Историческая проза

В виде одолжения Гуюку Очир осушил чашу без пауз и заминок – сделал два больших глотка и рыгнул. – Как вода, – объявил он, но снова протянул чашу. Улыбка Гуюка теперь больше походила на оскал. Один из его помощников молча поднялся, принес кувшин и наполнил обе чаши. Ханский сын опустился на длинное мягкое сиденье напротив Очира, стараясь сбросить напряжение и держаться вежливо. – Тебе наверняка известно, зачем я сегодня тебя вызвал, – проговорил он. – Ты человек влиятельный, из хорошей семьи.…

Из-за облаков вынырнуло весёлое весеннее солнце. Свечами вспыхнули над стеной Детинца купола Успенского собора, главного храма Владимирской земли. Тиун любовно повертел перед глазами колечко с камнем-самоцветом. В камне отразилось солнце — маленькое, домашнее, будто огонёк лампады. «Красиво!» Колечко это подарил тиуну Федьке Блюденному прежний господин, владимирский боярин Протасий Фёдорович Воронец. И не просто подарил, а со значением: чтобы помнил тиун, кто возвысил его, человека худородного,…

Беседа парней не текла по определенному руслу, говорили в основном о тягостях жизни, о превратностях судьбы. Сидевший напротив Бегенча худощавый джигит, лениво ударяя пальцами по струнам дутара, обратился к большеносому, богатырского сложения парню, который, прислонясь спиной к чувалам с пшеницей, задумчиво вертел в пальцах расписную пиалу: — Эй, Тархан-джан, не нагоняй в такой день тоску на свою душу! Придет время, друг, и тебе судьба улыбнется, родится звезда и твоего счастья! Продолжая вертеть…

На доске объявлений в офицерском клубе ежедневно вывешивался список появившихся беженцев. Члены корпуса неизменно ждали чуда— встречи с родственниками или хотя бы со старыми друзьями. Порой случались бурные встречи старых школьных товарищей. Любимых не удавалось встретить практически никогда. Майор Зенон Мысленский вошел в клуб, не сменив летную куртку и меховые сапоги. Его встретил дружный хор приветствий, потому что Мысленский, на боевом счету которого было двадцать два сбитых немецких самолета,…

Сыщик тащит мальчугана, тот плачет. Это происходит возле театра Республики. Место людное, да и час бойкий — скоро шесть. Граждане торопятся на спектакль. Иные останавливаются: кого это схватили? Якобинца? Воришку? Узнав, в чем дело, все усмехаются. Но вон тот, с длинными локонами, спадающими на черный бархатный воротник, гогочет в лицо растерянному сыщику: — Да, кончилась… кончилась… и пора!.. Лабра хочет схватить смешливого щеголя, но рука, поднятая было, падает: кто его знает?.. А вдруг Конвент…

Все эти мысли преследовали президента, словно рой взбудораженных пчел. Рузвельт не заметил, когда именно он начал жить как бы в двух временных пластах. После возвращения из Ялты? После того, как произошла размолвка со Сталиным? Ему никак не удавалось отсечь в мыслях своих настоящее от прошлого: то и другое сплеталось в один узел. Раздумья о нынешних отношениях с Россией неизбежно вызывали ассоциации, уходившие в глубь десятилетий — туда, к тридцать третьему году, когда с этой дотоле неведомой,…

Еремей Николаевич говорил: «Сибиряк не тот, кто мороза не боится, а кто умеет мороза хорониться». Одежда была теплой и при этом легкой, не стеснявшей движения; она защищала от ветра, от попадания снега за ворот и не вызывала усиленного потоотделения. На всякую погоду: от стужева (мороза с туманом) до непроглядной метели, от буса (мелкого дождя с порошей) до сорокаградусного мороза в солнечный день – имелась одежда. Кафтаны, шубы, полушубки, тулупы были нагольные и «крытые», то есть с холстом, дабой…

После гражданской войны Тухачевский находился на разных руководящих постах в РККА. Вначале был начальником Военной академии, затем, с 1922-го по 1924 год, вновь командующим Западным фронтом. После этого занимал должность помощника начальника штаба РККА, а с ноября 1925-го по май 1928 года — начальника штаба РККА, принимал активное участие в проведении военной реформы 1924–1925 годов. С мая 1928 года командовал войсками Ленинградского военного округа, с 1931 года был заместителем народного комиссара…

Но взгляд упал на фелюги [1] , разбросанные по синей бесконечности, на парусники, пришвартованные у грязных тёмных пристаней, на островерхие красные и волнистые крыши соседних домов и дворцов, на пятна зелёных садов, на тёмные закраины гор, ещё не освещённых, но уже сереющих далеко за городом. И исчезли крылья, пропало ощущение лёгкости, и маленькие детские мысли вернулись к тому, что закончилось вчера вечером и должно было начаться сейчас, нынешним днём. Земная твердь приковала её крохотные…

   — Стойте, ради бога, спокойно, господин Михайлов. Я не принуждаю вас.    — Что он сотворил доброго, македонец? — бросил Пётр, распаляясь. — Воевал, а пользы что принёс?    — Точно так. Руку, руку опустите!.. Пускай тогда рыцарь... На полотне возникли волны тяжёлой ткани, бахрома, кисти, и Пётр, спохватившись, сорвался с места.    — Море! — выкрикнул в упор. — Прошу вас, море... Море? Куда его поместить? Но ведь коронованная особа не может стоять на берегу как любой прохожий.    — Всё…

   — Забудь о седле, Святой. Я пойду пешком, но не стану ничего таскать. Кровь ударила Раннульфу в голову, глазам стало жарко; он осенил себя крестом, глядя прямо в глаза Марку, но тот уже увидел, что он перекрестился, и отступил, подняв руки, ибо знал, что означает этот жест.    — Ну ладно, ладно. Наклонясь, он расстегнул уздечку и снял её с умирающей лошади. Раннульф взвалил седло на плечо, и они зашагали дальше. Лето кончилось, и самая страшная жара ушла вместе с ним, но над этой ровной…

Когда я понял, что мне невозможно написать только «Деяния Пелагия Британца», от страха у меня разлилась желчь и пожелтели глаза. Ведь никто не знает еще, как описывать гул текущего времени. А я чувствовал, что это именно время — грохочет и бурлит кругом, как река в порогах. Это оно топит без разбору все бедные слова наши — даже самые высокие, самые озаренные. Почему так должно было случиться, что именно на мое детство и юность пришлись те двадцать лет, которые изменили весь мир? Словно река текла…

Настоящему художнику нет надобности применять лак и размахивать кадилом. Лак, убирая зазоринки, убивает теплый запах дерева. Сквозь кадильный дым видны не лица, а лики. Проза Льва Разгона часто сурова. Не потому только, что этот улыбчивый, деликатный человек познал не один фунт черного лиха, а потому, что пишет о революции и революционерах. Лев Разгон не прибегает к украшательству людей и событий. Не потому только, что это неприемлемо для исторического жанра, но и потому, что социальные бури…

Нет сомнения, что роман Михаила Колесникова сыграет большую роль в воспитании у нашей молодежи таких благородных черт характера, как честность и принципиальность, стремление бороться с трудностями и преодолевать их, ненавидеть и побеждать своих классовых врагов, любить Родину и быть беспредельно преданным ей. Член-корреспондент АН СССР генерал-лейтенант П. Жилин ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Правда своего пути «Когда уважаешь себя и сознаешь правду своего пути, то всякое горе лишь…

Как, впрочем, и согласиться стать заслоном на пути многократно превосходящего врага, имея лишь призрачные шансы уцелеть… Но мои батарейцы устали бежать и оглядываться назад — нет, мое решение устроить засаду они восприняли с суровой решимостью людей, готовых поставить жизнь на кон, лишь бы крепко ударить в ответ! Что же касается вражеских летунов… Скорее всего, они следят за противником на дороге, надеясь увидеть хвост отступающих на север частей КНДР — или развернутые прямо на дороге заслоны противотанковой…

Его, Личутина, проза и прежде поражала глаз причудливым богатством убора. А ныне, в «Расколе», у писателя точно и впрямь раззудилось плечо и он в каком-то неистовом кураже настежь распахнул свои заветные короба, туеса, сундуки. Чего тут только нет! И ситец, и парча, как у бывалого коробейника. Яхонты, жемчуга, изумруды, смарагды, сапфиры... и еще много такого, чему мы, по бедности своей, и названья-то позабыли. Так ведь на то и существуют Даль, Срезневский, Ожегов и другие-многие словари. Они же…

Автор предостерегает: объяснений не будет! Хотя можно было бы и объяснить. Ведь у автора есть свой взгляд на то, что произошло когда-то в райских садах. Известно, что там жили первые люди, которых звали Адамом и Евой. Бог изгнал их оттуда, дескать, за то, что Ева съела какое-то там запретное яблоко, а потом дала его еще и Адаму. Это напоминает наших скупых и жестоких дядек, стреляющих из двухстволок по детворе, которая хочет полакомиться плодами их садов. Ну так вот. Автор считает, что бог изгнал…

Пожалуй, лучше, что все сошло без шума и крика. Около тридцати лет жил он с ней. Сколько плакалась, вопила, скулила, интриговала герцогиня, чтобы разлучить их. Сколько козней строили им герцогские советники, император, прелаты, и проклятый парламентский сброд, и послы курфюршества Брауншвейгского и Касселя. Около тридцати лет эта женщина была причастна ко всем событиям в жизни страны и его собственной. Она была одно с ним, одно с Вюртембергом. Когда говорили Вюртемберг, то думали: эта женщина, или:…

— С прибытием, Юра! Хорошо ехал? — не слушая ответа, повёл к столику. — А мы здесь с ночи… — окинул взглядом сотрудников, что рассаживались за другие столы, — хлопот невпроворот! Марат Житоров возглавлял управление НКВД по Оренбуржью. С Юрием подружились лет десять назад в Москве. Тот учился во Всесоюзном коммунистическом институте журналистики, а Житоров был студентом-правоведом. Того и другого выбрали в районный комитет комсомола, и они развили активность, проверяя быт в студенческих общежитиях.…

Я придерживаюсь следующей точки зрения. Достойных восхищения людей того времени – таких, как Кокрейн, Байрон, Фальконер, Сеймур, Боскавен, и многих других, не столь знаменитых моряков, из которых я в известной степени лепил моих персонажей, – лучше всего прославить их собственными делами, а не вымышленными подвигами. Подлинность – вот чистый бриллиант, поэтому отзвуки их речений имеют непреходящую ценность. Мне хотелось бы выразить благодарность за советы и помощь, которую я получил от знающих и…