Проза

— А успеем? — спросила осторожная Наташа. Христофор тут же подсчитал часы. Выходило, что в Хосте они могли провести полдня, ночь и еще полдня, чтобы в воскресенье вечером вернуться в Северодар. — А знаешь, как это называется? — припомнила Аксенова юридическую формулировку. — Самовольное покидание места службы. Но Феодориди взглянул на нее так, что Наташа до самого Адлера забыла о своем столике в зале трибунала. Они урвали у арктической ночи почти целый день солнца,…

Часть первая. Одиссея мичмана Домерщикова Глава первая. Пристанище беглых флотов Как мучительно было сидеть за партой — ладно в десятом, а то в одиннадцатом классе! За классным окном бурлила шалая московская весна, и от великой тоски по странствиям я разрисовывал обложки учебников пальмами, минаретами, верблюдами, надписывал их арабской вязью, которую учил сам по себе в ярой надежде, что когда-нибудь судьба смилуется и я попаду в дальние страны, своими глазами увижу сказочный Восток,…

— Не, дед, с завода мы. Ездили в подшефный колхоз. Агитбригада мы. — А-а, — непонимающе протянул Кузьма, — это механизаторы, что ль? К нам вон тоже из города помогать приезжали. Парень усмехнулся. — Никакие мы не механизаторы — агитбригада, говорю. Артисты, значит. Поем, танцуем, критикуем, если что… Высохла речка, Обвалился мостик, Умерла овечка, Отвалился хвостик. Кому это надо? Никому не надо. Кому это нужно? Никому не нужно. — И ты поешь? — спросил Кузьма парня, предполагая,…

   Ничего из этого толком не получилось. "Клюкву в сахаре" магазины на реализацию не принимали, ларёчники - принимали, но денег за товар старались вовсе не платить, привлекая для разборок Партнёров - вида устрашающего. Джинсы "варились" как-то не так, не тот рисунок получался, не тот колер, видите ли. Прополаскиваешь их после "варки" в ванной - ванна нужного колера становится (навсегда), а джинсы наоборот - пятнами разноцветными идут. Ну, и со всем остальным то же самое…

Вот как было дело. В одном бюро для найма какая-то толстая экономка предложила мне место горничной у некоего господина Рабура в Турэне. Мы сошлись в условиях, и было решено, что я поеду поездом и в такой-то день и час буду на такой-то станции. По этому расписанию все и сделано было. Когда я отдала свой билет контролеру, то встретила у выхода кучера с красным и угрюмым лицом, который обратился ко мне: Это вы новая горничная господина Рабура? Да, это я. Есть у вас сундук? — Дa. — Дайте…

– Но как же, – запротестовал юнкер. – Приказано в штаб. Восемь верст. – Ничего, доберутся. Если уж сюда добрались… Почуяв смертный ветер, немчины теснее прижимались друг к другу. Тот, что был выше других, быстро тараторил что-то и умоляюще заламывал руки. Выглядело театрально, даже смешно. Закревский тряхнул его несколько раз за ворот, выпрастывая из тулупа. Остальные, уразумев, что от них требуется, торопливо снимали свои и протягивали вперед, улыбаясь с робкой на-деждой. – Валенки, валенки давай…

Этим принципам всегда следовали и следуют сотрудники Управления КГБ по Львовской области, которые вписали немало ярких страниц в историю органов ВЧК—КГБ. Еще накануне Великой Отечественной войны ими успешно проведены операции по вскрытию и ликвидации законспирированной немецкой агентурно-шпионской сети и националистических организаций. Во взаимодействии с пограничным отрядом обезврежены десятки вооруженных групп, пытавшихся перейти Государственную границу СССР. Мужество, профессиональное мастерство,…

— Нет, нет, — солгал я, чтобы не обидеть его. — Каждый день с девяти утра до двенадцати и с четырех до семи я сижу вон на той скамейке под платаном. Надеюсь, вы отсюда видите ее? — Вижу. — Это мое постоянное место в Израиле. Так вот, сижу и терпеливо жду, авось, кто-нибудь из прохожих присядет рядом. Жена моя Люся говорит, что, когда я умру, а умру я, по-видимому, скоро, эту скамейку назовут моим именем — скамейка имени Зюни из Одессы… По паспорту я, как вы понимаете, Зиновий, но меня все всегда…

Двор перед домом Джек ненавидел, ибо считал, что двор лично против него что-то замышляет. Когда Джек пришел по дороге, перед домом была очень красивая лужайка, но он загубил ее на корню. Отказывался не только поливать, но и вообще как бы то ни было за ней ухаживать. Земля стала такой твердой, что летом у него сразу спускало покрышки. Двор всегда находил гвоздик, чтобы воткнуть ему в шину, а зимой, когда начинались дожди, машина то и дело тонула по самую крышу. Лужайка принадлежала моему деду, который…

Когда он вернулся, халат его был весь простеган колосками. — Как?! Вы до сих пор не спите? — завопил он. — О чем ты говоришь? Ты топал по полю, словно бешеный бык, и наверняка переломал всю пшеницу! — Бешеный бык? Переломал пшеницу? — Смотрите, — сказал Тони, указывая за дверь. — Папа протоптал на поле штук сто тропинок! — Когда же ты наконец вырастешь и станешь писателем? — сказал отец. Как только небо чуть посветлело, он отправился на пшеничное поле и вновь, с горящими глазами и отрытым…

Кто образ сей запечатлел на камне, Чтоб памяти ее дать зримые черты. Господи, подумалось мне, здесь двое влюбленных, не только молодая девушка, но и ее возлюбленный, скульптор, создавший из камня этот поразительный образ! Как часто он возвращался сюда, сколько слез он пролил у ее могилы! Я склонился еще ниже, запоминая каждую черточку — тонкие брови, изящный нос, полуулыбку на губах, которую не стерли ни непогода, ни время. Из глаз моих, мешая мне смотреть, потекли слезы, падая на мраморное…

— Такие дела. — Он вновь пнул ногой сумки, нашпигованные словами. — Настало время возродить одну старую идею. Вы, наверное, помните трассу номер шестьдесят шесть, по которой вы с родителями путешествовали на запад? Вот и прекрасно. Тогда скажите, как вы боролись с дорожной скукой? — Боролись со скукой? — повторил я машинально, пытаясь собраться с мыслями. И тут меня осенило. — «Бирма Шейв»! — вскричал я и, сбавив тон (редактору лучше вообще не восторгаться, а то придется платить автору дороже),…

Но что в ней было совершенно удивительно — так это какой-то необыкновенный талант собеседника. Она так живо слушала, так точно реагировала на любой оттенок мысли, словно понимала не только то, что ты коряво выговаривал своим деревянным языком, но и то, что ты хотел бы этим сказать. Любую, даже самую ничтожную мою попытку пошутить она поддерживала заразительным смехом. При ней хотелось говорить и бесконечно острить. И слова находились, и мысли, и самоирония. Я угостил Марию шампанским. Мы болтали…

— Ого, — отдуваясь, проговорил он. — А ты думал как? — засмеялась дворничиха. Была она не очень молодая, но, видать, веселая, разбитная и все понимающая женщина. Лицо круглое, нос вроде Васькиного — репкой. Стоит над повергнутым Васькой, не уходит. — А ты ушлый. — Нет, — ответил Васька, — я — одинокий человек… — От кого же ты бежал, одинокий человек? — Я не бежал. Я шевелился для сугреву. — Для чего? — Продрог я. Грелся. — Согрелся теперь-то? — Ага. — Васька поднялся. — А вы уж так…

Под деревянной железнодорожной эстакадой они застыли. Над ними, сверкая, как стальной бог в гневе своем, пронесся поезд, дальше, дальше, и исчез, мерцая вдали. Его голос долго еще отдавался сладким шумом у них в костях. Потом они стояли на опустевших путях, разглядывая черные лужицы расплавившейся от полуденного жара смолы. Глаза их были полны света. Его летние друзья показывали друг другу свои розовые языки, висящие свободно, как распущенные галстуки. Они услышали странный гул, похожий на жужжание…

Он расценил ее молчание как знак согласия. — Я буду исходить из предположения — мы обсудим его как-нибудь в другой раз — о том, что все те биллионы мужчин, которые когда-либо обитали на Земле, суетились, вопили, вели себя как сумасшедшие, все они отличались друг от друга разве что ростом и весом. И я один из них. Он вновь подождал, не скажет ли она чего, но поскольку комментариев не последовало, снова прикрыл глаза, сплел пальцы и продолжил: — Вместе с этими цирковыми животными на Земле появились…

Как всегда, некрасивый закопченный вокзал: безутешный грязный конечный пункт моего детства. Вышедший из ночи наш специальный поезд без остановок идет на север, в столицу Рейха. За окном — зябкая плоская равнина до самого горизонта, много песка и сухой травы, сосны, высаженные по ниточке, никакого подлеска. Даже мышь здесь не затаится: совершенно не романтичное поле деревьев, а не лес. Все вдруг стало безотрадным, как снаружи, так и внутри, вместе с лежащими или сидящими товарищами в купе. Я сидел…

– - Нем а у меня грошей,-- угрюмо и нерешительно отвечал старик. – - Побойся бога! -- восклицает испуганная старуха.-- Да ведь же ты сам сказал отцу Прохору, что есть у тебя деньги… Ты только скажи, касатик мой,-- продолжала она со всею нежностью, какая только могла выразиться в ее дряблом, разбитом голосе,-- ты только скажи мне, сожительнице твоей верной и послушной, где схоронил их, чтобы не попали они в чужие, недобрые руки, не пропали даром?.. Или ты не веришь мне, старухе, или боишься, что…

В такое расположение духа отец впадал обыкновенно от неприятностей по службе, неудач в волокитстве, ревности жены. Помню, раз он при матери поцеловал какую-то хорошенькую женщину. Я готова была кинуться на него, видя слезы матери, которая нисколько не скрывала своего гнева; отец ушел в бешенстве вместе с гостьей… Между тем семейство с каждым годом прибавлялось. Родители признали нужным для нас воспитание и заставляли нас сидеть за столом с книгой по два часа в день. Учение наше не простиралось далее…

— Вепрь сам сказал мне об этом. Отец удивленно посмотрел на нее: — Его дух? Он говорил с тобой? Она медленно кивнула, и глаза ее сузились. Глубоко дыша, девочка взглянула в небо, словно пронзая его взглядом. Гэдрин давно знал, что Боудика — странный ребенок. Самый необычный из всех его детей. Ее часто видели одну, она бродила по лугам и словно разговаривала сама с собой. Общалась с духами деревьев и ручьев, а может, и с самими богами? Но сейчас она впервые поведала о своем разговоре с духом зверя.…