Проза

Мы заверили старика, что ничуть не сердимся. — А память нечего зря трудить, коли записать можно, — размышлял вслух Яков Федорович, ловко разливая боржом по фужерам. — Память для другого нужна — вилку, тарелку сменить, хлеб вовремя добавить, убрать, вытереть, чтоб никакой неопрятности за столом, чтоб гостю было чисто и удобно… Свое рассуждение о профессиональной памяти официанта Яков Федорович продолжил в другой раз, когда мы встретились у него дома на Садовой-Спасской. А в тот вечер, не желая…

Молодая женщина с нежностью и состраданием смотрит на спящего человека. Он нечеловечески много работает: снимается, ставит пьесы в театре, ведет детскую телевизионную передачу, заседает в различных комитетах и все время против чего-то протестует. Он заслужил эту малую награду — спокойный, долгий утренний сон до пробуждения, которое придет само, возникнет в нем как радостное возвращение к яви, к желанному напряжению дневной жизни. Но ничего не поделаешь, надо будить. Она молотит его по спине, крепкой,…

Постоянные мои выигрыши у Роскина озадачили динамовских завсегдатаев, и против меня выставили высокую, смуглую Тамару, имевшую второй женский разряд, но игравшую в силу слабого первого. У Роскина она всегда выигрывала, правда, не без борьбы, со счетом 7: 4, 6:4, 8:6. Тамара была атлетического сложения, с необычайно длинными, стройными и мощными ногами. Такие ноги я видел лишь у знаменитой гипсовой «Женщины с веслом» — олицетворения нашей цветущей молодости в довоенное время, но у живой, из теплой…

— Знаешь, — сказала она мрачно, — я не вижу ничего очаровательного в нашей прогулке. Выручить нас мог только спуск. Уйти от Колизея в этой выси было невозможно. Он медленно плыл вровень с нами сквозь сгущающуюся тьму, а потом вдруг озарился бледным, мертвенным светом, явив чудовищный оскал мертвеца. И тут мы увидели узенькую крутую каменную лестницу, уступами сбегающую вниз. Мы кинулись к ней и, совершив головокружительный спуск по ее обшарпанным, покрытым мохом ступеням, оказались напротив арки…

Мне было тяжело отказать Бернару Клавелю в его просьбе не только потому, что он хороший писатель, но ведь на нем лежал отсвет его соотечественника, друга и коллеги по академии — Эрве Базена! Я спросил Клавеля, где сейчас Базен. — В своем замке, наверное. — У него есть замок? — Конечно! Каждый французский буржуа мечтает о замке. И как только оказываются средства, приобретает замок. И даже живет там. В отличие от старой французской знати, предпочитающей сырости и затхлости родовых обиталищ кондиционированный…

Ныне Сергеева все чаще достигали шумы и веяния незнакомого мира, проросшего сквозь его казавшийся вечным и неизменным порядок. Непонятный птичий язык тревожил ухо, рассеянно-проницательные, будто издалека, даже если в упор, взгляды ожигали лицо безжалостной отчужденностью, он испытывал странное смущение перед этой жизнью, боялся ее, не признаваясь в том и самому себе, спешил укрыться в свое привычье, в котором можно спокойно дожить. В том-то и дело, что дожить . Какое отвратительное слово! И, защищаясь…

Он хотел страсти, огня, крови, игры со смертью. Он получил фламенго и хоту, петушиные бои и деревенские схватки на ножах, где зрители делают ставки, он получил корриду. Смерть дружественна душевной жизни испанца. Его любовь — это песни и кровь. Серенада под балконом красавицы, стук мечей, распростертое тело в бледном свете равнодушной луны. «Много крови, много песен для прелестных льется дам…» Кровь не отпугивала, а притягивала. И уж если где-то должна была возникнуть коррида, то, конечно, в Испании.…

Она относилась к этим вызовам так же терпеливо и спокойно, как и ко всем остальным докучностям жизни: репетициям, спектаклям, шефским концертам, уборке снега вокруг театра, собраниям, подписке на заем. Это ее жизнь, другой нет и не будет. Могло быть еще хуже у деревенской круглой сироты. А тут, откуда ни возьмись, явилась бабушка, пусть не родная, материна тетка, но с комнатой в Москве, и в хореографическое училище сразу приняли, а по окончании — в лучший театр страны. Сравнивать с другими, так она…

— Вы лжете. — Послушайте, в конце концов, это смешно! Обойдя выставленную руку робота, доктор двинулся к двери; он не собирался позволять себя запугивать, тем более без всякой причины. Внезапно его рука была схвачена металлической ладонью, настолько мощной, что казалось, она способна раздробить ему кости. Он попытался освободиться, но безуспешно. В следующее мгновение он взлетел в воздух и с грохотом врезался в деревянную перегородку. Результат был ошеломляющим; на некоторое время доктор потерял…

— Что делает она на кухне? — спросил Джо раздраженным голосом. — Ее там нет. Служанка была чем-то обеспокоена. — Нет, она там. — Она вышла через черный вход, мистер Джелке. — Я хочу убедиться. Я последовал за ним. Кухонная прислуга, состоявшая из шведок, покосившись на нас, продолжила мытье посуды, и наш проход сопровождался кастрюльным грохотом. Незапертая входная дверь хлопала на ветру. Выйдя на заснеженный двор, мы заметили задние огни какого-то автомобиля, сворачивающего с подъездной…

Плачет от обиды Иван, но приказания выполняет. Помогает одной рукой подкладку у шинели отрывать. Ничего не нашли у Бочкарева. — А документы твои где? — спросил офицер. — Отобрали вчера, как в деревню входил. Вот так тоже, господин офицер, шумели на меня, велели обыскать, сапоги госпитальные заменили на эти ботинки. Потом документы забрали и велели утром в штаб прийти. А ночью хозяйка сказала, что красные заходят. Ну уж тут, сами понимаете, ваше благородие, не до бумажек. Схватил я котомку, вскочил…

Не оторвет. Не впервой. Тогда поехали. Дубль два.) На третий день хождения по присутственным местам Яна встретила Верочку. Когда-то Верочка была зеленой выпускницей педвуза, и у нее на уроках творился полный беспредел — детки-старшеклассники орали, бросались бумажками, а на задних партах вовсю распивали пиво. Однако почему-то даже Витька Кидяев, имевший в отделении милиции постоянную прописку, знал, кому посвящено стихотворение «Во глубине сибирских руд». Я досиживала у нее до темноты,…

— Что-о?! Этот растерянно-испуганный возглас был многократно повторен репродуктором. Присутствовавшие на ракетодроме люди уже и сами увидели, как рядом с «Баллистиком» раскрылся парашют. — Немедленно радируйте в Нью-Кэмп! — приказал ошеломленный Мэтьюс. — Спросите, как поступить! Ракета уже взорвалась, и парашютист приземлился, когда был получен ответ: «Любыми способами изолируйте пилота». — Что делать, что делать?! — хватался за голову Мэтьюс, поминутно справляясь, не получены…

До того случая… Прохладным утром две недели назад Кэсс готовила завтрак и слушала, как Том Оуэнс рубит дрова у себя во дворе несколькими домами ниже по улице. Вот Кэсс мечтает о его твердых мускулистых плечах под тонкой футболкой, когда Том вскидывает топор, представляет, как эти великолепные грубые руки касаются чувствительной плоти меж ее бедер, и тут — бац! — она уже стоит в паре метров за его спиной, в пижаме и с чайником в руках. Ошарашенная, Кэсс ринулась домой, пока сосед ее не заметил,…

Три часа спустя после утрени началась литургия, не менее торжественная по благолепию утвари церковной и числу священнослужителей и усердию народа, наполнявшего храм. При звуке колокола Евангелие возглашалось в алтаре всеми архимандритами и пресвитерами и четырьмя диаконами в церкви, по четырем странам света, как бы во услышание всея Руси из ее первопрестольного собора; оно читалось на языках греческом и славянском – в знамение родственного союза Церквей. После божественной службы в скромных покоях…

Если бы этот Вася нанес визит директору хотя бы на два дня позже, ничего бы не изменилось в жизни Сергея. Но Вася, на свою беду, угадал в самый раз. — Сколько платят? — равнодушно спрашивает Сергей. — Восемьдесят, — отвечает мама. — Поработаю, — помолчав, солидно говорит Сергей. — И думать не смей! — строго прерывает мама. — Твое дело учиться, а я уж как-нибудь вас, оболтусов, прокормлю. Сергей не дрогнул. — Не понравится — брошу, — стараясь не терять солидности, сказал он. — Ишь…

Рыбак вскочил па ноги, жадным взглядом смерил расстояние до посёлка, оглянулся на бесконечные белёсые льды, снова на посёлок, на разводье, отделившее его, и прыгнул. Холодная вода обжигала тело, до боли сжимала мускулы, а он, не чувствуя холода, только яростно бил руками, подымая брызги. Вот, наконец, ноги коснулись дна, и рыбак, подымая перед собой кипящий бурун, без передыху бежал вперёд. На острове его подхватили люди и под руки повели в жильё. Тяжело переступая в обмёрзшей одежде, он устало…

…Только через два дня мы с Ритой на попутном грузовике добрались до Симферополя. Забрав сына, оставленного у бабушки, мы направились на вокзал. Он был переполнен. Как изменились люди! Как изменилось все вокруг! Признаки войны порой неуловимы, но они понятны всем. Печать войны превращает яркий загар в серую пленку, спокойный взгляд становится суровым, энергичная походка — суетливой. Обычное кажется необычным, бесконечное будущее сжимается до коротенького «завтра», и это «завтра» странным, удивительным…

У порога он обернулся и увидел, что странный тип занял его место и жадно поглощает недоеденный обед. Грязными руками. По крайней мере, издали они казались черными. Никто не обращал внимания на странного посетителя, даже официантка. Это их проблемы — захотят, выгонят, подумал он. — Кто это был? — спросила Лера. — Понятия не имею. — Ты заставил меня солгать. Сама не знаю, как я поддалась. — Какие мы правильные, — усмехнувшись, Яс открыл перед ней дверь джипа. — Можно подумать, ты своему мужу…

Так появилась эта повесть. В ней использованы фронтовые документы, архив разведгруппы «Голос», переписка разных лет. Пользуюсь случаем, чтобы высказать свою искреннюю благодарность всем, кто прямо или косвенно помогал мне в работе над книгой: Кудрявцеву Владиславу Петровичу, Шаповалову Алексею Трофимовичу, авторам писем, побудивших меня взяться за перо. ПОЕДИНОК Выписка из приказа РО 1-го Украинского фронта «В ночь на 19 августа 1944 года авиадесантом убыть на выполнение специального…