Проза

Откидываюсь на спинку кресла и сканирую местность. Немноголюдно. За столиком рядом беседа двух полубритых мужчинок в дорогих, но от этого не менее безвкусных костюмах становится нарочито «деловой». В попытке привлечь к себе внимание они в панике выкрикивают названия эксклюзивных автомобилей и мест, по возможности вклинивая в разговор цифры подлиннее, считающиеся лучшим приворотом для алчной глупышки. Слишком дешево. Напротив кое-кто поинтереснее. Загорелый белозубый мужчина в обтягивающей черной…

– Здравствуй, – не сразу сказал он. – Мы не виделись тысячу лет, – она улыбнулась. – Здравствуй. – Как дела? – Ничего. А ты? – Нормально. Да… Люди проходили по длинному коридору, смотрели. – Ты торопишься? Она взглянула на его часы: – У тебя есть сигареты? – А тебе можно? Махнула рукой: – Можно. Они отошли к окну. Закурили. – Хочешь кофе? – спросил он. – Нет. Стряхивали пепел за батарею. – Так кто у тебя? – спросил он. – Девочка. – Сколько? – Четыре месяца.…

Из-за густого, удушливого черного дыма ничего не было видно. Я долго пытался определить, чем сильнее пахнет: горелой краской или паленой шерстью, – в конце концов раскашлялся и чуть не задохнулся. Плюясь и отдуваясь, я обмотал голову простыней, но тут же сбросил ее, так как означенная простыня загорелась. В воздухе летали искры и хлопья сажи, а пол трещал и свистел. Там и сям прыгали веселые огоньки, и от них загоралось все, что еще не горело. Когда длинный язык пламени забрался ко мне в штанину,…

В нашем отдаленном крае, где не было больших городов, не существовало фабрик и заводов, перед юношами, оканчивавшими ученье, стоял трудный вопрос: какую выбрать профессию? Выбор был невелик: пойти писцом в канцелярию, приказчиком к купцу или стать сельским учителем. Большинство из нас, окончивших городское училище, избирали жизненный путь учителя. Пошел по этому пути и я. Если бы моя юность проходила в Усть-Каменогорске теперь, в семидесятых годах XX века, то я за 15 минут дошел бы от своей квартиры…

И чтобы помешать проникновению контрабандой в священный имперский город какой-нибудь мысли – мы специально назначаем нашего первого доктора, рожденного в одном из западных болот: доктор этот, уже умертвивший четырех членов оттоманской семьи, более, чем кто-либо, заинтересован предотвратить появление в стране всяких знаний. Мы даем ему этим приказом власть хватать всякую мысль, появившуюся письменно или устно у ворот города, и приводить таковую мысль, связанную по рукам и ногам, чтобы мы могли подвергнуть…

Поскольку янсенисты, как утверждают, причащаются по крайней мере раз в год, на пасху, было бы неплохо посыпать святые дары снадобьем, которым воспользовались для свершения правого суда над императором Генрихом VII [6] . Какой-нибудь критикан, может быть, скажет мне, что мы рискуем отравить крысиным ядом одновременно и молинистов; это, безусловно, соображение веское; но не бывает безупречных проектов, не бывает таких теоретических построений, которые на каком-нибудь участке не грозили бы рухнуть.…

Тогда иезуит произнес довольно длинную речь, во время которой датчанин и голландец пожимали плечами; мандарин не понял в ней ни слова. Затем речь держал датчанин; оба его противника смотрели на него с жалостью, а мандарин понял в его речи еще меньше. То же было и с голландцем. Под конец заговорили все трое разом, осыпая друг друга ругательствами. С трудом удалось почтенному мандарину положить всему этому конец и сказать им: «Если вы хотите, чтобы здесь терпели ваше учение, начните вот с чего: будьте…

Законы еще совершенно бессильны против этих припадков бешенства; точно вы прочли бы приговор буйно помешанному. Эти люди уверены в том, что святой дух, их пронизывающий, выше законов, что их энтузиазм – единственный закон, которому они обязаны повиноваться. Что вы ответите человеку, который вам говорит, что предпочитает слушаться бога, а не людей, и, следовательно, уверен, что заслуживает царство божие, убивая вас? Обыкновенно фанатиками руководят негодяи, они вкладывают им в руки кинжал; они походят…

На другой день философ потерял единственного сына и сам едва не умер от горя. Дама составила описок всех монархов, утративших своих детей, и отнесла его к философу; тот прочел список, нашел его весьма точным, но продолжал плакать. Спустя три месяца они свиделись опять и были удивлены, заметив, что пребывают в весьма веселом расположении духа. Они велели воздвигнуть статую Времени и сделать на ней следующую надпись: Тому, кто утешает.

Я был поражен, что это жалкое создание чувствует себя таким счастливым, и, вернувшись к философу, сказал ему: «Неужели вам не совестно считать себя несчастным, когда у вашего порога живет механическое существо, ни над чем не задумывающееся и всем довольное?» – Вы правы, – отвечал он, – я сотни раз говорил себе, что был бы счастлив, будь я так же глуп, как моя соседка, и все же мне не хотелось бы такого счастья. Эти слова брамина произвели на меня больше впечатления, чем все остальное; я подумал…

– Как вы думаете, отец мой, – спросил Омри, – смогу ли я, пройдя через испытания семи перевоплощений, достигнуть обители Брахмы? – Это зависит от обстоятельств, – отвечал факир. – Какую ведете вы жизнь? – Я стараюсь, – сказал Омри, – быть добрым гражданином, добрым мужем, добрым отцом, добрым другом; при случае я даю деньги в долг без процентов богатым людям; раздаю деньги бедным, поддерживаю мир между моими соседями. – А втыкаете ли вы когда-нибудь гвозди себе в задницу? – спросил брахман. …

Музы, уже сто лет особенно покровительствовавшие стране, которая долгое время пребывала в варварстве [7] и где имела место эта сцена, пришли в негодование; они нежно любили свою мать Память, пли Мнемозину, которой девять дочерей обязаны всеми своими знаниями. Неблагодарность людей возмутила их. Они не стали сочинять сатир против быбших дикастериков, лиолистов, сеянистов и Нонсобры, потому что сатиры никого не исправляют, а только озлобляют дураков, и те становятся еще злее. Они придумали способ,…

Президент: Имеет ли подсудимый сказать что-нибудь в свое оправдание? Джевул: Нет, ничего не имею. Президент: Господа прочие свидетели! Несколько человек встало с своих мест. Президент: Прошу вас говорить по очереди. 1-й свидетель, человек лет 40, глупой наружности: Господин президент! все, что сказала госпожа Росс, совершенная правда. Президент: Имеете ли вы прибавить что-нибудь? 1-й свидетель: Я говорю, господин президент, что госпожа Росс сказала сущую правду. Президент:…

– И посчастливилось вам в Екатеринославле? – Да, покуда не прибыл какой-то in pecteur de haute иcole .... [7] Но в сторону эти мелочи! Встретить вас для меня такая радость, такое счастие... Надолго ли вы здесь? – Не знаю. – А на что вам вся эта дрянь? – Гипсовые формы? – Ну да. – Я занимаюсь скульптурою. – Право? – Не шутя. ...– Ну, так завтра же я пришлю вам целого человека. – От души благодарю. 7 инспектор высших учебных заведений (фр.). – Человека с ногами, головою…

Мужчина, казалось, услышал нас и решился примерить. Он сел на примерочный диванчик и сунул свои ноги в теплое нутро нашего ворса. Изо всех сил мы старались угодить требовательному покупателю. Я поджался в свободных местах и, как мог, вытянулся в узковатых. Мужчина, видимо, почувствовал мою заботу, и покладисто кивнул в сторону спутницы: – Да, ты права. Ботинки удобные и выглядят неплохо. Но …. Я хотел лишь присмотреть, раз мы рядом с этим магазином оказались. Купить их сейчас я не могу …. Мужчина…

2. И снова весна. Я опять иду с тобой вдоль канала Грибоедова, а изгибы его замысловатого русла эхом отзываются в моей памяти. Повороты, мостики, спуски – вехи моей жизни. Я больше не спотыкаюсь о булыжники мостовой: набережная канала давно закатана в прочный асфальт. Только растолстевшие за долгие годы тополя цепляются за клочки живой земли. Увы, деревья безнадежно больны. Крепкая прежде кора, местами отвалилась, обнажив беззащитные стволы. Устремляю взгляд в небесную синь. Мне хорошо с тобой.…

– Именно это я и собирался сказать, сэр. Я заявился в Вулэм-Черси к четырем часам. Тетя Агата писала письма в своей берлоге. Зная тетушку, готов биться об заклад, что это были более чем нелюбезные письма, а насчет постскриптумов я лучше и вовсе промолчу. Не скажу, что при виде меня она подпрыгнула от восторга. – А, это ты, Берти. – Ага, это я. – Что за грязь у тебя на носу? Я усердно заработал носовым платком. – Хорошо, что ты приехал так рано. Хочу сказать тебе пару слов, прежде…

Мне сказали, что этот человек действительно существует, и даже дали его адрес. Я отправился в указанный дом и спросил у дворника: — Живет ли у вас тот, кто зажигает фонари на улицах? — Да, живет. — А где? — Вон в той каморке. Каморка оказалась запертой. Я заглянул в окно, но увидел только койку у стены, а возле нее на длинном шесте — фонарик. Самого фонарщика не было. — Расскажите мне по крайней мере, каков он с виду? — А кто его знает! — ответил дворник, пожимая плечами. — Я и сам…