско росло — отряды из Парижа нагнали нас еще в пределах королевских ленов; брат показал мне — хотя издалека — знаменитого архидиакона Парижского, того самого, который лучше всех разбирается в осадных машинах. Приходили и новости. Дела идут хорошо, совет баронов и прелатов, собравшись в Нарбонне, судил Раймона (да, графа Раймона, графа Тулузского — в войске называли не иначе, как по имени; будто умалением, хотя бы словесным, столь крупной дичи охотники заранее возвеличивались над нею. Словом…

Традиционно Проткнутые Носы обитали в долине Камиа поблизости от развилки реки Чистая Вода (Clear Water River). Оттуда они расходились на север и юг вдоль горной гряды Горький Корень (Bitter Root) и на запад в сторону реки Коламбия. Охотники племени выработали для себя ряд маршрутов, и одна из наиболее значительных троп тянулась на юг вдоль реки Малой Лососёвой реки (Little Salmon River) к горным лугам, оттуда вниз по реке Вэйзер в район Нижней Змеиной речки (Lower Snake River). Известная Тропа…

Как-то вечером Махпиявинна обнаружила, что пёс исчез. Она искала, звала, но так и не нашла его. Может, кому-то понравился игривый щенок, и её любимца попытались спрятать? Но, обойдя весь лагерь, она уверилась, что никто не скрывал пса. Тогда девушка решила, что он уснул где-то по дороге и остался позади. А может, его переманили в свою стаю волки? Собаки Лакотов частенько поддавались на такие уговоры и убегали с волчьей стаей, но всегда возвращались в посёлок спустя несколько дней или недель. …

— Как я понимаю, вы хотите восстановить справедливость? — спросил Робеспьер. — Да, именно! — воскликнул Кори. — Я хочу знать имя злодея, который убил моих родителей! — Все не так то просто, мсье. Прошло столько лет. Да и где гарантия, что ваши предположения верны… — Но тогда я буду знать правду! Самое страшное — постоянные сомнения! Они терзают меня с детских лет! — Я вам сочувствую. Но это очень опасно. Вы хотите разбудить уснувший вулкан. Убийца уверен, что ушел от возмездия, от подозрений,…

Эта картина не претендует на достоверность, ибо в отличие от исторической правды, художественная правда говорит не обязательно о действительно случившемся, а о том, что должно было бы случиться по вероятности. Основатель кибернетики Винер считал, что информация о вероятном более ценна, чем информация о действительном, потому что больше соответствует сути действительного. В каких-то случаях реальный факт прямо отражён в историческом анекдоте, в других — между анекдотом и реальностью существуют ножницы.…

— Человек и государство едины, составляя общее целое. Но без слияния народа с правительством, — доказывал Штейн, — невозможно существование никакого государства. Все это было слишком ново для жителей Пруссии, издавна приученных надеяться, что за них думают короли. — Армия, — предупреждал Штейн, — это тот же народ, и армия не имеет права быть игрушкой в руках королей… Рассуждая так, министр не питал никаких иллюзий относительно патриотизма прусского юнкерства: — Что можно ожидать от породы…

– И не совестно тебе мои же деньги пропивать? Игнашка плелся следом за ним, оправдываясь: – А я, сударь, не все пропил! На самую остатнюю копейку пирожок купил твоей милости… Не побрезгай, иначе, гляди, я сам его съем за милую душу! Но однажды из пирожка отрок зубами вытянул крысиный хвост и стал бранить Игнашку, на что тот резонно ответствовал: – Эва, сердитый какой! Так за копейку не с брильянтами же пироги продают, а ты хвоста мышиного испугался… Ешь! Я для свово барина жизни не пожалею……

– Ты гляди, Снорри, какого я волчонка поймал! – Кнуд Рыжий, хускарл Бьёрна Рагнарссона держал в вытянутой руке, за рубашонку, крохотного мальца, впившегося зубками в мозолистую лапу Кнуда. Снорри поглядел и проворчал: – Уж не твой ли это сынок, Кнуд? Он – вылитый ты. Такой же рыжий и свирепый! – А верно, похож, – Кнуд поглядел на свою засаленную косу, отдаленно напоминавшую цветом красное золото. У мальчишки та же масть. Это неспроста. Кнуд уже отвел руку, чтоб расшибить щенка о стену, но…

Нам хотелось бы, чтобы те из вас, кто прочтёт нашу книгу, вновь обратились к Нагорной проповеди. Всё, о чём Иисус, Сын Человеческий, думал, что хотел привнести в мир, изложено, на наш взгляд, именно в ней. Это — христианство. Этому христианству нет конца, и оно переживет все существующие ныне разветвления официальной христианской церкви. К которым оно, собственно, не имело и не будет иметь никакого отношения. Хотелось бы выразить искреннюю благодарность тем авторам, которые являются нашими современниками,…