Проза

А ничего, потому что это правда. Столько жалких кляч не увидишь нигде, кроме как в этой деревеньке. В Дуглоде уж потихоньку забывать стали, как лошадь бегает, потому что у всех здесь клячи едва ноги таскают, будто вместо ног у них четыре негнущиеся палки. От этих мыслей Фюлёп так расстроился, что снова остановился. Сдвинул шапку повыше на лоб, словно она мешала ему хорошо видеть. На самом же деле туман становился гуще и сильнее заволакивал всю округу. Он попытался пристальней вглядеться в темнеющий…

Партизанская борьба будет иметь успех, если постоянно или временно удерживать захваченную территорию в своих руках или контролировать определенные районы страны. Освобожденную или находящуюся под контролем партизан территорию необходимо удерживать до тех пор, пока противник не сконцентрировал значительные силы, способные нанести серьезные потери партизанам. Надо помнить, что упорно держаться за эту территорию никогда не надо, так как эта территория по законам партизанской войны не остается постоянной.…

«Наша пицца самая пицциатая!» Реклама на строительной ярмарке в Подмосковье: «Всегда в продаже у нас прекрасный пол. Помогаем уложить за те же деньги». Реклама окон в Тольятти: «Убил бобра — спас дерево. Поставил пластиковое окно — спас дерево и бобра». На Дмитровском шоссе реклама-перетяжка: «„Лада“ по цене завода». Реклама автомобилей: «МЫ ПОСАДИМ ВАС НА КОЛЕСА, И ВЫ БУДЕТЕ ДОВОЛЬНЫ». Реклама по радио «Сибирь»: «Уходит здоровье?…

В романах и повестях о советском флоте Александр Зонин создает многочисленные образы отважных патриотов Отчизны, моряков-коммунистов, жизнь и деятельность которых — достойный пример служения партии, народу. Героев произведений отличает партийная принципиальность и бескомпромиссность, постоянный поиск нового, стремление сделать все, чтобы укрепить мощь нашего Военно-Морского Флота, поднять его боевую готовность. Таковы Николай Долганов из повести «Морское братство», Андрей Столетов и Петр Натужный…

Здесь-то и сидит сейчас Бенке Кюлю, плотник. Но он не только плотник, хотя и это ремесло достойным и славным почитается с тех самых пор, как занимался им еще святой Иосиф. С того времени, однако, мир ушел далеко вперед, а с ним и Бенке — превзошел он назаретского плотника, потому что мастерит все, что только дерево позволяет. Делает кувшины для воды и всяческие кадки, чаны, ушаты, лохани разной формы и величины, изготовляет и вальки, а также корыта и — с особенным удовольствием — легкие качалки-колыбельки.…

К вечеру, когда настолько темнело, что проигрывающие оправдывались этим, если мазали или упускали легкие мячи, мы, команчи, упорно и эгоистично эксплуатировали талант Вождя как рассказчика. Разгоряченные, взвинченные, мы дрались и визгливо ссорились из-за мест в «пикапе», поближе к Вождю. В «пикапе» стояли два параллельных ряда соломенных сидений. Слева были еще три места — самые лучшие: с них можно было видеть даже профиль Вождя, сидевшего за рулем. Когда мы все рассаживались, Вождь тоже забирался…

— Нет. Прости, но за тобой доллар шестьдесят пять. Я каждый раз замечала, сколько… — Мне придется пойти наверх и взять деньги у мамы. Может, это подождет до понедельника? Я бы захватила их в спортивный зал, если ты уж без них жить не можешь. Тон Селины убивал всякое желание пойти ей навстречу. — Нет, — сказала Джинни. — Вечером я иду в кино. Так что деньги нужны мне сейчас. Девочки смотрели каждая в свое окно и враждебно молчали, пока такси не остановилось у многоквартирного дома, где жила Селина.…

— Нет, Артур, не видал, — сказал он, глядя в дальний неосвещенный угол комнаты, туда, где стена сходилась с потолком. — А разве она не с тобой уехала? — Нет, черт возьми. Нет. Значит, ты не видал, как она уехала? — Да нет, по правде говоря, не заметил. Понимаешь, Артур, по правде говоря, я вообще сегодня за весь вечер ни черта не видел. Не успел я переступить порог, как в меня намертво вцепился этот болван — то ли француз, то ли австриец, черт его разберет. Все эти паршивые иностранцы только и…

Этот ответ Ильязда, чуть ли не единственное авторское пояснение к роману, никак не может служить в настоящее время толкованием Восхищения . К такой проблеме, как само название романа, Ильязд дает лишь частичный, точнее, даже неправдивый комментарий, опираясь на социально-политическую основу, которая в действительности в романе почти отсутствует. Действие Восхищения происходит между горной деревушкой, населенной почти исключительно “зобатыми”, деревней с лесопилкой, находящейся немного ниже, городишком…

У Николы Надеина, как отошла обедня, встретил костромскую вдову ярославский заводчик Фёдор Полушкин. С паперти вместе сходили. Матрёна робкая, конфузливая, шла потупясь, сама не своя. Фёдор Васильевич, с того ль, что церковным старостою был, шел как по своей усадьбе, по своему двору… Лет ему за шестьдесят, бородка жидкая, поступь медленная, в глазах смешинка. — Куда, бабонька? Ребята чьи, а? — Мои, — заалев, глянула на него Матрёна. Ух, и глазища у этой Матрёны!.. Заводчик отвернулся. В смущении…

Отец работал инженером в строительном тресте, мама — техническим переводчиком с немецкого языка, что позволяло ей частенько брать работу на дом. Родители жили дружно, практически никогда не ссорились, они любили друг друга и нас, своих детей. Все свои силы они отдавали нам — они совершали свой ежедневный незаметный родительский подвиг. У отца было много разных хобби — он переплетал книги и газеты, у нас хранились все подшивки «Правды», «Литературной газеты», для каждого фолианта он делал из картонки…

…Захожу я на этот Сенной рынок города Саратова, в кармане шинели рука сжимает шестьсот рублей, – это чтобы не выхватили, – покупаю вот такую буханочку хлеба за четыреста пятьдесят рублей. Разламываю ее на две части, прячу в карманы шинели. Думаю: «Вот сейчас съем одну половину, а вторую оставлю на завтра». Иду и выщипываю по кусочку, глотаю не прожевывая. Так, мне казалось, скорее наступит сытость. Мы и во время обеда первое съедали только жидкое, потом густое смешивали со вторым, крошили туда весь…

Значит так: Иоганн Шмидт, датчанин, знал, что на террасах подвижного Эльсинора, между 20 и 30 градусами северной широты и между 48 и 65 градусами западной долготы, возвращающийся из раза в раз суккуб Саргассова моря был больше, чем призрак отравленного короля, знал, что при этом угри, жившие столько лет почти у самой поверхности воды, оплодотворенные в конце цикла неторопливых мутаций, снова уходят в темноту четырехсотметровой пучины и, спрятавшись под почти полукилометровым слоем вялой молчаливой…

Вот тут она и появилась — Вера — дочка одноногого сапожника Порфирия Ивановича. 2 Секретарем комсомольской ячейки в то время была Глафира Колпакова. Ее отца, учителя начальной школы, дутовцы расстреляли при отступлении. Человек он был тихий, незаметный. Совсем непонятно, как это он вырастил такую боевую, бесстрашную дочь. Глафира еще в начале восемнадцатого года ушла в Красную гвардию. Вот за это и расстреляли ее ни в чем не повинного отца, но Глафира узнала об этом только когда вернулась домой…

Прочитав пометки, я растерялся: можно было и впрямь их не брать во внимание, но, с другой стороны, чувствовал, они привносили в повесть многое, чего я не знал и по разным причинам знать не мог. 1 Такие грозы бывают раз за лето и то не каждый год. Казалось, небо разламывалось на части, чуть ли не каждую минуту сверкали горячие молнии. И вслед за молниями раздавались оглушительные выстрелы, иногда начинавшиеся нарастающим рокотом, но чаще — резко и внезапно. И еще казалось, что в трещины…

Я вернулся в гостиницу. Хорошо строят канадцы — умело, добротно. В моем номере пахло лиственницей, и еще здесь жили какие-то лесные запахи. Их источали толстые бревна, из которых сложены стены дома. Встречали меня и принимали исконные канадцы с редкой доброжелательностью и гостеприимством. Ведь в тот год работала выставка «ЭКСПО-67», на которой наш советский павильон пользовался грандиозным успехом. Едва только мои собеседники узнавали, что я из Советского Союза, как тут же начинался восторженный…

— Гоному не давай, — гудел над ухом Кумы. — Удар у него сильный, но неточный, а мой гарпун любит, чтобы его не зря кидали. Аймет вежливо кивал и делал вид, что внимательно слушает Акилькака, который по праву старейшего пенсионера селения на каждом торжестве непременно произносил речь. Эту речь все уже знали наизусть. Акилькак говорил о себе, о своей семье как о живом примере интернационализма. И действительно, его внучки, которых у него было множество, словно сговорились собрать в Улаке представителей…

Андрей чувствовал, что задыхается: давненько ему не приходилось так бегать. Но не хотелось показывать свою слабость этому неприветливому каюру. Ему-то что, он привычный, да еще держится за дугу. Андрей собрал силы, догнал нарту и вцепился обеими руками в дугу. Сразу стало легче. Каюр покосился на Андрея и улыбнулся. Улыбка у него была добрая, чуть застенчивая. — Как мне тебя называть? — Оттой — по-чукотски, а по-русски — Андрей. — Тезки, значит, мы с тобой. — Выходит, так. — Я тебя буду…

Все эти дни Павел Михайлович пребывал в нерешимости. А если осмелиться и в самом деле итти к Лазареву, попытать счастья? Или лучше посоветоваться с отцом, он знает Михаила Петровича… Осерчает батюшка, не любит он этих протекций… Против ожидания старик Новосильский благосклонно отнесся к намерениям сына. — Наслышан я об экспедиции в южные моря, — сказал отставной офицер, потерявший руку в морском сражении. — Дело большое задумано! Говоришь, шлюпы «Восток» и «Мирный» снаряжаются? Ежели сию дивизию…

— Я? Я не буду! — Найдем кормилицу. — Да в своем ли вы уме, сеньорито! Прежде всего, нужно поставить в известность судью, а этого — в приют! — Бедняжечка! Нет, только не в приют. — Конечно, хозяин здесь вы. Первые дни ребенка из милосердия кормила соседка, но вскоре врач дона Рафаэля нашел чудесную кормилицу — молодую одинокую женщину, которая только что произвела на свет мертвого ребенка. — Как кормилица она превосходна, — сказал дону Рафаэлю врач, — а как человек… Видишь ли, оступиться…