Проза

Второй том этого двухтомника открывается также неопубликованной и незавершенной книгой Лидии Чуковской "Дом Поэта". Эту работу — свои возражения на "Вторую книгу" Н.Мандельштам, вышедшую в Париже в 1972 году, Чуковская начала писать сразу — в 1972-м. Главное, что заставило ее, отложив другие работы, взяться за полемику с Н.Мандельштам, было желание защитить память Анны Ахматовой. В декабре 1970 года, впервые услышав о "Второй книге", Лидия Корнеевна пишет в дневнике: "Ходят тревожнейшие слухи о новом…

Ахматова, из деликатности, боясь причинить боль Марине Цветаевой, потерявшей мужа, разлученной с дочерью, — не прочитала ей ни «Реквиема», ни двух частей "Поэмы без героя"6. Прочла только первую часть. И что же?7 Горько читать в записях Марины Ивановны ее беззаконный упрек своей великой современнице: "Что она делала с 17-го года?". В тех же записях [Цветаева] рекомендовала озаглавить книгу Ахматовой "Соляной столп" — она, мол, Ахматова, только и была способна, что обернуться…

случаются беглые - промельк, очерк - или, напротив, по определению Ахматовой, - "ключевые"; бывают, наконец, попросту, короткие и длинные. От других мне хвала - что зола, От тебя и хула - похвала, это двустишие есть несомненно оконченное художественное произведение, равное народной поговорке, и притом несомненный экспромт, мгновенно ударившая молния. Ну, а элегия, не в две строчки, а в 58 строк - например, "Предыстория" - это тоже "стихотворная единица"? или тут…

Унесли гроб, унесли Фриду. О ее муках плакать уже было нечего, она не мучилась больше и ничего от нас не ждала. И я заплакала о нас — о тех, кто ее потерял, и о тех, кто ее никогда не узнает, не увидит живой. У людей отняли Фриду. Я плакала о девочках, о друзьях, о ближайших из близких, о матери и брате, о себе. Горше всех, пуще всех, конечно, о себе. Это были эгоистические, себялюбивые слезы — о себе самой. Каждый из нас знает, чем и кем была в его жизни Фрида. Что ушло из его жизни вместе с…

Мы вошли в домик, и хозяин открыл комнатку. На большом столе громоздилась всевозможная аппаратура, там что-то непрерывно попискивало и потрескивало, но после щелчка тумблера все стихло. - Николай, - застенчиво протянул мне руку хозяин, - здешний начальник аэропорта и он же сторож - по совместительству. Вскоре мы уже пили чай и, поглядывая на глубокие колеи разбитой дороги, мирно беседовали. Вернее, Николай рассказывал о Северном, где он родился и вырос. Оказывается, от Северного до Людинова…

ОНА: Что ты там гундишь? ОН: Гны, гну, гны, гны. ОНА: Что ты там делаешь?! Положи сачок. ОН: А я мальчик дурачок, у меня в руках сачок. А я мальчик дурачок... ОНА: Тьфу! Вышла . ОН: Бабочке . Что ты тут порхаешь как дура! Иди займись лучше чем-нибудь полезным. Совести у тебя нет. Соседей бы постыдилась. С утра до вечера только и знаешь, что мешаешь бездумно и бессмысленно на головами трудящихся, над реками и озерами. Упал в кресло . А ты когда-нибудь на море была?! Или ты сухопутная?…

Зазвонил телефон. Мельников, продолжая механически пробегать глазами столбцы цифр отчета, взял трубку. - Василий Николаевич, супруга звонит, - сообщила секретарша и соединила его с женой. - Вася... Вася, ты меня хорошо слышишь? Судя по голосу, жена была взволнована, но Мельников, находящийся во власти собственных эмоций, этого не почувствовал. - Хорошо. Что там у тебя?- ответил он довольно грубо. - Вася, только что телеграмму принесли... Отец умер, послезавтра похороны... Новость…

Нечего делать, стал воробей мышке кланяться, упрашивать, а она как выскочит, как начнет его щипать, только перья полетели! Рассердился и воробей, взлетел на крышу и зачирикал так, что со всего округа воробьи слетелись, видимо-невидимо. Всю крышу обсели и ну товарищево дело разбирать; всё по ниточке разобрали и на том порешили, чтобы к звериному царю всем миром с челобитьем лететь. Снялись, полетели, только небо запестрело. Вот прилетели они к звериному царю, зачирикали, защебетали, так что у царя…

На соседний балкон вышел Григорий Михайлович, подполковник в отставке, мой партнер по походам за грибами и ягодами. - Как дела, Олег Петрович? - Вчера был на кладбище... Ты не представляешь, какая красивая могила у моей жены! Кирпичные столбики, и между ними - якорная цепь, выкрашенная серебрянкой... Как она на солнце блестит! - А я у своей на той неделе был. Знатная, великолепная могила у нее! Я, видишь ли, велел построить ее из розового камня-ракушечника... Посадил слева айлантус, а справа…

<:> Искренне Ваш Лоренс Даррелл [Начало 1936 г.] Д п Ионийское побережье, Корфу Дорогой Генри Миллер! Новости? Да нет никаких новостей, за исключением местных. Что, видит бог, со всеми этими войнами и тявканьем диктаторов, уже само по себе неплохая новость. Всю неделю жуткие штормы. Молния ударила в двоих детишек и сделала из них шоколадки. Расщепило дерево. Но оливки собраны успешно. Из кошмарного внешнего мира - ничего, за исключением извещения о тяжких потерях от издателя…

Город Бешенковичи, что на Западной Двине!.. Когда дед Матвей уже перебрался в Москву и очаровывал свою будущую супругу, он все врал ей, что родом из Витебска, - вполне извинимое преувеличение. Представь, как тяжело было жить интеллигентному человеку среди всеобщей поцеватости! Как я уже говорила, русские, евреи и изредка попадавшиеся в Бешенковичах поляки с белорусами никакого языка, кроме своего, не знали принципиально... ты ешь, Мотя, ешь. А может быть, дед Матвей, как самый идиот, просто единственный…

- Вось, трымай, - сказаў ён, - тут ёсць нешта табе. Яна жвава ададрала беражок паперы i дастала картку, на якой было напiсана друкаванымi лiтарамi: "Мiнiстр народнай асветы i панi Рампано просяць пана i панi Люазэль зрабiць iм ласку i прыйсцi на вечар, якi адбудзецца ў будынку мiнiстэрства ў панядзелак 18 студзеня". Замест таго каб узрадавацца, як таго чакаў яе муж, яна з прыкрасцю кiнула запрашэнне на стол i цiха прамовiла: - I што, па-твойму, я мушу з гэтым рабiць? - Але, дарагая,…

Наконец он дошел до дому, поставил ребенка на нижнюю ступеньку, вытер пот со лба и стал подыматься по лестнице. На третьем этаже он позвонил. Дверь открыла старая нянька, вырастившая еще его самого, одна из тех знающих себе цену старых служанок, которые становятся деспотами в семье. Он с тревогой спросил: — Барыня дома? Служанка пожала плечами. — Да где ж это видано, чтобы наша барыня была дома в половине седьмого? Он смущенно ответил: — Ладно, тем лучше, по крайней мере успею переодеться: мне…

Вытаращив глаза, Медерик подобрался к ней на цыпочках, словно ему грозила опасность. Что это? Неужели спит? Но он тут же сообразил, что никому не придет в голову спать нагишом в половине восьмого утра под деревьями, где всегда сыровато. Выходит, она мертва и здесь преступление! При этой догадке по спине у него побежали мурашки, даром что он был старый солдат. Он не верил своим глазам: убийство, да еще ребенка, случалось в их краях крайне редко. К тому же ран не видно, только ноги чуть запачканы…

— Да когда же наконец мы избавимся от этого подлого правительства? Жена удивленно спрашивала: — Что с тобой сегодня? Он отвечал: — Меня возмущают несправедливости, которые творятся повсюду! Правы были коммунары! Но, пообедав, он снова уходил из дому поглазеть на витрины с орденами. Он разглядывал все эти эмблемы различной формы и окраски. Он желал бы иметь их все и на каком-нибудь официальном торжестве, в огромном зале, полном народа, полном восхищенной толпой, идти во главе шествия, сверкая…

У другую сераду цесць з цешчай праводзiлi на вакзал дачку з зяцем, якiя выбралiся ў сталiцу. Цесць казаў: - Клянуся, вялiкая рызыка браць з сабою такiя грошы. Але малады юрыст усмiхнуўся. - Нi пра што не хвалюйцеся, тата, - казаў ён, - я да ўсяго звыклы. Разумееце, з маёй прафесiяй мне часам надараецца трымаць у кiшэнi мiльён франкаў. Такiм чынам мы абмiнаем безлiч фармальнасцей i не марнуем часу. Не бярыце гэтага да галавы. Кандуктар крыкнуў: - Пасажыры на Парыж - па вагонах! …

- Тры месяцы таму назад мяне паклiкалi да гэтай старой жанчыны: яна памiрала. Яна прыехала ў вёску лiтаральна за дзень да смерцi; вам выпадала бачыць яе калымагу, у якой яна i ездзiла, i жыла, i якую цягнула нягеглая каняка, а вобак беглi дзве вялiзныя чорныя псiны - яе сябры i ахова. Кюрэ быў ужо каля яе. Яна папрасiла нас быць яе душапрыказчыкамi, а каб мы лепей зразумелi сэнс яе апошняга жадання, яна расказала нам пра ўсё сваё жыццё. Я не чуў нiчога дзiўнейшага i гаротнейшага. Бацькi яе былi…

И все это перебывало в постели, где мне предстоит спать! Меня тошнит, когда я погружаю в нее ногу. А гостиничные обеды, нескончаемые обеды за табльдотом в обществе убийственно скучной и карикатурно-нелепой публики; а ужасные одинокие трапезы за ресторанным столиком при скупой свече под колпачком! А тоскливые вечера в чужом, незнакомом городе! Бывают ли минуты безотрадней, чем те, когда на него надвигается ночь? Идешь куда глаза глядят, а вокруг движение, сутолока, ошеломляющие, как кошмарный…

На скамье, напоминающей наши садовые скамейки без спинки, но покрытой изумительным ковром, я разглядел нечто блистательное и неподвижное, вроде солнца, воссевшего на трон. Это был раджа, поджидавший меня в наряде великолепного канареечного цвета. Бриллианты, усыпавшие его одеяние, стоили миллионов десять — пятнадцать, а на лбу одиноко сиял знаменитый камень «Звезда Дели», фамильная драгоценность прославленной династии Парихара из Мундоры, чьим отпрыском являлся мой хозяин. Хотя этот молодой человек…

Але страх - гэта зусiм iншае. Упершыню я зведаў яго ў Афрыцы. I ўсё ж страх - спараджэнне Поўначы. Сонца разганяе яго, як туман. Адзначце сабе гэта, панове. Ва ўсходнiх народаў жыццё не каштуе нi шэлега, паўсюль пануе пакорлiвасць, ночы там светлыя i без таямнiчых легендаў, душы таксама пустыя - у iх няма той змрочнай трывогi, якая гняце насельнiкаў паўночных краiн. На Ўсходзе можна адчуць панiку, страх там невядомы. Дык вось што са мной адбылося на афрыканскай зямлi: Я iшоў праз вялiкiя…