Проза

Ерошкин, выбравшись из-под летнего одеяла, сел на постели. Пальцами растер виски, голова слегка гудела после вчерашнего Дня фирмы, но похмелье обошло стороной. В возрасте Христа он научился контролировать желание напиться и притормаживал, когда душа требовала разгона. Зал и одновременно спальня отца семейства – квадратная комната, четыре на четыре. Темно-коричневые обои, белые стеновые панели, приклеенные к потолку жидкими «гвоздями», потрепанный ковер, прикрывший светло-коричневый линолеум. Половину…

– Что, насмотрелся? – Да нет, просто темно, хоть глаз коли. Я фонарь возьму. Фонарь стоял на полке над вешалкой. Я потянулся за ним, потом сообразил, что веду себя по-свински, и задержался, чтобы помочь деду Грише с посудой. Потом он пожелал мне доброй ночи и отдёрнул занавеску в зелёный горошек, за которой подле печки пряталась его кровать, а я наконец пошёл искать вдохновение. Миллион звёзд ждал меня, но я не стал стоять посреди двора, запрокинув голову. Лучше всего для моих планов подходила…

Кирилл чувствовал свою вину, но не мог понять: почему Женя-то так легко уступила Рыси? Не поверила ему? А Рыси, что бы та ни сказала, поверила? На глаза попался сотовый телефон Жени – его подарок. Подарки… Ими не баловал Кирилл свою девушку, в их отношениях обошлось без цветов, без обычных ухаживаний, а телефон этот ему пришлось купить, потому что Женин сломался безвозвратно. Да и от этого подарка Женя, стесняясь, отнекивалась… Брошенный жених поискал записку, но ничего похожего не было. Кастрюли…

Помни, Ромуальда, просто помни – убегая от врага, ты догонишь саму себя. Всему своё время и свой срок. Ты всё упустила и пошла по ложному пути. А смерть близка, и она отнимет у тебя последнее, что согревало твоё сердце». – Сучище-сучонка, где я могу найти тебя, моя сладкая девчонка? Голос Саймона звучал по обыкновению мерзко. Околоэротические высказывания из его уст оповещали не о его желании заняться сексом, а всего лишь пошло сигнализировали о намерении поскандалить, и, если ему будет угодно,…

– «За что?» – рыдая, спрашивает стоящая на стуле своего брата, который осматривает рану, слегка касаясь. – «Не плачь, успокойся… успокойся, а то он вернётся» Вам знакомо это детское непонимание, когда вроде знаешь, за что родитель так с тобой обошёлся, но не понимаешь, неужели это цена за какой-то математический просчёт? Не принимаешь, что это сделал он и самое забавное, что 7 лет твоей жизни он с тобой так не поступал, и тебе казалось, что это был он настоящий. Они называют его папой, очень…

Ладно, продолжим, девочки вроде как отвечали, что, мол, играли и так по игре надо было. Но видно было, что мама не верила. Она волновалась за меня. А когда мама слезла на первый этаж, девочки взъелись на меня, что, мол, я стукач, я плохая, я бессовестная и тд и тп. Я говорила, что они не лучше… В общем, не помню, что мы конкретно тогда наговорили друг другу. На следующий день ко мне пришла Ангелина и сказала, что она не хочет больше со мной дружить и, что лучше будет, если я уберусь от сюда ко всем…

За все детство Борю ни разу не наказывали, что уж, даже голоса дед на него не повысил. Мальчик всегда чувствовал, когда стоит остановиться, по строгому взгляду, по наклону головы. Он любил деда без памяти и старался его никогда не огорчать. С бабушкой в этом они были солидарны. – Да, Иванушка, – соглашалась она во всем с дедом. Соглашалась, делала по своему, но никогда не спорила. Лето они проводили на даче. Дощатый домик с огородом на шести сотках располагался совсем недалеко от города, но это…

На площади гомонила разношерстная толпа (танцы еще не начались, поэтому молодежь томилась на улице). Ничего не значащие мысли роились в голове Наташи, она робко наблюдала за студентами, исподтишка переводя взгляд с одного лица на другое, пока в поле ее зрения не попал жгучий брюнет Соболев. И тут Наташу словно ударили обухом по голове, в которой пронеслось сразу столько мыслей, что Наташе даже немного поплохело. Она тут же приняла твердое решение вернуться в общежитие к Гале и также безапелляционно…

Случалось отец брал меня с собой на прогулки по иркутским ресторанам, и там заказывал для меня мою любимую манную кашу, хотя она в меню и не значилась. Целью его, конечно, была не каша, а официантки, которым он лапшу на уши вешал, мол, он вдовец, мать трагически погибла, вот и приходится из положения выходить. Дамы умилялись, роняли слезу и шли варить манку ребенку. Однажды мама зашла в ресторан с отцом и вскоре стала замечать, что официантки ведут себя как-то необычно: смотрят со значением, шушукаются…

«Место преступления» я присмотрела еще осенью. В окраинном районе, на границе гаражного кооператива. Развязка кругового движения в центре была прикрыта грубой лепешкой асфальта. А посреди серой нашлепки – тщедушный клочок незакрытой земли. Каждый раз, проезжая мимо залысинки, я думала о том, сколько людей ежедневно упираются взглядом в это печальное зрелище. Зимой пятачок припорошило снегом. В новогодние праздники здесь воткнули пластмассовую уродину, которая задумывалась как елка. Но снег наконец…

– Попробуй, чудак, – сказал парень, поправляя бейсбольную кепочку, – ты здесь такого никогда и не пил. Я же о тебе думаю, образина ты старая, «Столичная» во всём цивильном мире известна, она very good 2 , настроение улучшает и для любви полезна. – Он дружелюбно улыбнулся. – Сам подумай, кто же на трезвую голову пойдёт с таким крокодилом, как ты? Да и тебе чтобы не опозориться одной бутылки не хватит. Тебе и тёлку свою угостить надо. Смотри, какая она знатная, ей же настоящего мужика хочется, а…

Сало! Это было сало домашнего посола. Его, небольшой такой, но толстенький брусок, пошуршав газетой, разложил у себя на верстаке столяр Михаил Колобов и стал нарезать большим складным ножом на аккуратные белые, чуть-чуть розоватые пластинки. Мне до конца вечерней смены оставалось часа полтора – несовершеннолетнему, по КЗоТу разрешалось работать только до десяти вечера, смена при этом у меня начиналась в три часа дня, в то время как вся «взрослая бригада» подтягивалась к пяти. И вроде бы перед выездом…

– Ну что, пойдем обратно. – Пойдемте. Как только мы развернулись, послышалось эхо урчания нашей «буханки». – О, а вот и пацаны! – обрадовался Вождь и весело зашагал на пасеку, к протопленной туре, где на печи уже давно томилось маралье мясо в огромном чугунном казане. На мертвую мышь Вождь больше не взглянул. Это был первый день моего нахождения на пасеке Пирогова, в семнадцати километрах от деревни Банное, что на границе с Казахстаном в Алтайском крае. Вождь с группой товарищей уедет завтра.…

Да, есть разница между христианином и нехристианином. Один из них признает это действие, а другой отрицает. Такая же существует и между верующим и атеистом: один из них признает присутствие Бога, другой отрицает. Но сути дела это не меняет. И в теле атеиста, и в теле верующего одна и та же мудрость, и ходят они к одним и тем же врачам. И в душе христианина и в душе нехристианина одно и тоже переживание, и говорят они на понятном друг другу языке. Поскольку христианин признает это действие, он воспринимает…

Душа Николая пела! Вот где его место назначения, вот где он создаст нечто нетленное, на которое будут возить экскурсии, которое станет главным притягательным местом города, как Кельнский собор в невзрачном в целом городе Кельне! И можно уходить на покой! Ведь главное дело своей жизни он совершил! Хотя, зачем же на покой?! Он еще молод, к нему потянуться заказы из разных городов, а то и стран! … Мысли его прервал голос начальника отдела: – Савушкин! О чем мечтаешь? Где проработка фасада девятиэтажки…

И без него живите теперь сами. Глава I. Прозрение Серые рваные облака сами по себе или гонимые ветром медленно ползут к горизонту. По ходу своего движения поглощают меньшие, растворяя их в себе, не оставляя следа. А затем сами синей дымкой пропадают за горизонтом, обнажив синее, синее небо. Вот и наступил 2021 Новый год. Каким он окажется для Александрии? Годом перемен или очередным годом стагнации и топтания на одном месте? Как писал когда-то классик советской России: «Шаг вперед и два…

– Зачем? Эти прямые вопросы были неприятны Петру, и он отвечал на них неуверенно, старательно подыскивая нужные слова: – Надо кое-что осмыслить, подумать над нашими отношениями, попытаться в них разобраться. Далее Петр пустился в какие-то туманные рассуждения об особенностях мужской природы и внутреннем духовном кризисе. Ничего конкретного, что раскрывало бы причину его ухода из семьи, Татьяна так и не услышала. – Ты от меня ушел? Да? Бросил? – прервала она поток непонятных мыслей супруга…

Но это пройдёт – ведь они живы, значит, пройдёт. Но что с отцом? Боже, как я назвала его? Как выдернулось это слово? А ведь выдернулось, а ведь выхлестнулось, и какое ещё слово – тёплое, родное, – отец! И ещё сильнее страх – после слова этого, ещё яростнее теснит сердце боль – что с ним? Отчего не встаёт? И даже не стонет? Тихонько, – так зябко, так страшно, – коснулась его лица. Нет, тёплое лицо – не совсем, но тёплое, вроде, живое. Дальше пошла рукой – Боже, какой же он родной! какой же родной…

Я была уверена, что память пощадила меня и заботливо стёрла все файлы, касающиеся колик, кошмарных бессонных ночей, вечного плача, соплей, режущихся зубов и общего состояния смертельной усталости. Как жестоко я ошибалась! В моей голове вихрем пронеслись картины одна страшнее другой: вот я ношу по квартире кряхтящий крохотный свёрток, за окном уже сереет, а значит, совсем скоро рассвет. Сколько я прошла за сегодня? Пять километров? Десять? Муж в командировке и смену принять некому. Руки отваливаются,…

Ночь измучила. Восемь утра. Курю на набережной, которую наблюдал еще тогда, когда не курил. Две тысячи пятнадцатый год. Мы с Дашей продирались сквозь какие-то заросли к берегу, и я твердил ей, что буду ее любить всегда. Я и сейчас люблю. Уже по-другому, но… Но она видит это совсем иначе. Вот я делаю шаг от берега, и уже читаю стихи Шпаликова о том, что нельзя возвращаться в былые места. Было это шесть лет назад. А теперь я их не читаю, а лишь твержу суть. Нельзя. Никогда не возвращайся. Я не знаю,…