21 интервью

Минчин: Куда вас распределили?

Табаков: В театр Станиславского. Мы с Евгением Урбанским должны были играть в инсценировке «Идиота», которую собирался ставить Яншин. Я должен был играть Мышкина, а он – Рогожина.

Минчин: Получилось?

Табаков: Нет. Я к этому времени уже с третьего курса занимался в ночных репетициях «Современника». Играл маленькую, крошечную роль Миши-студента. Премьера состоялась в апреле 1957 года. На сцене филиала МХАТа. Для меня не было дилеммой идти или не идти в благополучный театр Станиславского. Нет. Мы начинали сами. Рвались в бой.

Минчин: Как и когда возник театр «Современник»? Вы с самого начала были?

Табаков: Нет, не с самых первых шагов, но, можно сказать, с самого начала. Когда впоследствии мы очерчивали круг так называемых основателей театра, то в основатели входили Г. Волчек, И. Кваша, Л. Толмачева, О. Ефремов, В. Сергачев и я.

Минчин: Где было ваше первое помещение?

Табаков: Никакого помещения не было. Первое помещение, которое более или менее закрепилось за нами, это была гостиница «Советская», концертный зал – там, где сейчас театр «Ромэн».

Минчин: А в каком году вы переехали на Маяковскую?

Табаков: Полагаю, что это 1962 год.

Минчин: Там что-то было раньше?

Табаков: Да, там был Еврейский театр, потом театр Эстрады. Потом театр Эстрады переехал на Берсеневскую. Это было уже после того, когда у нас было признание. Я много играть стал. С самых первых шагов: «В поисках радости», «Матросская тишина», которую запретили. Спустя тридцать лет я ее сделал в своем театре. Потом спектакль по пьесе Де Филиппо «Никто» поставил А. Эфрос, «Продолжение легенды» Кузнецова, а до того я на телевидении играл, бегал из одной декорации в другую. Вживую тогда все передавалось. Затем были «Два цвета», «Взломщики тишины», «Третье желание». Тогда я сыграл комическую роль весьма успешно и понял, что я не только…

Минчин: Драматический…

Табаков: Но и владею залом. Было мне двадцать шесть лет. Играл я пятидесятилетнего алкаша, мещанина, отца троих детей, который требовал, чтобы ему доля сказки досталась. Потом был «Голый король» и первый фантастический успех. Фантастический! Мы играем летом на сцене театра имени Пушкина, и я вижу людей-сандвичей, которых я до этого видел только в социально-заостренных репортажах США: только там вместо «ищу работу» было написано «Куплю лишний билет на „Голого короля“». Вот это уже было нечто!

Минчин: В каком году?

Табаков: Конец 1961 года – начало 1962-го.

Минчин: Пик «Современника» приходится на конец шестидесятых?

Табаков: Пик «Современника» пошел вниз, может быть, года за два до того, как ушел Олег Николаевич во МХАТ. Он ушел в 1970-м году. Была странная, полууспешная «Чайка», потом не менее странный спектакль по пьесе В. Розова «С вечера до полудня». Галя Волчек в это время сделала «Обыкновенную историю» и очень, мне кажется, хороший спектакль «На дне». За «Обыкновенную историю» была дана Государственная премия! По тем временам я был самым молодым лауреатом Государственной премии. Все это было так стремительно, так навалилось, что где-то в начале 1965-го у меня случился инфаркт. Но тоже, наверное, небесполезно. Знание о жизни и о тайнах ее.

Минчин: Перенагрузились?

Табаков: Много работал, но я не считаю, что это было зря или незаслуженно. Это все было нормально.

Минчин: Какие воспоминания связаны с «Современником»?

Табаков: О! Прекрасные! Прекрасные! С Мишей Казаковым очень близко дружили. Мы снимали вместе углы на дачах. Отдыхали вместе. Вообще, дружили очень нежно.

Минчин: Кто были ваши дамы, когда вы стали знаменитым? Актрисы?

Табаков: Да, я не выходил за пределы… иногда, если это случалось, были иностранные актрисы. Но, во всяком случае, это были женщины, которых предоставляла мне судьба моя, профессиональная.

Минчин: Когда вы начали сниматься в кино? И какие наиболее интересные роли?

Табаков: Случилось это на третьем курсе школы-студии. В ту пору был один из самых замечательных режиссеров, Михаил Абрамович Швейцер, незадолго до этого выпустивший на экраны фильм «Чужая родня» по повести Владимира Тендрякова «Не ко двору». Замечательный фильм с поразительной работой Н. Мордюковой, Н. Рыбникова, Н. И. Сергеева. Это все было самым живым, самым подлинным тогда в кинематографе. В моем восприятии не менее подлинным, чем Райзман с его «Машенькой». С третьего курса я попал в эту картину. И Радомысленский, наш папа Ваня, как мы его называли, ректор школы-студии, несмотря на то что нам запрещалось сниматься до окончания, пошел на то, чтобы я снимался. Они еще обещали взять Е. Урбанского на роль отрицательного секретаря райкома. Вроде тогда было таким престижным, что школа-студия вот так будет представлена в своих гражданских проявлениях, а материал был хороший, но в этот же момент, чуть раньше, Дудинцев опубликовал свою повесть «Не хлебом единым», и Ильичев, как настоящий цепной пес, начал подсовывать Хрущеву некие неблагополучные инциденты в разных областях культуры: в литературе, в театре, в музыке, в кино. А в кино оказался фильм, в котором я тоже снимался, по повести В. Тендрякова «Тугой узел». Ломали Швейцера нещадно. Его заставляли переделывать, ломать. Он сопротивлялся как мог. Партийные меры взыскания к нему применяли. В итоге сломали. Он перемонтировал фильм. Вадим Юсов, великий оператор, в то время только что окончивший ВГИК и работавший ассистентом оператора, ездил и переснимал мои улыбки на фоне васильков и других атрибутов бодрости духа и оптимизма советского человека. Тем не менее оригинал «Тугого узла» сохранился и пролежал на полке тридцать лет. Это был мой первый фильм. За эти тридцать лет его несколько раз вынимали, когда приезжали левонастроенные делегации интеллигентов из Италии или Франции, и показывали им уровень нашего искусства. И когда я сейчас вспоминаю «Председателя», знаменитый фильм, то все равно он мне кажется чрезвычайно наивным и, я бы сказал, не вполне диалектичным. А вот фильм «Тугой узел» рассказывал всерьез, прямо по локоть запуская руку в жизнь.

Минчин: Он прошел по экранам?

Табаков: Да. Он прошел по экранам под названием «Саша выходит в люди». Это был ублюдочный фильм. Довольно скучный; шел вторым, третьим экраном. В день открытия XIX партконференции я ехал на репетицию по кольцу и, повернув голову направо, увидел на кинотеатре «Форум» огромную свою рожу.

Спустя тридцать лет. Видишь, какая закольцованность? Сниматься после этого я стал регулярно. Предложений было много. Итак, когда ты спрашиваешь, что было важным? Важным было, пожалуй, «Люди на мосту», который делал А. Г. Зархи, «Шумный день», «Чистое небо», «Молодо-зелено». Я часть только называю. Борцы за правду, я бы так назвал это. А потом, в 1970 году, – «Гори, гори, моя звезда». Тоже драматическая история. Александр Митта писал эту роль для Ролана Быкова. Потом, видимо, увлекся мною, были пробы, и на худсовете единогласно утвердили Ролана Быкова. Он начал сниматься, отсняли около 1000 метров, но потом Митта все-таки решил снять его с роли, остановить производство и попросил меня. Вот такая была мучительная история. Но все равно, это была едва ли не самая лучшая картина Митты. Я сейчас не про себя говорю. В ней так много всего, не зря она оказала сильное влияние на зрителей Венгрии, ГДР, Чехословакии. Просто в этих странах я стал таким национальным героем.

Минчин: Коли мы затронули роли в кино, одна из лучших картин была «Шумный день». В ней все классно, все получилось, фильм потрясает до глубины души.

Табаков: Это очень радостная история.

Минчин: Кто был режиссером?

Табаков: Анатолий Эфрос и вместе с ним Георгий Натансон. В основном, конечно, Эфрос, потому что он ставил этот спектакль в ЦДТ. Эфрос взял меня. Мне было двадцать семь лет. Играл четырнадцатилетнего, это довольно рискованно, но, тем не менее, мое знание персонажа было таким, что позволяло мне быть совсем свободным и раскованным. Это были 2–3 месяца радости, когда встаешь утром, даже в полседьмого, – надо ехать на утреннюю съемку – и улыбаешься. Почему? Потом у меня было раза два такое ощущение – на «Обломове» и, может быть, на «Каштанке», фильм Романа Балаяна. Многое было придумано просто по ходу дела. Длинный, длинный проход, помнишь, когда он идет по Москве, обхватив себя. Я так делал, чтобы меня было меньше. Вот это все сымпровизировано на съемочной площадке, как многое другое. Эфрос в этом смысле удивительно талантлив – от проявлений способностей других. Очень радостная работа, светлая и безоблачная. Вот, она так на одном дыхании снялась и состоялась.

Минчин: С этого фильма вы стали…

Табаков: Нет, пожалуй, это было раньше. Это для зрителей, а для специалистов кино… Я вот помню серьезную статью М. Туровской. Называлась она «Олег Табаков – актер типажный», где она сравнивала меня с Игорем Ильинским. Каждому свое время, и человек выражает время.

Минчин: Какие еще фильмы?

Табаков: Если говорить об этапах, то, конечно, Олег Савин, затем переходный этап – «Молодо-зелено» К. Н. Воинова, потом «Гори, гори, моя звезда»; Шелленберг. Потом странная работа, по-моему, недооцененная – «Открытая книга» по повести Каверина, где я играл Мефистофеля от науки. Там очень многое о жизни, о типе этих людей, о страшности, об их вампирстве. Академик Крамов. До этого – «Механическое пианино». Очень непривычная, может быть, манера моя, многих шокировавшая, в такой непривычно лирической, нежной акварельной работе – такая внятная харя этого Щербука. А потом, конечно, Обломов, а после – Балаяна «Каштанка» и «Полеты во сне и наяву».

Минчин: «Москва слезам не верит»?

Табаков: Это тоже имело место.

Минчин: Фильм, который нашумел и получил «Оскара».

Табаков: Он и «Война и мир» получили «Оскара». Там есть еще длинность наших взаимоотношений с В. Меньшовым. Он был младше меня на 12–15 лет. Я был для него таким, как бы сказать, любимым актером. Он взял меня в «Розыгрыш», где я отца героя играл. Очень кассовый был фильм. Кстати, все фильмы Меньшова собирают фантастическое количество зрителей. «Москва слезам не верит» посмотрели 85 миллионов. Потом он настаивал, чтобы я сыграл «Любовь и голуби», но по времени у меня не вышло.