21 интервью

Стайрон: Я и сам иногда не верил, это была очень трудная, изматывающая тема. Помню, что закончил последнюю страницу не в субботу к вечеру, как предполагал (чем был очень огорчен), а в воскресенье, встав рано утром. После чего был семейный праздничный обед и с шампанским.

Минчин: Будучи южанином, вы с достаточной симпатией относитесь к противоположному цвету кожи. Заметим, что это большая редкость, чтобы белый автор сделал своего героя черным и вел повествование от первого лица. Что вы думаете о неграх сегодня, когда большинство преступлений, скажем, в Нью-Йорке, таких как убийства, изнасилования, кражи, наркотики, надругательства совершаются в основном неграми?

Стайрон: Ответ на это простой. Мы имеем дело с рабовладельческим наследием. С этого все началось. Наследие, которое после уничтожения рабовладения перешло в другое качество – непроизвольное. Негры были технически свободны, но на самом деле находились в своего рода рабстве. Сейчас ситуация улучшилась во много раз. Но их нищета, взять, к примеру, Гарлем, поразительная и шокирующая. И это в действительности продолжение рабовладельческого наследия. Негры не прогрессировали настолько, насколько всем бы хотелось, особенно им самим. Мы живем в обществе, где контраст между богатыми и бедными очень значителен и распределение всяческих благ неравно. Несбалансированно. И, естественно, это порождает преступность. Если бы я вырос в Гарлеме, смотря по телевизору рекламу всевозможных автомобилей, которые я могу купить, мне двадцать лет и в кармане всего десять долларов, я бы тоже имел склонность совершить преступление…

Минчин: Но когда вам было двадцать лет и у вас было в кармане десяти долларов – вы не совершили преступление?

Стайрон: Нет, но я знал, что у меня есть будущее, и я не имел этого чувства безнадежности, которое имеют негры.

Минчин: Но сейчас для них открыты университеты, есть специальные программы, всевозможные стипендии, мы видим среди них докторов, адвокатов, певцов, музыкантов, кинозвезд – они прилично зарабатывают и развлекаются так же, как все остальные.

Стайрон: Вы говорите об очень счастливых неграх. Большинство же из них этого не имеют. Проезжаете, к примеру, по Гарлему…

Минчин: Я проезжал. Но кто создал Гарлем?

Стайрон: Американская система. У нас существует «низший класс», и они к нему принадлежат. И шансов вырваться из него у них очень мало. Если только радикально не изменится отношение к ним, начиная с элементарного образования и кончая всевозможными денежными субсидиями, которых никогда не будет достаточно.

Минчин: Но разве правильно винить в этом страну и белых?

Стайрон: Нет, я думаю, часть вины распространяется на названных вами, а часть вины – это история. Историю не изменишь, а рабство было трагедией.

Минчин: Что, вы думаете, произойдет между белыми и черными в Америке 20, 50 или 100 лет спустя?

Стайрон: Я очень пессимистичен, думаю, что черные так и останутся «подклассом».

Минчин: Вы думаете, будет гражданская война?

Стайрон: Нет, черные не имеют реальной силы. Если б их было большинство, как в Южной Африке… Но их всего 35–40 миллионов, примерно 18 %.

Минчин: В 1979 году вы опубликовали «Выбор Софии». Книга, которая была продана миллионными тиражами, переведена на все главные языки, включая русский. Как вы пришли к этой теме и почему? Тридцать с лишним лет спустя.

Стайрон: Наверно, потому, что я действительно встретил девушку, которая выжила в Освенциме, ее звали София. В 1949 году в Бруклине. Она была прекрасна, но недосягаема, так как была старше меня. Я был очень стеснителен, к тому же существовал языковой барьер: она почти не говорила по-английски, а только по-французски и по-польски. Кажется, еще по-русски и по-немецки, но эти языки были недоступны для меня. Так что это оказалось проблемой.

Минчин: Такой персонаж, как Натан, действительно существовал?

Стайрон: Нет, этот персонаж полностью создан мной. Потом я переехал из Бруклина, и она исчезла из виду. Примерно в это же время я прочитал книгу, наверное, первую книгу, опубликованную об Освенциме одним из чудом уцелевших, называлась она «Пять дымовых труб». Написала ее врач-румынка, книга была переведена на французский, а потом с французского на английский. У меня шевелились волосы, когда я читал эту книгу. Вначале она описывает, как потеряла своих детей в результате отбора. Нет ничего более драматичного, чем выбор, – подобную ситуацию я и использовал в своей книге. Она сделала неправильный выбор, и нацист-доктор отправил детей в газовую камеру. И она описывает это с потрясающей силой. Язык сам по себе очень неуклюжий, но факты потрясают. И эта книга застряла у меня в голове и, видимо, все эти годы сидела в запаснике моего сознания, до середины 70-х, когда я вернулся к этой теме: я пытался писать что-то другое, ничего не получалось. Тогда я вспомнил об этой девушке из Бруклина, о которой с тех пор больше никогда не слышал. Не знал ее судьбы. И неожиданно я взялся за эту тему, сел и начал писать. Это была очень долгая работа, в начале которой я по приглашению польского Союза писателей посетил Восточную Европу, побывав, помимо Польши, в Венгрии и Чехословакии. Одним из основных пунктов моей книги был показ того, что во время гитлеровского геноцида («Холокоста») гибли не только евреи, как это было принято традиционно считать, но и люди других национальностей (хотя безусловно, что Гитлер в первую очередь стремился уничтожить евреев), как, например, русские, поляки и прочие. В Освенциме, кроме 2,5 миллионов евреев, был также уничтожен миллион людей славянской и других национальностей. Я не хотел, чтобы мир об этом забывал. Я ожидал заметной критики со стороны еврейских кругов на эту тему, но ее, к моему удивлению, не последовало.

Минчин: Сколько продано книг до сегодняшнего дня?

Стайрон: В твердом переплете – 250 тысяч, в мягком – только в США 5 миллионов книг, в Англии – свыше миллиона.

Минчин: С кем вели переговоры советские представители?

Стайрон: С моим агентом в Лондоне. Я почти ничего об этом не знаю. Ни о контракте, ни о гонораре.

Минчин: Это правда, что когда вы были молодым редактором в одном из нью-йоркских издательств, вы «зарубили» книгу Тура Хейердала?

Стайрон: Э-э… да… Я об этом написал в «Выборе Софии». Это была его первая книга, называлась она «Кон-Тики». И хотя решение зависело не только от меня, я не рекомендовал ее к публикации.

Минчин: Кого бы вы рекомендовали в числе первых пяти американских писателей для чтения?

Стайрон: Я никогда не говорю о моих современниках. Об ушедших – я думаю, Фицджеральд, Фолкнер, очень люблю книги Уиллы Кэтер, потом незаслуженно раскритикованный и полузабытый Томас Вулф, мой друг Джеймс Джонс, написавший классную книгу «Отсюда – в вечность», а также Джеймс Фэррелл, он был очень известен в тридцатых, очень ценный писатель.

Минчин: Сколько правды в слухах, что Томас Вулф сидел и лишь писал, писал, писал, а его знаменитый редактор, друг и покровитель разбивал это на главы, «сжимал», сбивал эту «летопись» в форму романа, книги? Речь идет о его великом романе «Взгляни на дом свой, ангел».

Стайрон: В этом вопросе очень много противоречий. Я уверен, что его последние работы были «сбиты» редакторами, поскольку он умер, оставив большое количество рукописей, и их нужно было составлять.

По поводу его первого романа – естественно, что он получил достаточно редакторского внимания, но это абсолютная неправда, что он был сделан редактором. Роман для этого обладает слишком сильной формой и связностью. Я считаю, что и по сию пору это самое сильное произведение Вулфа; слова принадлежат самому писателю, никто другой их не написал, так что не имеет никакого значения, что говорят…

Минчин: Просто я очень удивлен, что существует такой антагонизм со стороны американских критиков по отношению к одаренному писателю.