Проза

— Что вам угодно? — прерывает решительно Лида. Офицер приближается, переходит по-кавалерски на левую сторону и ясно показывает молоденькое румяное лицо с белобрысыми усиками. — Я очень прошу, извините меня, — говорит он негромко и несмело, — я бы не хотел, чтобы вы сочли меня за нахал; как только вы скажете, я сейчас оставлю вас и уйду… Но… Он подыскивает слова и упорно смотрит вниз. — Э, да что, вы, верно, будете смеяться, но я вам прамо объясню, почему обеспокоил вас. Мои товарищи получили…

— Девушка должна быть серьезной, синьорино. — В ваши годы надо быть резвее. — Девушка не должна быть резва, синьорино. Она всегда говорила сентенциями. Я спросил как-то: — Вы любите синьорину Ольгу? Она могла ответить «да» или «нет», но ответила буквально так: — Мы должны любить наших родных, особенно в первой степени родства, синьорино. И все это говорилось степенно, вежливо, негромко, отчетливо; она давала ответы немедленно, как хорошо обученный солдат, и глядела прямо в глаза своими…

Он приходился кузеном сидевшей с ним молодой девушке, и в их лицах можно было даже найти фамильное сходство. Де Катина происходил из дворянского гугенотского дома, но, рано лишившись родителей, поступил на военную службу. Без всякой протекции он сам пробил себе дорогу и достиг своего теперешнего положения. Между тем младший брат его отца, видя, что все пути пред ним закрыты вследствие преследований, обрушившихся на его единоверцев, откинул частичку «де» — признак дворянского происхождения — и занялся…

Но въ то утро, когда мать повезла меня къ Тиммерману мн вдругъ стало очень жутко. Моя робость и тоска особенно усилились, когда наша низенькая, обитая желтымъ трипомъ карета въхала въ ворота и когда лошади остановились передъ подъздомъ. Я едва видлъ, сквозь заледенвшія каретныя стекла, какъ нашъ лакей Николай соскочилъ съ козелъ и, путаясь въ своей длинной, неуклюжей ливре, кинулся къ подъзду и позвонилъ. Потомъ мы какъ-то вдругъ, будто въ одинъ мигъ, очутились съ матерью въ незнакомой передней.…

Я ухожу. — Господинъ… да что-же вы… полтораста… Я ухожу, уже спускаюсь съ лстницы… — Сто-двадцать пять! Я ухожу совсмъ, но и она уходитъ. Усталость и малодушіе одолваютъ меня, я возвращаюсь, беру комнату за сто-двадцать пять, привожу себя въ порядокъ, пью чай и затмъ, какъ-то совсмъ неожиданно для самого себя, засыпаю посл двухъ почти безсонныхъ ночей и утомительной дороги въ душномъ, раскаленномъ вагон. II На слдующее утро отправился я къ доктору. Докторъ любезный, словоохотливый.…

Единственнымъ его развлеченіемъ была борьба съ сосдкой, вдовой генерала Трейера, Врой Павловной. Нсколько лтъ тому назадъ, еще при жизни генерала, Юрій Михайловичъ бывалъ у нихъ въ дом; но это лто, именно вслдствіе постоянной борьбы, непріятностей, они, живя, въ ближайшемъ сосдств, почти не видались. Земли Вры Павловны были смежны съ его землями, управляющій Вры Павловны былъ смертельнымъ врагомъ его управляющаго, — а потому почти ежедневно сосдскій скотъ забирался въ хлба, а его скотъ оказывался…

Только, конечно, лежать и голодать, когда хотлось ходить и сть, было очень скучно. Но Васька развлекалъ меня сколько могъ. Онъ не разлучался все это время со мною, почти не отходилъ отъ моей кровати. Плъ мн свои псни, лизалъ меня своей «щеточкой», показывалъ мн все свое необыкновенное танцевальное искусство, когда я привязывалъ бумажку къ шнурку и, начиналъ играть съ нимъ. Наконецъ, мн разршено было встать, и мало-по-малу я вернулся къ обычной жизни — къ урокамъ и развлеченіямъ. Дружба моя съ…

— Хромаетъ, хромаетъ!.. — воскликнулъ турокъ. — Ну, такъ я не видалъ ее. Наконецъ, турокъ спросилъ младшаго, и этотъ сказалъ ему: — Никакой лошади я не видлъ. А чмъ она была нагружена? уксусомъ? — Конечно, уксусомъ! — закричалъ турокъ. — Такъ, значитъ, это вы украли мою лошадь?! Братья засмялись, но турокъ не отставалъ отъ нихъ и послдовалъ за ними къ каймакаму. Каймакамъ, прочтя письмо кади, принялъ трехъ братьевъ съ почетомъ и угостилъ ихъ кофе, трубками и сорбетами. Онъ повелъ съ ними…

Такъ счастливо и благополучно началась семейная жизнь Степана Егоровича; но скоро все стало измняться въ Кильдевской усадьб. Анна Ивановна, оставаясь примрной женой и хозяйкой, оказалась въ то-же время и замчательной матерью: уже на второмъ году супружества, и мене чмъ черезъ годъ посл рожденія Аришеньки, она снова родила, — и на этотъ разъ, ко всеобщему изумленію сосдей, — родила тройней: двухъ мальчиковъ и одну двочку. И вс трое не только остались живы, но оказались такъ-же крпкими и здоровыми,…

«Подлыя!» неужели Западъ и васъ побдитъ? — Нтъ, пока я живъ, Востокъ останется побдителемъ! — Что я сказалъ?! Увы, эта мысль мн ужъ не разъ приходила! Нтъ, я не переживу пораженія; и оно не должно застать меня въ расплодъ! Холодная и гордая, но безнадежная улыбка пробжала по его губамъ и въ тоже время онъ прошепталъ съ полнымъ отчаяніемъ: «Никогда!!» Никогда! повторилъ какъ эхо своихъ собственныхъ мыслей. Въ это время гофъ-фурьеръ отворилъ дверь. Государь, курьеръ изъ Крыма. — Позвать,…

— Зачмъ же я вамъ буду прописывать лкарство, если это совершенно безполезно. Да и нтъ отъ вашей болзни медикаментовъ. Ваша болзнь произошла отъ того, что у васъ приходъ организма не сходится съ расходомъ. Вотъ я и ограничиваю вашъ приходъ, предписывая вамъ діэту. Въ этомъ и заключается мое лченіе. Я васъ лчу діэтой. Лтомъ мы будемъ пить воды — это единственное лкарство, которое я признаю въ данномъ случа, - а теперь воды пить нельзя. Старайтесь спать меньше, длайте больше движенія, послобденный отдыхъ…

— Врешь! На Аанасьевъ день два года минетъ, какъ я на здшній паперти. — А я шестой годъ тутотка… — выставляется впередъ худощавая старуха въ заячьей съ линючимъ верхомъ шубенк. — Шестой годъ. — Уходи, уходи! Становись въ свой ранжиръ! — машетъ рукой Михвн Андронычъ, и та, хоть и ворча и поругиваясь, водворяется на свое обычное мсто въ шеренг, шестой или пятой «рукой», начиная отъ церковныхъ дверей. — На пророка Наума сторожъ Наумъ Сергичъ именинникъ, такъ вы держите на ум,- объявляетъ онъ нищимъ.…

— Слушаю… Кто у телефона? — раздался съ мста соединенія басистый голосъ. — Колыванцева. А вы кто? — Курьеръ ихъ превосходительства господина директора. — А мн нужно видть Максима Николаевича Колыванцева. Попросите его къ телефону. Скажите, что супруга его проситъ. — Ихъ высокородіе въ кабинет директора. Они съ докладомъ. — Ахъ, Боже мой! Доложите. Доложите, что по очень нужному, экстренному длу. Прошло минуты три. Колыванцева стояла у телефона, держала телефонную трубку у уха и давала…

— Ну, что объ этомъ… Не жалй… За то мы раньше пріхали… Для тебя это даже выгодне… Я и въ самомъ дл не хотла бывать въ Монте-Карло, но Марья Ларіоновна сманила. Тамъ живутъ Ульяновы… Они въ Монте-Карло живутъ… Я хотла просто визитъ имъ сдлать. А быть въ Монте-Карло и не зайти въ Казино просто невозможно… Марья Ларіоновна, мадамъ Ульянова и я сложились по три луидора, по шестидесяти франковъ, и мадамъ Ульянова ставила. Я на Лидочкино счастье… — кивнула Лариса Матвевна на дочь. — Много-ли-же проиграла-то? —…

Для компаніи дтямъ Колояровымъ и вообще для оживленія праздника елки были приглашены два мальчика и одна двочка, лтъ по шести-семи — дти прачки и сапожника, проживающіе съ родителями на двор. Пріодтыя въ праздничное платье, дти стояли, сбившись въ кучу, и робко, исподлобья смотрли на елку. Одинъ изъ мальчиковъ распространялъ сильный запахъ новыхъ сапогъ, а отъ льняного цвта косы двочки съ вплетенной розовой ситцевой ленточкой отдавало испортившимся деревяннымъ масломъ. Стараясь оживить дтскій праздникъ,…

— На, жуй. Жуй сколько хочешь, ежели не боишься отравиться. — А нешто съ отравой? — Конечно же, ядовитая краска. Нарочно и ядъ прибавляется, чтобы вълась она какъ слдуетъ, чтобъ ужъ, значитъ, въ самый корень. — Тьфу, тьфу, тьфу! Да у тебя, пожалуй, вс краски съ ядомъ. А я-то жую, жую свой розовый образчикъ, плюется мужикъ и вынимаетъ миткалевую тряпочку изо рта. — Розовый рубашечный цвтъ жуй сколько хочешь, розовый безъ вреда. Это заварной сандалъ и ничего больше, а я про кубовый и заварной…

— А кухарк пріятно это? Пріятно нешто? Нтъ, я, вонъ, въ Озеркахъ на дач съ господами жила, такъ тамъ молочникъ и въ руку-то кухарк сунетъ, да и пару пива… Я къ жен Терентья: «Такъ и такъ, говорю, поставь парочку». А она мн: «Поди ты, говоритъ, у меня и на мужнино-то пьянство глаза бы не глядли, а тутъ вдругъ съ тобой пей». «Да ты, говорю, сама-то не пей, а мн поднеси». Такъ и не поднесла. Пошла я въ горести въ питейный къ Аверьянычу, тамъ мы вдь тоже для господъ пиво забирали, — «попотчуй, говорю,…

— Третьяго дня я пару дикихъ утокъ на рк подстрлилъ — даровое жаркое. Купи-ка въ город! Рябина въ лсу поспла — на настойку бери сколько хочешь, перечислялъ мужъ. — А раки-то? подхватила жена. — Ну, теперь въ сентябр какіе же раки! Тощіе… — Однако, ты ихъ еще въ Елизаветинъ день ловилъ и лъ. Нтъ, все разсчитать, такъ больше пятидесяти рублей экономіи будетъ. Здшнія бабы мн стирку стираютъ за три гривенника, а ну-ка, выстирайся въ Петербург? — Да, да… Кром того, въ деревн вдь я крахмальныхъ…

— Да вдь кокора кокор рознь. — Хорошія кокоры покупалъ. Хочешь поставить за эту цну, такъ возьму. — Что вы! Помилуйте… Намъ не изъ-за нужды. Спросите про Никиту Спиридонова — вс скажутъ, что мы обстоятельные. — Если ты Никита Спиридоновъ, то лавочникъ Губасовъ у тебя же покупалъ даже по сорокъ копекъ кокоры. Онъ мн сказывалъ. — То лавочникъ. У лавочника съ нами расчеты. А вы — баринъ. — Какая же разница-то? — Съ кого же и взять деньги, какъ не съ барина? Мы барина-то цлую зиму ждали.…

Мужикъ опять считаетъ мдныя деньги на ладони и спрашиваетъ: — Луковку за копйку можно? — Въ лучшемъ вид можно. — Ну, такъ вотъ и получай. Да давай спичекъ на копйку. Только восемь копекъ и есть. — Расчета, что ли, ждете, что такую роскошную трапезу закупили? — Въ томъ-то и дло, что вторую недлю расчета ждемъ. Ряда у насъ была на барку до Александрова дня, а потомъ говорятъ: до Елизаветина дня хозяину должны удовольствіе сдлать и еще пять денъ за ту же цну проработать. Проработали, стали…