Русская классическая проза

Может, кто-нибудь вернулся На родное пепелище, Может быть, еще кого-то в самом деле ты отыщешь. Только теы не говори им, Что ты ищешь бобе Лее, Ты ищи девчонку Рохл, Нет которой веселее! Ты ищи девчонку Рохл, Дочь сапожника кривого, чтоб ее не знали люди не бывало там такого! Дом давно сгорел, конечно, не найдешь того местечка, места, где родилась Рохл, где был дом, а в доме печка... Но местечко Клецк осталось, Значит, память в нем осталась, Рохл, Рохл, бобе…

Угли охлаждаются снаружи Нет. Не признаньем Крепко запутались строчки Подыхаю от жадности Нет в твоем молчанье Из ничего, из пустоты Когда в душе возникли тайно А если бы все совместилось Тихий серенький денек Бог "Песнь песней" каждому поет Расстанусь верно я с тобой Что может случиться с тобою Ты зачем, зачем ушла Что ты делаешь сейчас В ошибке есть одна свобода Когда поверить трудно в лето Пусто. Стук пустых ветвей Можно петь под дудочку сирокко…

Малиновый град В малиннике нашем Так вкусно лежать! Но только пришлось мне Пораньше вставать И дергать крапиву, И землю рыхлить, И теплой водою Из кадки поить. Лежу. Надо мною Малины висят, А ветку задену Малиновый град! Вот это малина у нас Красота! Сама она в рот Попадает с куста! Баюкалка Поздно, поздно, Очень поздно И в моем окошке Звездно... Не покину я Свой пост Сосчитаю, Сколько звезд! Я считаю, Я считаю, Улетаю таю, таю, Улетаю засыпаю, Баю, баю, Баю, баю! Вот глаза Совсем…

Ах, зачем, поручик, Сидишь, мой голубчик, В горьком заключении. Колодник бесшпажный?.. Разливается, стонет разноголосый цыганский хор; дружно подхватили песню молодые гости. Весь табор в сборе. Впереди две голосистых подружки, Анюта Пучок и Лизавета Турчиха. За ними молоденькая плясунья Пиша.** Тут и мать ее, скуластая оскаленная старуха; совсем без голосу, а как взвизгнет, пройдется да махнет ширинкой - сразу поддаст жару запевале: недаром первая певунья была Алена в хоре у графа Алексея…

К Светлейшему на прием отправился я на третий день по приезде. Смятенный и оробелый, быв еще в ту пору совершенным деревенским недорослем, взошел я, озираясь, в пышную приемную. Княжеский секретарь, подошедши, учтиво опросил, кто я, откудова и по какой надобности прибыл; ответы мои занеслись на особый лист. Смиренно став в дверях, видел я множество вельмож и генералов, из коих иные спесиво и с небрежением на меня взирали. И немудрено: в деревенском коричневом кафтане и шерстяных чулках, с примазанной…

В один прекрасный весенний вечер ко мне явились Вурдалак и Есенин. Оба они отправлялись в подвальный кабачок и по дороге зашли ко мне попросить галстук для Есенина. Я выбрал из своего гардероба, как сейчас помню, большой темно-гранатовый галстук из Ниццы и сам повязал его юному поэту. Сообществу его с Вурдалаком я не придал никакого особенного значения. Обычно в кабачке засиживались до рассвета. Поэтому я был очень удивлен, когда часу в двенадцатом ночи раздался резкий звонок и не вошел, а вбежал…

Мотя. Вчера - дай! Сёдня - дай! Я тебе мясоферма? Пришел. Откудова ты пришел-то? Или прибег. Егор. Дай того, хроменького. Ты его меньше любишь. Мотя. Я у тебя видела - на груди. Ты спал тогда. Егор. Че ты видела? Мотя. Раны бывшие. Егор (дразнится). Раны бывшие! Сама ты рана бывшая. Мотя. Это кто тебя так? Егор. Ты! Мотя. Это тебя волки поцапали. А ты им баранчиков моих. Не дам баранчика. Сам приполз на карачках, а сам... Я его самогонкой, а он одни зубы щерит, еще обмерзлый называется...…

Один волос. Взгляд может дойти от звезды. Волос. Не дай бог. Еще волос. Не дай бог. Третий волос. Не дай бог. Один волос. Через тысячи лет. Звезды уже нет. Только взгляд. Волосик. Как страшно. Прядь на затылке (сквозь сон). Как страшно. Еще волос. Как страшно. Все волосы. О, как опасна такая любовь. Молчание. Покачиваются во тьме. Плывут. Поют. Мы так любим его Мы так любим его Мы подружки его Мы растем из него. Как тепло за ушком Так легко над виском. Так светло…

Лейла. А? Надя. Моете! Лишнее! Лишнее! Лейла. Личико? Надя. Мыть не хочу! Не хочу мыть! Лейла. Жить нужно. Ты что! Это грех! Надя. Фу, дура! Лейла. Не ругайся. Надя. Отстань. Лейла. Да, я тебе хотела сказать, ты не мой лестницу. Ты не обязана. Надя. Я знаю, но она заставит. Лейла. А ты не мой. По снегу бродит дядя Лева. Надя. Ой, смотри, опять этот... Лейла. Это дядя Лева! Надя. Да не ори ты! Лейла. А? Это дядя Лева! Надя. Ну что ты-то орешь? Я же не глухая! …

Несколько лекций подряд взгляд Пирса то и дело возвращался к этому лицу. Он понимал, как глупо выглядят его взгляды на одну и ту же девушку, но ничего поделать с со бой не мог. Он хотел, он должен был насмотреться. В конце концов это не то чтобы удалось, но ему стало достаточно ощущать присутствие Александры в аудитории. Он будто встроил ее в свое сознание, в какую-то часть себя, и вскоре понял, что образ этой девушки находится с ним постоянно. Этот образ не преследовал его, не заставлял страдать…

Дмитрий Савицкий Еще одна импровизация на ужасно старую тему Вряд ли в тридцатых годах в Бостоне или Нью-Йорке местные literati, перелистывая переселившихся в Париж Льюиса, Хемингуэя, Фицджеральда или Паунда, задавались вопросом: одна или две американских литературы? Вопрос этот, увы, типично русский: там или здесь? хорошие или плохие? любимые или ненавистные? с нами или против нас? Сомневаюсь в том, что стоит обсуждать сами истоки этой несвежей психологии. Да и скучно. Но кое-что сказать следует.…

Дмитрий Савицкий Я зашел к Николаю Петровичу просто так, без всякой цели Я зашел к Николаю Петровичу просто так, без всякой цели. Бьл лиловый, наполненный высоким дрожанием вечер. Весна уже вовсю хозяйничала в Москве. По крайней мере старые улочки Сретенки были пьяным-пьяны. Девушка с веточкой вербы попалась мне у самых его дверей. Она и сама была как эта веточка: распушенная, зябкая, сама из себя выглядывающая. Я постучал в грязное окошко Николай Петрович жил в Луковом переулке, в коммунальной…

Дмитрий Савицкий Петр Грозный Э.Л. Письмо было из Нового Йорка. Эд писал, что дела идут хреново, но что ему достали плащ только что отбросившего копыта нацистского преступника из Джерси и теперь он ходит в нем, поддевая толстый свитер. "Настали собачьи холода", писал он. Я порылся в пластиковом пакете, мусорного ведра у меня не было, и вытащил кофейный фильтр. Скелет виноградной ветки прилип к засохшей гуще. Дурная осенняя муха, воображая себя военным вертолетом, пропилила по воздуху…

Вскоре после того, как мы закончили университет, на страну опустилась смута. Поступив на государственную службу в период власти правительства Львова-Керенского, я по особому делу оказался на несколько месяцев в Москве, которую никогда не жаловал и в которой впервые остановился. Тем отрадней был неожиданный визит Полторацкого, неисповедимыми путями нашедшего меня в этом городе, где каждый домишко, казалось, затаился в гаденьком ожидании. Как сейчас помню: было лето, уже отцвело все, что могло цвести,…

Убитые в шахтах, которым было несть числа, интереса для нас, детей, не представляли. Слишком обычно. Интересны были повесившиеся, отравившиеся, убитые в драке и, естественно, молодые. Мы взбирались на все деревья и видели картину сверху, вот отчего вспомнилась гостиница "Москва". На самых верхушках по причине малого веса всегда сидели мы с Ленькой Гусем. Ветки трещали под нами, гнулись к самой сердцевине смерти - гробу, что позволяло нам отмечать какие никакие подробности различий у покойников.…

Звездные россыпи тускнели и мельчали , дальние западные вершины хребтов, обступивших долину и плато, уже засветились нежно-розовым светом. На востоке зубцы окаймились голубой полосой. Снеговые пики Гиндукуша выступили из немыслимой дали. Голубой пояс все расширялся и захватывал небо, загоняя тени в глубокие кулуары, под нависшие утесы. С вершин до подножья горы скидывали темные одежды, бросая их в недоступные солнцу и глазу ущелья, откуда вновь их доставали, чтобы закрыться на ночь. Едва Сергей прошел…

Тут же Лациса подбросило вверх. Обычное состояние, которое испытывает парашютист, когда раскрывается купол. А где-то внизу уже слышался вой "скорой помощи" и отчаянные крики. Парашют раскрылся на опасно малой высоте, и Эдвардас довольно больно ударился ступнями о почву, вовремя, правда, согнув ноги в коленях. Но долго не скидывал лямки парашюта и, влекомый ветром, долго тащился за куполом по траве. Он просто не обратил внимание на этот пустяк. Застывший, выживший, ошеломленный. …

-------------- Это было еще днем. Абрамов по обычной для него привычке - информировать ответственных сотрудников учреждения решительно о всех крупных делах этого учреждения, даже до них непосредственно не касающихся, - сказал Котляру мимоходом: - Наш-то Дарченков совсем не Дарченковым оказался. И даже не профессором. 1000 - Ну вот, видишь... - отозвался Котляр, как всегда в этих случаях, - без особого интереса. Его метод работы был обратный Абрамовскому. Котляр пришел к этому своему методу…

- Не мешает. Ба-ба-бах!! Рассвет медленно-медленно вливается в распахнутые окна, и лампочка теряет свою напряженность, бледнеет. Подвозят раненых. Они возбужденно рассказывают: - У него орудия, а у нас нету... Он бьет, как хочет. Голыми руками его не возьмешь. Поднялось солнце. Автомобиль выносит нас из города. В утреннем воздухе орудийные удары все отчетливее. На позиции видны отступающие махновцы... Нас встречают возбужденные лица с ввалившимися от усталости блестящими глазами и радостно…

Маленький городишко, заброшенный и скучный - в снегах по самые окна. Сверху низкое иссера-снежное небо. За крайними избами дымятся по пустынным степям метели. А мы сидим в теплой низенькой мещанской комнатке. Печка столбиком посреди комнаты. На стенах деревянные фотографии с одинаковыми черными точечками в глазах. И, странно выделяясь, как музыкальный аккорд среди уличной шарманки, молча стоит пианино. Дочка-гимназистка играла. Вышла замуж, ну, и пианино не нужно. Мы сидим за столом. Керосин…