Русская классическая проза

-- Прошу, прошу, прошу! Стулья шумно задвигались. Митрофаныч никак не хотел расстаться с эйфелевой башней, поставил ее перед собой, как будто все время нюхал ее своим длинным носом, и смеялся. Обстоятельство это подало и о. Льву мысль поставить возле себя свинью в шляпе, что он сделал молчаливо и солидно. О. Аркадий подумал... и поставил перед собою графин с петушком на дне. А негр перешел во владение какого-то рыжего и очень робкого дьякона, впрочем решительно и упорно защищавшего негра от притязаний…

И уж подумал не без почтительности: "Капитальный!" Но он совсем был поражен, когда кончилось служение, и торговцы почтительно расступились перед громоздким человеком, очищая ему дорогу к кресту. Они сгибались перед ним и улыбались ему заискивающе. Когда же он медлительно приложился ко кресту, как бы выронил из не сгибающихся пальцев на тарелку с громким стуком серебряный рубль и вялой походкой отошел, дьякон видел, как солидный и важный Карандасов с торопливой почтительностью и с низким поклоном…

— Эээ… чего тебе? Дездемонов сделал шаг вперед, шевельнул языком, но не издал ни одного звука: во рту что-то запуталось. Одновременно почувствовал депутат, что не в одном только рту идет путаница: и во внутренностях тоже… Из души храбрость пошла в живот, пробурчала там, по бедрам ушла в пятки и застряла в сапогах… А сапоги порванные… Беда! — Эээ… чего тебе? Не слышишь? — Гм… Я ничего… Я только так. Я, ваше-ство, слышал… слышал… Дездемонов придержал язык, но язык не слушался и продолжал: …

Кончив чтение и сделав кое-какие поправки, Гейним быстро переписал рекламу начисто и вручил ее Ершакову. После этого наступило молчание… Оба почувствовали себя неловко, как будто совершили какую-то пакость. — Деньги за работу сейчас прикажете получить или после? — спросил Гейним нерешительно. — Когда хотите, хоть сейчас… — небрежно ответил Ершаков. — Ступай в магазин и бери чего хочешь на пять с полтиной. — Мне бы деньгами, Захар Семеныч. — У меня нет моды деньгами платить. Всем плачу чаем…

Он прошелся по кабаку. Подъехал со звонками почтовый тарантас. Мокрый почтальон вошел в кабак, выпил стакан водки и вышел. Почта поехала дальше. — Я тебе дам одну золотую вещь, — обратился прохвост к Тихону, ставши вдруг бледным, как полотно. — Изволь, я тебе дам. Так и быть… Хоть это подло, мерзко с моей стороны, но возьми… Я сделаю эту гадость, будучи невменяем… И на суде бы меня оправдали… Возьми, но только с условием: возвратить мне потом, когда обратно пойду. Даю тебе при свидетелях… …

В душу мою хлынуло счастье, и стал я благодарить Зою, а Зоя меня. И оба мы, счастливые, благодарные, стали друг другу руки целовать, благородными друг друга называть… Я ей руки целую, а она меня в голову, в мою щетину. И, кажется, даже обнял ее, этикеты забыв. И, можно вам сказать, это объяснение в нелюбви было счастливее любого любовного объяснения. Пошли мы, радостные, розовые и трепещущие, к дому, волю нашим родителям объявить. Идем и друг друга подбодряем. — Пусть нас поругают, — говорю, —…

Сюсин берет журавля за клюв и ведет его. — Не издеваться! — слышатся голоса. — Оставить! Чёрт знает что? Где хозяин? Как это позволяют пьяному... мучить животных! — Хо-хо-хо... Да чем же я их мучу?.. — Тем... вот этим, разными этими... шутками... Не надо! — Да ведь вы сами просили, чтоб я с психологией!.. Хо-хо-хо... Публика вспоминает, что только за «психологией» и пришла она в зверинец, что она с нетерпением ждала, когда выйдет из своей каморки пьяный Сюсин и начнет объяснения, и…

— Спать хочу… Лицо-то, небось, воротите! Стыдно в глаза глядеть! — Ну… тсс… Дрянь ты этакая! Паршак! Продолжительное молчание. — А уж вы, батюшка, съездите, поздравьте! — говорит Марк ласково. — Оне плачут, мечутся на постельке… Уж вы будьте такие добрые, окажите им свое почтение… Съездите, батюшка! — Не поеду. Незачем и некогда… Да и что я буду делать у старой девки? — Съездите, ваше сиятельство! Уважьте, батюшка! Сделайте такую милость! Страсть как огорчены оне вашею, можно сказать, неблагодарностью…

Свидание в Москве с декабристами П. Н. Свистуновым и А. П. Беляевым. Отъезд в Петербург (письмо к С. А. Толстой от 5 марта). Март 6 Приезд в Петербург (письмо к С. А. Толстой от 6—7 марта). Март 8 Знакомство с В. В. Стасовым. Осмотр Петропавловской крепости (письмо к С. А. Толстой от 9 марта). Март 10 Посещение лекции В. С. Соловьева в Соляном городке (письмо к А. А. Толстой от 10 марта). Март 12 Возвращение в Ясную Поляну (телеграмма к С. А. Толстой от 11 марта). Март 14 …

30 Августа. Утро работал. Помешал Тимирязев. Разозлил Гиляров. Дома обедал, заснул и потом к Берс. С[оню] к П. не ревную; мне не верится, что не я. Как будто пора, а ночь. Она говорит тоже: грустно и спокойно. Гуляли, беседка, дома за ужином — глаза, а ночь!.. Дурак, не про тебя писано, а все-таки влюблен, как в С[оничку] К[алошину] и в А. только. Ночевал у них, не спалось, и всё она. «Вы не любили», она говорит, и мне так смешно и радостно. — 31 Авг. И утром тоже сладкое чувство и полнота любовной…

23 Февраля. Отослал свою статью — хороша, хотя и небрежна. Начал писать. Не то. Перебирал бумаги — рой мыслей и возвращение или попытка возвращенья к лиризму. Он хорош. Не могу писать — кажется — без заданной мысли и увлеченья. Mi erable — сильно. Нынче я проснулся, она плачет и ц[елует] м[не] р[уки]. Что? Ты умер во сне. — М. А. в кабинете на двойном жалованьи. Она была больна и я. Всё обошлось без малейшей aigreur.2 Люблю всё лучше и больше. 1 Марта. Пироговский поп тихим голосом говорит: мы…

15. В случае болезни или отсутствия одного из преподавателей, исполнение его обязанностей, по распоряжение учредителя, принимают на себя, насколько это возможно, прочие наличные преподаватели. 16. В случае болезни или отсутствия графа Л. Н. Толстого, один из преподавателей, по его назначению, заступает его место. 17. По мере надобности, граф Л. Н. Толстой собирает учащих для совещания по разным делам, касающимся до заведения. Таковы: а.) Прием желающих поступить в педагогические курсы и снабжение…

Что за охота без гончей? Да, я знаю, есть любители « тропить » зайца. Найдут свежий его след на снегу: две лапки рядом, две лапки одна за другой, и идут по следу, как по тропке, пока не найдут лежачего и не застрелят его. Ведь он бегает только ночью, а весь день лежит. Но так охотятся — извините за выражение — шкурятники. У них много терпения, но вдохновения и поэзии ни на грош… Вот мы с Араповым и мечтали все о выжлеце. И как с кем встретимся или кто в Даниловское наедет, непременно клянчим: «Может,…

Но все-таки Ваш А. К. Письмо четвертое Милая Наташа, да будет благословенно Ваше имя и всегда будет легок каждый Ваш шаг на земле! У нас говорят, что Вы скоро уезжаете в Берлин. Утверждают, что на днях. Я хотел бы услышать об этом несчастии из первоисточника, из Ваших блаженных уст. Говорят также, что Вы в Гельсинки пробудете всего лишь до поезда. Не удивляйтесь, если в эти немногие минуты Вы найдете меня веселым. От одной мысли не видеть Вас душа моя раздирается на части.…

— А мой бедный муж? Этот святой человек? Он, этот честный человек! Пожалуйста, удержи меня, чтобы я не отравилась чернилами! VII Всё кончилось благополучно: Арман женился на Люси, которая изменяла ему с каждым прохожим. У них были толстые и, конечно, белокурые дети. На площади доброго старого Парижа маршировала армия, в это время жил ещё Золя, кто-то требовал реванша. Но было скучно. А Генриетта? Судьба её неизвестна. 1908 г. ПРИМЕЧАНИЯ Впервые напечатан в газете «Свободные…

Когда русские говорят о Финляндии, то уже непременно вспоминают и об этой непонятной, на наш взгляд, отрасли ремесла, вспоминают, надо сознаться, с ужимками, с худо скрытым любопытством, с притворным возмущением: «Черт знает что за безобразие!» Однако никакого безобразия в этом нет. Услуживает вам серьезная, деловая женщина, лет тридцати пяти, одетая в безукоризненное желтое, холстинковое платье; на шее у нее крахмальный воротничок; короткие рукава, собранные пышным буфом гораздо выше локтей, оставляют…

Ведь это люди, братья их, христиане, нарочно подготовляясь к этому месяцы и годы, пробили вот этому череп, оторвали шрапнелью этому ногу, перебили этому ребра! Да, к этому готовились, этому постоянно учились миллионы людей — там за пограничной чертой, и здесь вокруг нас, но все же не верилось, чтобы это стало действительностью. И вот передо мною двигаются десятки людей нарочно, всенародно, среди бела дня, перед сотнями тысяч людей изуродованные братскою христианскою рукою. ............................…

Ведь это великий праздник! Ведь это последняя война! Последняя... в 1914 году. Гордись, убивающий, — твой штык — благородный голос всеобщего мира! Радуйся, убивающий, — твоя пушка — голос торжествующей, наконец, цивилизации! Еще и еще немного... Еще... еще пару миллионов трупов — и великий храм прогресса и мира будет окончательно сооружен. Брат француз, брат немец, брат славянин, брат англичанин, вонзите еще... еще... еще раз штык в сердце друг другу... и великое, святое дело воцарения братства…

Признаюсь, после свадьбы Элен я поступил весьма не оригинально. Я завел знакомство с институтскими интеллектуалами-неудачниками и, кочуя с ними из кабака в кабак, напивался вдрызг, в угоду тяжелой депрессии и тайно взлелеянному мазохизму. Умышленно бездействуя, я ждал событий. Конечно же, я не знал, что один слишком сообразительный генерал уже давно интересуется моей институтской работой "Инсектированная механика", в которой я рассматривал свои знания о насекомых с точки зрения технической применимости.…

I Кузнец Василий Васильевич Меркулов был строгий человек, и когда по праздникам он напивался пьян, то не пел песен, не смеялся и не играл на гармонии, как другие, а сидел в углу трактира и молча грозил черным обожженным пальцем. Грозил он и трактирщику за стойкой, и посетителям, и слуге, подававшему водку и жареную рыбу; приходил домой и там продолжал грозить пустой хате, так как уже давно жил один. В споры и брань с ним не вступали, так как от смешной угрозы он легко переходил к жестокой и кровавой…