Проза

Воры! Сон моментально испарился. Пытаясь сориентироваться, я лежал и прислушивался. - Да тише ты, разбудишь человека, — повысил тон грубо-хриплый баритон. - Его разбудишь! — хмыкнул фальцет. — Он водки нахлестался, и хорошо, если к рассвету проснется. - Не-е, этот водку не пьет, ему некогда, он работает. Исследователь! — возразил хриплый баритон. Я осторожно приоткрыл глаза. Посреди магазина в неверном слабом свете уличного фонаря отчетливо виднелись колышущиеся прозрачно-светящиеся силуэты.…

Страшно стало разведчику за необъятную женщину. Напрягся он и пошел на новый подвиг — решил вернуть ее себе. Никто мне не запретит! К третьей свадьбе разведчик хорошо подготовился, привел лицо в моложавую форму, написал семь клятвенных обещаний своей невесте быть ее защитником, покровителем, главнокомандующим и дерзким любовником. На свадьбу он созвал всех мелких разведчиков, сотни тысяч мелких разведчиков, ОМОН созвал, все внутренние войска, раздал им в руки победные флаги и обещал на халяву щедро…

Воспоминание об Артике вытеснило из Диминой головы грустные мысли. Тем более что солнце уже встало из-за высотки и приветливо светило в окно. Димка бодро вскочил, порыскал по грязному столу, бросил в рот черствую горбушку батона, запил ее водой из-под крана и снова был готов к жизни. Страх прошел, на душе было легко, а в голове созревал план на день. План Димке понравился. Набросив курточку, он выбежал из квартиры. Обойдя вечно поломанный лифт, помчался ступеньками вниз, на улицу. На улице было тепло,…

Жека от такой наглости несусветной бомжа даже протрезвел. А Спиридон Спиридонович, вальяжно раскинувшись на перинах отмытыми и ожившими членами, лишь победно мурлыкал да нахально усами шевелил. С того дня и началась между Спиридоном Спиридоновичем и Жекой жестокая затяжная война. Жека, изгнанный последней своей пассией-зазнобой, непривычно трезвый, от чего еще глупее, устраивал Спиридону Спиридоновичу настоящее сафари с облавами и засадами. С диким криком: «Кастрирую, урод хренов!» — гонялся за…

Лубок? Лубок и есть, но реальный, живой. Видел в Барнауле, на Демидовской, ныне площади Свободы, в декабре 1919 года, в тот день, когда мне исполнилось шесть от роду. (Много позже я написал роман, в котором главным героем был Ефрем Мещеряков, его прототип — это Мамонтов. НЭП помню — это уже вполне сознательно и как бы даже участвуя в нем. Я учился в барнаульском сельхозтехникуме — старинное, еще демидовское здание окнами на ту же самую площадь. В этом здании проходили нередко заседания правления…

Один раз, помнил Ярцев, приехали из города «заводские»: девушки в синих юбках и красных косынках, застенчивые, коротко стриженные; парни в клетчатых рубахах с засученными рукавами. Они раздавали ребятишкам картинки, самодельные игрушки и конфеты в пестрых бумажках. Около пожарного сарая устроили концерт: пели частушки про попов и кулаков, представляли сценку, как теперь баба не боится мужика… В заключение охрипшими, но дружными голосами пели знаменитую «Дуню-комсомолочку». Мужики посмеивались,…

На первое занятие Володина набилась полная аудитория, немало для технического вуза. Александру Моисеевичу было тогда лет тридцать пять. Он был бодр, свеж и открыт для общения. Совсем недавно Товстоногов поставил его первую пьесу “Фабричная девчонка”, и, представляясь нам, он с удовольствием упомянул это название несколько раз. Для начала Александр Моисеевич попросил всех нас назвать своих любимых авторов. Я, когда до меня дошла очередь, назвал Маяковского. – Прочтите любимое стихотворение Маяковского,…

Я решил переждать шухер у соседки-проводницы, надеясь, что она окажется в рейсе; когда-то я прокантовался у нее дня три и с тех пор знал, где она прячет запасной ключ. Дело принимало дурной оборот: кто бы ни были эти люди, они могли поселиться у меня в мансарде и гонять там чаи в ожидании момента, когда у хозяина квартиры кончится терпение. Представив себе латышку, сидящую на кухонной табуретке со связанными руками, я почувствовал, что горло начало саднить, будто от махорки, у меня это признак надвигающегося…

Ефросинья Петровна, молчаливая, пожилая, но очень еще красивая баба, недоверчиво посмотрела на мужа: будет, мол, язык-то мозолить. Но все же задумалась: — Как же так, Андреич? Неохотно пошла она с мужем на соседний прииск, где только что отстроили большой каменный дом. Поглядывая на сырые еще, недавно оштукатуренные стены, Ефросинья Петровна молча покачивала головой, поджимая губы. — Чего ты головой-то трясешь, как параличная? — рассердился Широков. — Чего тебе еще нужно? Гляди: полы крашеные,…

Здесь же — здесь никого не убивали. Ну и время! Шардон плавал. Растянувшись на спине, он наслаждался теплой водой и солнцем. Как прекрасно ни о чем не думать! Потому что, когда задумаешься… Француз без Франции, летчик без самолета, солдат без армии… Все это напоминало считалку, которую распевают дети, приплясывая на месте, чтобы выбрать, кто будет водить. Считаться можно без конца, но вот водить! Все водят, кроме нас. Снова заскрежетала маленькая цепкая грязная машинка, что сидит в его голове…

Но Мартынов стоически нес бремя. Трудно понять, что руководило им при этом. Может быть, просто забава. Может, желание отвлечься от суеты театральной жизни. А может, овчарка уносила его в мир приключений, в мир сильных и необыкновенных людей, к которым Петр Иванович не мог себя причислить и которым всю жизнь завидовал. Да, на сцене он играл подлинных героев, твердых и принципиальных вроде Платона Кречета, а в жизни был застенчив и робок, слабохарактерен и непоследователен в своих поступках. Это…

Рабинович взглянул на часы: — Уже 8.58. Детей забрала одна женщина по имени Сара. Девочка запуталась в кустарнике — ее платье зацепилось за колючки. Мальчик крикнул ей, что она противная, а она показала ему язык. У меня ноги дрожали. Я наклонился, а когда выпрямился, детей уже не было видно. Потом мне сказали, что уже нет нужды о них беспокоиться. А я ответил, что нужды может быть и нет, но есть смысл… — Вот уже и 9 часов, — добавил он. Нехама сказала, что работает в банке и собирается перебраться…

— Ты вовсе не толстая. И ты не меняешься. — Как Юнона, — заметила Регина. — Знаете, один раз в Венеции я пила «White Lady», вернее, под Венецией, в игорном доме, не помню, как он назывался. Это был мой первый коктейль. Ваше здоровье, девочки! Так вот, в этот игорный дом меня не хотели пускать без провожатого, потому что я была слишком молоденькая. Тогда подошел некий директор банка из Фиуме… — Откуда? — Из Фиуме. Директор банка из Фиуме. Я была такая юная и хорошенькая, что он пригласил меня…

— Да. — Хорошо. А то от мытья полов у тебя потрескается кожа, ты ведь не привыкла к такой работе. Это я и сама знаю, подумала Майла. Вымыв посуду, она легла на кровать. — Укройся чем-нибудь, — сказала Юханна. — Нельзя спать не укрывшись. — Я не сплю, — сказала Майла. Юханна сидела у окна, она беспокоилась за Сири. Если бы еще этот парень не был итальянцем! Американцы тоже, конечно, чужие, но нужно же было Сири найти себе итальянца, этого маленького чернявого парня, который ничего не зарабатывал…

О родственниках не могло быть и речи — наивные, серые, заурядные, они банально восхищались ею, не имея ни малейшего представления о ее работе. Как интересно быть актрисой, правда? Такая насыщенная жизнь! Я бы ни за что не могла выступать на сцене! Столько учить наизусть!.. Только кузина Фрида молчала. Молчала и боготворила ее. Серая мышь с испуганными глазами. Мария поплотнее закуталась в пальто и подняла рюмку. И тут ее осенило, это было наитие свыше. Она отставила рюмку и долго сидела не двигаясь.…

— Это еще что такое! — крикнул он, стукнув палкой о землю. — После закрытия разводить огонь в жаровнях строго запрещено. Раз закрыто, значит, закрыто! Что вы здесь делаете? — Господи! — воскликнула женщина. — Альберт, я же говорила тебе, что нельзя. Мужчина вскочил и хотел плеснуть на жаровню воды из озера, но сторож остановил его: — Не надо, а то решетка лопнет, огонь должен погаснуть сам по себе! Он вдруг почувствовал, что устал, и присел на камень. Мужчина и женщина молчали. — Ответственность, —…

Слушание классической музыки. Я мог предаваться ему, говоря словами Вольтера, «ju qu’`a се que le vache viennent `a la mai on» [*] . И ax как это верно. Больше всего любил я слушать Моцарта и Вагнера, но и помимо них репертуар у меня имелся обширный. Впрочем, произведением, к которому я могу возвращаться и возвращаться, так и остался «Дон Жуан» — он похож на любимую прогулку, под конец которой обнаруживаешь нечто особенное, новое. Всегда обнаруживаешь нечто новое, и помногу. То же и с Вагнером.…

     Сартр незримо был с нами, и мы находились в компании двух Нобелевских лауреатов, живших в Париже,  - Хемингуэя и Сартра,– это было мое начало познания литературы.    Элен гладила мою руку – я был всего через одно звено связан с великим французом; и если Вы возьмете меня за другую руку, Вы тоже с ним свяжетесь – через два звена. Track 3 Прощание Дай мне твою любовь… …скажи мне, что я нужен тебе, ты навсегда моя,…

— Боитесь, старички? Что же нам, по-вашему, делать надо было? Ась? Они, нехристи, Русь полонили, в храмах скверности делают, грабят достатки наши, жгут и режут, а нам смотреть покорливо? Так, что ли? — и голос ее зазвенел в воздухе. Теперь старики потупились, а парни глядели на девушку с восторгом. Она оглянулась. Грудь ее высоко вздымалась, глаза сверкали. Отец не узнавал своей дочери. — А я вот что решила, — громко сказала она, — будя мне терпеть от этих разбойников! Возьму я топор и стану…

— Ротмистр Скоров! как вы попали? идите к нам! Это оказался мой сослуживец, майор Кручкнин. Мы поцеловались. В Бородинском бою он повел два эскадрона в атаку и не вернулся. Вахмистр видел, как он упал с коня. Все считали его убитым. — А я жив, — объяснил майор, — меня конь в грудь ударил, и я сознанье потерял. Очнулся в плену. Мы сидели у костра. Я познакомился со всеми, и меня угостили чаем. — Это все наше, — сказал один офицер, — от маркитантки [5] . Пока деньги есть. …