Проза

Последние усилия, болью отдающиеся во всем моем теле, – и она выталкивает меня в эту разную жизнь… Я, невыносимо страдая от удушья, открываю рот и захватываю воздух родового отделения, напоенный лекарствами, страданием и потом. Он тысячью иголок впивается в мои легкие, которые, наполнившись, разворачиваются, превращаясь в универсальный, безотказный фильтр. И с каждой секундой функционируют ритмичней, объемней… Теперь я - отдельная, сама по себе. Только сейчас понимаю, как я устала… Мои глаза слипаются,…

Да, в публичных телеобращениях наши власти нам отвественно и успокоительно рапортуют о новых нефтепроводах, мостах и стадионах. А простые люди, обычные наши соотечественники, продолжают вымирать – целыми деревнями и поселениями, целыми народами и народностями, гибнуть в бытовых склоках и подворотнях, под колёсами мажористых проходимцев, загибаться от безысходности и собственного невежества. Именно потому художники, поэты, музыканты, барды, писатели – настоящая культурная элита страны, «соль земли» –…

– Не бойся, – ответил, смеясь, Нерон. – Император уже храпит на своем ложе, а гости с усилием сдерживают зевоту. Беднягам придется сидеть там до полуночи, а то и позже, если только Нарцисс не догадается отпустить их. Он совершенно пьян, это полубожество. – Замолчи! – строго прикрикнула Агриппина на сына. – Такое ребяческое легкомыслие неуместно. Ты можешь насмехаться над чем тебе угодно, но над величием императорской власти никогда, не только с глазу на глаз со мной, но даже наедине с самим собой.…

– Аааа, – усмехнулась я, – у нас улицы вместо канализации. – Это плохо, – нахмурился он смайликом, – почему не строят. – Попроще вопрос задай, – усмехнулась я в ответ и, нарисовав карандашом свою тонущую улицу отправила ему фотку. – Да ты художник, – обрадовался он, – красиво ты этот мрак нарисовала. – Я только учусь, – улыбнулась я смущённым смайликом. – Прыгай, прокатимся, – рядом, забрызгав мои боты, тормознула чёрная приора с бухающей музыкой внутри. Ничего не ответив, я обошла…

Как член яхт-клуба, молодой лорд время от времени позволял себе прихоть совершать экскурсии на своем легком судне «Пэк», из индейского дуба, отделанном, как изящный будуар, и с немногочисленным экипажем, состоящим из опытных моряков. В предыдущем году он посетил Индию, а теперь был в Египте, и его яхта ожидала его на рейде в Александрии; он повез с собою ученого, врача, натуралиста, рисовальщика и фотографа, для того чтобы его поездка не была бесполезной, он сам был очень образован, и успехи в свете…

Оставшиеся три недели мая работали по шестнадцать часов в день, благо белые ночи позволяли это делать: заново покрасили столовую, клуб, перекопали песок на футбольном поле, заново расчертили площадку для построения детей, расширили, расцветили пароход, разместившийся на ней с гордым именем «Юный рыбак». Уже не говоря о том, что просушили впервые за многие годы всё постельное бельё, хранившееся на складе, морским песком отдраили кухонную утварь и посуду, стали заполнять ледник новыми продуктами, которые…

Пройдя по пустым рассветным улочкам древнего города, сильно пострадавшего во время прошлой (Второй) мировой войны, и обнаружив, что именно здесь, оказывается, родился и жил знаменитый драматург Клейст (о чем свидетельствовала мемориальная доска), я вдруг понял, что уже стою на границе: широкий мост через Одер манил меня прогуляться пешком в Польшу, что я немедленно и сделал, вовсе не задумываясь о последствиях своего легкомысленного поступка. Было, повторяю, раннее утро. Немецкий солдат мною совершенно…

Избранная библиография Владимира Дегтярева «Охотники за курганами» (2008) «Золото Югры» (2010) «Ушкуйники. Русская сага» (2010) «Янтарная сакма» (2013) «Коварный камень изумруд» (2015) Книга первая. Долг чести Глава первая Крытый бычьими шкурами возок перевалил через снежный перемёт на дороге и остановился. Обе лошади, тащившие возок, часто мотали головами, пуская густую пену. Пена тут же леденела на железных кольцах упряжи и свисала вниз неопрятными сосульками. – Лошади…

«Князя Багратиона счастие в средних степенях сделало известным и на них его не остановило. Война в Италии дала ему быстрый ход; Суворов, гений, покровительствовавший ему, одарил его славой, собрал ему почести, обратившие на него общее внимание. Поощряемые способности внушили доверие к собственным силам». Конечно, немаловажное значение имели доклады о нём Александра Васильевича Суворова. Великий полководец, не скупясь, давал в победных реляциях «князю Петру», как любил его сам называть, самые лестные…

Нигде в рассказах Виксаныча я не описываю его самого, потому что воспроизвожу все почти так, как слышал. Рассказы ведутся от его лица. Однако его лицо, характер и привычки сами по себе заслуживают описания. Портрет Виксаныча представить довольно легко. Достаточно воспользоваться портретом Мейерхольда и слегка утяжелить все черты лица. Тот же нос, глаза, выдающийся вперед мощный подбородок, грива (не копна, а именно грива) седеющих волос… Единственное, но существенное отличие: взгляд. Если у Мейерхольда…

Наверху затопали. По лестнице, тяжело дыша, грузно скатилась Анастасия, жена старосты. Она не успела переодеться со сна, и ее массивные бледные ляжки с голубыми росчерками вен неприлично торчали из-под мятой ночной рубашки. Это притянуло взгляд Данилы. Увидев ссутулившегося рыбака, шапку в его длинных пальцах с грязью под ногтями, заметив влажные полосы, тянущиеся от морщинистых уголков по вздувшимся мужниным желвакам, Анастасия, казалось, вмиг все поняла. – Лилия! – взвизгнула она. – Это Лилька!…

С друзьями! Только представьте себе: я, поглощенная уличным потоком, цокаю каблуками своих именинных туфель. Представьте себе эту милосердную погоду и то, как сама матушка-природа наконец позволила прогуляться без куртки и насладиться ароматом молодых цветочков, листочков и молодым воздухом, словно даже небо вдохновилось весной. Понимаете, какие надежды мы возлагали на этот майский день? Все мы, я и эти занятые, загипнотизированные незнакомцы; мы шли вперед, пока наши мозги заглатывали миллиарды…

Ехали мы долго, чинились в пути и деревни достигли к вечеру. Было очень холодно. Я и с утра чувствовал себя не совсем здоровым, а по приезде увидел, что разболелся окончательно. Пощупал лоб, поклацал зубами, выгоняя озноб наружу, и невольно пробормотал: – Кажется, заболел. На это приятель, по любому поводу разражавшийся стихотворными строчками, ответил с шекспировской страстью, протянув ко мне руку и сделав безумные глаза: Прощай, отец… дай руку мне: Ты чувствуешь, моя в огне… …

Девушка настораживается: товарищ скучает по СССР? – О, нет! Лишь по тем временам, когда были живы родители. – Вы, что же, впервые в свободной Литве? В свободной – впервые. Хорошо не чувствовать себя оккупантом. Пробежался по Вильнюсу, все понравилось, но тянуло сюда. Смотришь по сторонам: новая библиотека у озера (весь город на берегу), кафе начала семидесятых, с колоннами, неработающее (там давали комплексные обеды), костел. Памятника вооруженной девушке (Мельникайте) словно и не было. И природа,…

Женщины побросали пельмени и с криками побежали на улицу. Дети играли в комнате, – Костя! Света! Юля! Быстро из дома! – кричала Марина, из дверного проёма. У неё с детства аллергия на пчёл. Вынести своих детёнышей из избы, захваченной полосатыми разбойниками, она не могла. Женщина открыла дверь и ждала, когда дети сообразят, что произошло. Дети выбегали одетые, как при пожаре: у первого валенки обуты неправильно, другой – без штанов, у третьего – вообще одна нога босая. Тем временем пчёлы разлетелись…

Бояка бабаек Он лежал в своей комнатенке, намертво укрывшись одеялом. Под его кроватью, а он знал это наверняка, затаилось невероятно злое нечто. Некоторые храбрецы нарекают его «бабайкой». Но какой там! Это же самый настоящий Бабай! Страшенный, сука, и злой. Сидит под лежбищем и ждет, когда нога опустится или рука, во сне, нырнет в пространство Темноты. Чтобы откусить и сожрать. Если сильно ответственно прислушаться, можно различить средь ночных звуковых фантомностей – фантомасностей ЕГО дыхание.…

– Неча было в окна высовываться. – Усмехнулся Николай. – Зато вот сели и тихо спокойно доехали. Ни тебе ухабов, ни рытвин. И лошаденку не надо мучить. – Так интересно же было поглядеть… А то может, в баньку пойдешь? У меня чугунок воды в печи стоит. – Да нет, я так, пыль чуток смыть. – Отказался Николай. – Ну, здравствуй, что ли, сестра! Как здоровье-то? – обнимая Анну, поинтересовался он. – Исхудала совсем, смотрю. – Ох, Никола, и не спрашивай. Худо мне совсем. Видно, зря я Ванятку в такие…

Письмо, во всяком случае, было честное. Англичане, как правило, не любят ситуаций, вследствие чьего-то поведения запомнившихся как «неловкие». Обычно значимость всех нелицеприятных сцен из прошлого принижают, о них упоминают туманно и снисходительно: «Помните тот ужасный обед, который давала Джоселин? И как только мы его пережили?» Или, если эпизод никак нельзя подобным образом подать как незначительный и безвредный, собеседники делают вид, что его и не было. «Как давно мы с вами не виделись!» –…

Мужчины были высокими, коротко стриженными, широкоплечими, с одинаковыми серыми ненавидящими глазами. Один из них – явно старше второго. К его аккуратно стриженым вискам уже прикипело легкое серебро. – Стоять, сука! – крикнул тот, что помладше, и мужик увидел, как в его руке мгновенно засиял длинноствольный, изящный, как юный красавец, серебристый пистолет. Он сделал два быстрых шага к бородатому мужику, но второй, старший, с кривой усмешкой крикнул ему: – Э! Не трожь! Он вшивый, должно быть!…

Я смотрел на нее, и единственное, что я видел – это нелепость, с которой она предстала в этом бальном платье на фоне серого тошнотворного города. Хотя, судя по ее взгляду, это именно город не вписывался в ее мир. Я вдруг вспомнил, как все началось. *** За грязным окном стоял дождливый ноябрь, усеянный осенней меланхолией. И если время можно было бы назвать «мокрым», то именно так я и описал бы период тщетной борьбы со своими принципами. Моя квартира была завалена всякой второсортной литературой,…