Современная проза

Филипп пробивался сквозь стену моего безмолвия: — Вы на лугу? Что за луг? Все, что я видел, я мог бы назвать, мог бы даже сказать, что это за луг. Не хотелось. — Вы стоите или идете? Вы один или там есть еще кто-нибудь? Там никого не могло быть, кроме этих, всяческих крылатых, кроме какой-нибудь птички невинной или многоножек. Крохотная птичка может ведь и по воде пробежать, не проваливаясь, и на ветер лечь, развернув крылышки, не для полета — для скольжения, это у них вроде воздушных горок.…

– Ну, и какое тут равенство?! – А равноудаленность? Козин зло рассмеялся и похлопал коллег по плечам: – Не желайте невозможного. Дальше своей постели мэр никак удалить Алену Игоревну не может! Бизнесмены гоготнули и тут же начали поглядывать на часы. – Эй, Роберт Шандорович! Сколько можно ждать?! – Звоните Лущенко! – Или без него начинайте! Владыка Митрополит Гермоген, крупный мужчина с огромной головой, украшенной окладистой седой бородой и умными ярко-голубыми глазами, взирающими…

– Вроде в норме… – не очень уверенно протянул мужчина в белом. Раздался звонок, и тот, что в черном костюме, занервничал: – Что значит «вроде»? Давай точнее! Не то сам будешь пить! – Он угрожающе двинул стакан к эксперту. Тот отшатнулся: – Да все в порядке! Не сомневайтесь! Можно подавать. Крепыш в черном костюме покачал головой и, пробубнив под нос: «Вроде, вроде», взял поднос со стаканом и вышел из кабинета. Пройдя по коридору, он постучал в закрытую дверь и чуть приоткрыл ее: – Разрешите?! –…

– И один из "котят" Лолы. Тетушка Долорес – старуха держащая киоск с газетами и табаком. Нет сомнений: сыночка ей заделал кто-то из клиентов. На верхнем балконе Эсперанса только что спустившаяся с гор потому что ее мужа и всех братьев посадили в тюрьму за то, что выращивали опиумный мак. Это дебелая женщина с борцовскими ручищами и неизменно злобным оскалом. Она перегибается через стенку балкона. – Puto gro ero, tu chingoa de pelo no oplan en la cocina. ("Грязный педик, твои…

Я работал по двенадцать часов в сутки, включая воскресенья; иногда встречался с Вольфом и с Уллой в кафе «Йос»; по воскресеньям ходил на вечернюю мессу, обычно опаздывая, и с тревогой старался угадать по жестам священника, не приступили ли уже к освящению даров, облегченно вздыхал, если оно еще не начиналось, затем устало опускался на первую попавшуюся скамью и порою засыпал, просыпаясь лишь тогда, когда звонил причетник. Временами я ненавидел себя самого, свою работу, свои руки. В тот понедельник…

Здесь я увидел, что зелень в этом городе расположена террасами, первый этаж — вот эти акации. Над акациями фруктовые сады, над садами тополя, а над тополями уже только горы да горные леса на них. Вот сады-то меня и путали больше всего: поди-ка разберись, где ты находишься, если весь город один сплошной сад, — сад яблоневый, сад урючный, сад вишневый, сад миндальный — цветы розовые, цветы белые, цветы кремовые. А над садами тополя. Потом я узнал — они и есть в городе самое главное. Без них ни рассказать…

— А что ему грозить? — все так же непонимающе спросил Гринька. — И кому? И как это он может грозить? — Балбес! — глаза Демидова сердито блеснули. — Ступай домой. Там картошки для тебя сварены. На подоконнике в крынке молоко… А я посижу тута еще. — Пап, ты только в магазин к Марьке Макшеевой не ходи, — попросил Гринька, как просила всегда Надежда, неродная Гринькина сестра, вот уже два года работающая в Маршанихе на лесоустроительной станции. И так же, как сестра, прибавил: — Не пей ты, пап, эту…

— Тише, тише, — шептала Зина. — Ваш словарный запас меня потряс, — сказал сосед на прощание. Захлопнув дверь, Зина вернулась в спальню. Впереди еще по меньшей мере четыре часа сна — роскошь! На секунду она задержалась у детской кроватки. Ваня и Саня лежали на спине, ручки согнуты в локтях и подняты вверх, словно по команде «сдаемся». Сердце у Зины сладко сжалось и кувыркнулось — оно научилось этим кульбитам весной девяносто первого года, когда родились мальчики. * * * На следующее утро,…

Он уже понимал, что случилось, но все как-то старался успокоить себя, и когда приютившаяся в доме у Одинцова с середины тридцатых годов после опустошительной личной трагедии полуглухая Степановна с недовольным и величественным видом, словно оказывая вынужденную милость, подала ему чай, он, полузакрыв глаза, долго сидел, ни к чему не притрагиваясь. — В худом городе и Фома-то воевода, — со своим постоянно недовольным выражением лица, с воинственно приподнятым острым подбородком, всегда забавлявшим…

JOSE SARAMAGO О ANO DA MORTE DЕ RICARDO REIS Мудр поистине тот, кто как зрелище мир принимает. Рикардо Рейс Поиски способов бездействия всегда составляли смысл и содержание моей жизни. Бернардо Соарес А если мне скажут, что абсурдно так говорить о человеке, никогда не существовавшем, отвечу, что нет никаких доказательств того, что когда-либо существовал город Лиссабон, или что я пишу, или чего-либо другого — чего угодно. Фернандо Пессоа Предисловие «Я…

Поганая труба напоследок брызнула через этажи царапающим уши звуком стеклянного взрыва – видимо лопнул кинескоп – и наконец затихла. – Чтоб тебя в один прекрасный день разорвало, блядское отродье! – пожелал я трубе, и брезгливо отставив подальше от себя руку с газетой, поднялся в свою холостяцкую квартиру. Вообще-то, мне кажется, в последнее время я стал слишком желчен и чересчур раздражителен. С тех пор как прекратил свое существование экспериментальный театр «Нейротравма», и мне пришлось пойти…

- Анестезия, ты что? - щелкая всеми своими шестью аппаратами, перепуганно зашептал Яша Лебензон. - Почему не снимаешь? Это же Карналь! "Анестезией" прозвал ее именно Яша, но она не обижалась на него. Лебензону все прощалось, ибо он - бог репортажа. - Карналь? - спросила равнодушно. - А кто это? - Бог кибернетики! - Для тебя все боги, раз ты сам затесался к ним. Лебензону уже сто, а может, тысяча лет, он фотографировал Александра Македонского, Наполеона и летчика Уточкина, министров,…

Глава первая Мы на грандиозном свадебном торжестве в одном из здоровенных особняков в Вест-Хиллз. Дом утопает в цветах. Пахнет фаршированными грибами. Это называется художественным оформлением представления. Здесь присутствуют все - те, кто жив, и те, кто умер. Свадьба Эви Коттрелл в самом разгаре. Эви стоит посередине огромной лестницы лицом к столпившимся в холле гостям. На ней лишь то, что осталось от восхитительного подвенечного платья. В руке у Эви винтовка. Я внизу, у нижней ступени.…

С купола на него пристально смотрят розовые ангелочки, и с их кроваво-красных губ слетают переливы далеких флейт. Их голые пухлые тельца на смехотворно коротких крылышках неподвижно парят в клубах сиропно-розовых облаков. Задолго до ужина, в сумерках, когда все уменьшается в объемах, скрипнет снег, искрой мелькнет желтая кошачья шкурка, и вот уже Балибу как не бывало. Мужчины в своей черной броне, с пепельно-серыми лицами, причастившись, удаляются, и уже нет никого в главном проходе между ним и…

– Ну, танцуете, – напомнила Марьяна. – Да. Рука жесткая. Голова мелкая, как у породистого коня. Пахнет дождем. – А где он под дождь попал? – Ну какой дождь в ресторане? Ты странная. Свежестью пахнет. В смысле – ничем не пахнет. Стерильный. Чистый. Но в глазах что-то не то. Шьет глазами влево, вправо, соображает… – Плохо, когда не смотрят в глаза, – согласилась Марьяна. – Я этого терпеть не могу. Как будто курицу украл. – Да мне вообще-то было плевать – куда он смотрит. У меня тогда депрессия…

Клара всячески успокаивала себя, превозмогая липкий страх. На пустыре ни души. Она повернула обратно и услышала вдруг у себя за спиной нарастающий шум и топот. Она вздрогнула. Мчалась лавина подростков, а за ними полиция. Эта лавина неслась на нее. Если не спрятаться, сметет, опрокинет, затопчет. Клара заметалась, ища места, где бы укрыться, и тут кто-то схватил ее за руку, потянул. — Кевин! — обрадовалась она, увидев брата, но по-прежнему чувствуя страх и не зная, куда спрятаться. — Сюда!…

Посередине их просторного двора устраивали ток: врывали столб, и две лошадки, привязанные к нему, ходили по кругу, обмолачивая новый урожай. И здесь пособляла, правя конями. Вокруг тока в два ряда лежали пшеница, жито. Сложенная новина сливалась в золотисто-жёлтое кольцо - весёлый и дорогой цвет. Да тяжек и изматывающ труд селянина ради краюхи хлеба, ради круга жизни... Работала вся семья, от мала до велика, дружно работала. Но вот пришло время обеда. Отец, перекрестясь на иконы, первым брал большую…

Она уже повернулась, чтобы уйти, но он вдруг почувствовал непреодолимое желание объяснить свое поведение. — Мой брат умер, — сказал он. Она остановилась. — Мой брат умер, — повторил он. — Мне утром позвонили. Я… не успел. Когда зазвонил телефон, в ветвях гигантского тиса у западной стены дома еще не умолк рассветный хор птиц, небо все еще было розовым. Майор специально встал на рассвете, чтобы справиться с ежедневной уборкой, и только теперь осознал, что так и просидел все время после звонка…

ВОЛОДЯ Наступило лето, холодное и мокрое. Мало даже на лето похожее. Но выбирать, как всегда, не приходилось. Никто и не выбирал. Володя тоже не выбирал. Совсем недавно, в конце мая, умер его брат Сашка. Причина его смерти была никому неизвестна. Володя не понимал, что с Сашкой случилось. Но он, тем не менее, часто думал о том, что такое холодное лето точно не понравилось бы Сашке. Который умер недавно совсем молодым. МОЛЧАНИЕ ТАТЬЯНЫ-МАРИНЫ Отчего…

Пресс-центр. Сидим в мягких удобных креслах — я, девчонки, Вадим, наш начальник команды. Перед нами, на столиках, микрофонов!.. Телевизионщики с киношниками еще длинные такие колбасины подсовывают. Вадим головой кивает, отвечает что-то скупо, сдержанно. Вопрос ко мне. Подаюсь всем телом вперед, улыбаюсь, несу какую-то чухню, первое, что в голову придет. Мол, все в порядке, граждане журналисты, мне что чемпионкой стать, что в лужу плюнуть… Обстановка деловая. Дядьки спину гнут, зубы свои заграничные…