Проза

Помимо всего прочего, Марк Твен претендовал на роль критика общества, а то и своего рода философа. У него действительно были задатки бунтаря, даже революционера, и он, очевидно, хотел развить их, но почему-то так и не развил. Он мог бы стать обличителем притворщиков и пустозвонов, глашатаем демократии, причем более значительным, чем Уитмен, благодаря духовному здоровью и врожденному чувству юмора. Вместо этого он заделался «общественным деятелем» — той самой сомнительной фигурой, перед которой угодничают…

Тогда она сделала вид, что прогуливается и тут же пересекла площадь. Площадь была неровно вымощена булыжником, и на ней брал свое начало узенький переулок. Подойдя к переулку, Сандра подняла голову, так как сверху послышался чей-то хриплый голос. Тут же что-то пришло в движение, и неожиданно перед ней выплеснули ведро воды. Не успев еще даже выразить свое возмущение от происшедшего, как в глубине переулка она заметила сияющее и манящее зеркало моря. С площади донеслись новые голоса, один настойчивый…

В номере я переоделся, разложил на тумбочке необходимые вещи, включил свет и задернул занавеску окна. Шум вечернего Пскова приглох. Я вынул из портфеля газету и завалился на кровать. Каждый раз, когда попадал в этот город, я выматывался до изнеможения. Хотелось единым днем охватить Детинец, Кром, Запсковье, Мирожский монастырь, глохнущий в тишине кустов, и особенно церковушки. Эти церковушки, разбросанные по разным углам города, привлекали меня больше всего. Я мог любоваться ими часами. Удивительная…

Некое место ее влечет. Снова и снова. Там высится камень. [3] Издали белый. Он-то ее и влечет. Прямоугольный скругленный сверху в высоту раза в три больше чем в ширину. Раза в четыре. В ее нынешний рост. Маленький рост. Когда на нее накатывает она должна туда идти. Из дома камень ей не виден. Она могла бы дойти до него с закрытыми глазами. Она уже не говорит сама с собой. Она никогда сама с собой много не говорила. Теперь и вовсе перестала. Словно она все еще жива бедная. Но в такие минуты когда…

Может быть вам интересно узнать, что мы ели? Мы ели хлеб. Три четверти фунта хлеба из муки, перемешанной с отрубями, опилками и кофейной гущей. Мы ели картошку с тюленьим жиром. Мы ели пшенную кашу, в которой было больше камней, чем сахара или масла. И все-таки мы вспоминаем эту кашу и эти камни с большим удовольствием, чем прекрасную "американскую кашу". Вы можете гордиться и радоваться, господин Гувер. В памяти моего поколения слово "Америка", "американский" навсегда связано с представлением…

— Что же случилось, дружище? — поинтересовался я. — Загадочная пропажа, Джим! — Исчезло место? — Нет, Джим, много хуже! Место в наличии, а главного-то и нет! — Как это понять? — удивился я. Как не хотелось моему приятелю давать волю языку, но без сообщения подробностей происшествия я был ему бесполезен. Он рассказал, что на станцию регулярно прибывают свинцовые контейнеры, напоминающие громоздкие денежные сейфы. Только хранятся в них не доллары, а нечто другое. Я весь превратился…

Повторяю, парень я был развязный, вольноречивый, как говорится, без тормозов и без комплексов; приходилось приносить копировщицам для подправки готовые кальки (коллодиумом на спирту у них сильно воняло), ну и заводил трёп со всей Тасиной командой, а они поболтать, позлословить были горазды: скучно, а девки молодые, вечно склонённые сидят, и половина замужних, половина разведёнок (только хватай, да экстерьером ни одна как-то подходила мне). А вот Таисия Николаевна, хоть и немолодая бабёшечка, а влекла…

— Mon cher, я так за тебя переживала! — вошла, хотя будет правильнее употребить глагол «вплыла», молодая женщина, и подошла ко мне, слегка опешившей. — Как твоё самочувствие? Мигрень отступила? Я просто хлопала ресницами, соображая, подыграть или прямо заявить о своих правах на личную жизнь, которые сейчас нарушают? Женщина тем временем с беспокойством смотрела на меня, и мне показалось, что даже у лучшей актрисы не может быть таких выразительных глаз. Именно глубина их выражения пошатнуло моё…

— А что, если на югославском пароходе есть токарный станок? Тогда все в порядке. Спустили рабочую шлюпку. Несколько взмахов весел донесли нас к борту югославского парохода. В просторной кают-компании обедали. Молодой капитан с открытым, симпатичным лицом был вежлив и предупредителен. Объяснились мы, можно сказать, без затруднений. Все бы хорошо, но, к сожалению, токарного станка на пароходе не оказалось. Вечером почти без всякой надежды я отправился на греческий пароход «Золотой кентавр». На…

Троих внучек тетушки звали Старшая Орхидея, Вторая Орхидея и Третья Орхидея — все они давно уже мамы. В то время мы с сестрой нередко звали трех Орхидей в соседнюю деревню на спектакль. Их бабушка — тетушка Сунь — никогда не противилась и всегда охотно отпускала внучек с нами. Я помню, в ее домике вечно царила темнота, на лежанке и полу обосновались черные ящики, что в них лежало — до сих пор не знаю. Вернее, тогда меня даже не интересовало содержимое этих ящиков. Однажды мы ходили в соседнюю…

— К общепринятой жизни? — переспросил санитар. — Здесь все живут в общении друг с другом, но общественной жизни нет. — Нет, — пробормотал чужак, — я говорю о вольной жизни. Поднявшись с постели, он заметил, что у двери стоит и с дружеским видом его разглядывает все та же женщина. — Ну ладно, — сказала она, — помывку оставим на другой раз. Как только соберетесь с силами, приходите в столовую, я буду вас там ждать. Санитар помог ему надеть убогие сандалии. Потом привел в порядок одежду, пригладил…

Думаю, скука была гораздо сильнее любви — детства без скуки не бывает. Скучать начинаешь уже на второй день каникул. Зато первый день испытываешь полное счастье — после школьного людного затворничества все кругом полнится светом, воздухом, тишиной. Увы, тюрьма накладывает отпечаток на своих узников. Я никогда не хотел возвращаться в школу (и в конце концов выразил свое мятежное нежелание, попросту из нее сбежав), и вместе с тем школьная жизнь приучила меня к тому, что свобода от нее вызывала у меня…

Через два года всё-таки поблизости достроили и открыли долгожданную станцию метро. Количество «хитрых» пассажиров резко сократилось, но общность не пропала. У каждого была своя причина сохранить членство в негласном «клубе утренних соостановочников». Вот, например, я ехал на автобусе до станции метро, ветка которой позволяла добраться до работы без пересадок, что в итоге здорово экономило время. Мотивы других членов нашего «клуба» я не знал, и не хотел знать. «Хитрые» пассажиры друг с другом не…

— Какая Роза? — Да вы ее знаете. Она тут каждый день на велосипеде проезжает. Дочка мясника из Тийи. Такая толстуха с малиновыми щеками и выпученными глазами. У нее всегда слишком короткие юбки. Она ездит в Сент-Аман, учится там на машинистку и стенографистку. Противная девка! В корзинах шевелились куры и утки. Десятка четыре, если не больше, женщин, одетых в черное, напряженно молчали, глядя перед собой, и только их головы покачивались из стороны в сторону при сотрясении автобуса, а при торможении…

Пётр Семёнович держал в худенькой, изможденной наукой руке колоду потрёпанных карт: – Я выпускаю по одной! Р-раз! – и первый валет пик, весело подхваченный течением ручья, отправился в странствие по участку госпожи Мандариновой, За ним, вытянувшись в многометровую цепочку, в плавание отправилась вся колода карт. – Не доплывут, – подумал Петечка, – колоду придётся покупать новую. Хотя карты накануне были предусмотрительно смазаны гусиным жиром, сомнения насчёт их плавательных свойств оставались.…

Во все времена дом славился своим гостеприимством. Пеклись пышные, пахучие караваи хлеба, сбивалось из сливок масло, настаивался березовый квас. При жизни бабушки здесь было полно всякого люда: старики и старухи, знакомые и незнакомые, просто «захожие». Особенно запомнился Василию один старик. Ходил он всегда в широкой, из белого холста, рубашке навыпуск, подпоясанной веревочкой, в светлых парусиновых брюках. Борода — до пояса, белая, как молоко. Седые, до искрящейся белизны, волосы, густые седые…

Повествования Лендела разносюжетны, а иные и вовсе бессюжетны — нечто вроде эскизных зарисовок с натуры, сделанных как бы мимоходом. И судьбы действующих лиц нигде не пересекаются. Однако же при всей своей калейдоскопичности картина, созданная автором, поражает и масштабами, и многомерностью. Мы видим мир подневолья, почти зеркальное отражение общества, переживающего одну из самых трагических страниц своей истории. Он показан в динамике — через эволюцию в судьбах героев, в их мышлении, характере…

В этих вещах Лана казалась вышедшей с иллюстрации солидного женского журнала, и часто, очень часто, проснувшись, Игорь несколько секунд не смел открыть глаза, боясь, что она ушла из их жалкой квартирки туда, где было ей место, в дорогие интерьеры Космополитена, но каждый раз она была рядом: сонная, красивая, любимая… Вот за что он ее ругал, так это за два своих костюма, снабженных блистательными лейблами и ценами, зашкаливающими за немаленькую Ланкину месячную зарплату, и прочие, совершенно ненужные…

После чтения «Красных Дьяволят», Юрка с мрачной решимостью спускался во двор и открывал партизанские действия против Жоржиков и Сержей — сыновей торговцев, считая их — на законных основаниях — злейшей белогвардейщиной. Он загонял их за мусорный ящик и молча бил «контр революцию» по носу, пока из ноздрей не показывалась густая краска, а совершив правосудие, исчезал с быстротой партизанского отряда. Временами Юркина душа просила великого исхода. В эти дни он собирал войска, разбивал их на красных…

Духовным отцом Дурылина был последний старец Оптиной пустыни, однокелейник старца Амвросия о. Анатолий, к которому с 1914 по 1917 гг. он ездил в Оптину пустынь. В 1918–1919 гг. совместно с о. П.А.Флоренским входит в комиссию по описанию церковных ценностей Троице-Сергиевой Лавры. Вместе с С.Мансуровым «ходит по инстанциям: хлопочет о «Козельском деле» — сохранении Оптиной. В апреле — июне 1918 г. читает курс церковного искусства на Богословских курсах, созданных по благословению Патриарха Тихона,…