Адептка второго плана

– Знаешь, Кимерина, – произнес он с легкой, едва уловимой усмешкой в голосе. – Мне кажется, все же твое зелье магическое. И если не приворотное, то сонное уж точно. Так что тебе не нужны кроме него никакие эликсиры…

Вот ведь! Говорят, что подозрительность просыпается часто вместе с памятью, но у одного мага, похоже, и одна, и другая бдели всегда, не отвлекаясь даже на дремоту!

Дир все еще не решил до конца, можно ли доверять моей нормальности, не иначе. Так и захотелось ему ответить, что порой чем легче забываешь о некоторых вещах, тем счастливее живешь, но не стала, произнеся вслух другое:

– В таком случае нужна еще одна тарелка, для полного эффекта. Только боюсь, она уже в меня не влезет.

Он фыркнул – коротко и иронично, словно выдохнул. Но в уголках мужских глаз заплясали те самые золотые искры, которые заставляли что-то екать в той штуке, которая стучала у меня под ребрами.

– Пытаешься уничтожить улики? – догадался о моих мыслях по поводу поварского гнева инистый.

– Замести следы, – поправила я. – Для уничтожения места нет.

– Тогда я возьму всю еду на себя.

– Может, вину? – хмыкнула я.

– И ее тоже, а заодно и кастрюлю…

После такого предложения я сдалась окончательно. И мы вчетвером: я, инистый, кастрюля и большая суповая ложка (их Дир ревностно нес сам) поднялись, и маг проводил меня до дверей отведенной спальни.

Вот так вот… Обычно парни если и провожают, то до дверей подъезда, и эту прогулку максимум может украсить букетик. Но когда у меня было что-то обычно? Что в том мире, что в этом?

Вот и сейчас из классики: меня провожали до дверей. Правда, не по улице, а внутри дома, и вместо цветочков – кастрюля супа. Зато пах он получше некоторых роз. Вкуснее – уж точно. А еще меня мучил вопрос: Дир сопровождает меня до порога из галантности, или чтоб я по дороге опять куда не свернула и очередную кашу не заварила? Хотелось верить в первое, но что-то внутри зудело о втором.

У своей двери я остановилась и сонно пошатнулась. Дир тут же подхватил, не давая упасть. Правда, одной рукой. Во второй была кастрюля. А хотелось бы, чтобы инистый обнимал меня обеими руками. Но… Вот уж не думала, что буду конкурировать за мужчину со своей же стряпней!

– Спокойной ночи, адептка Бросвир, – выдохнул инистый, стараясь держать одновременно и дистанцию, и меня. К счастью, это были почти взаимоисключающие понятия, и выбрал Дир мою устойчивость. Так что расстояние между нами было вопиюще близким по нормам этикета и возмутительно большим для моих желаний.

Горло враз пересохло, и я сглотнула, не в силах ответить банальное: «И тебе тоже…». Инистый не торопился продолжить.

Повисла тишина. Такая, в которой легко утонуть, если не схватиться за спасительные слова. Мы оба отказались. И застыли в этом крошечном мгновении вечности. Рядом.

Мужские пальцы – сильные, рано привыкшие сжимать рукоять и перо – обжигали меня сквозь платье. Мне даже показалось на секунду, что я прикоснулась к вулкану, который пока внешне невозмутим, но внутри него кипит раскаленная лава. Такая, которая плавит даже закаленную сталь.

Мой взгляд остановился на мужских губах. Показалось, что они склонились ко мне чуть ближе и…

Я замерла. В ушах звучали его слова об ошибке. Если я вновь потянусь первой, то Дир этого не простит. Не мне. Себе. За то, что поддался. Потому ждала.

Тело Дира напряглось. Я ощутила, как его мышцы буквально закаменели и… мой взгляд скользнул чуть выше, и в темноте коридора на краткую долю мига мне почудилось, что я увидела на мужских скулах затейливую вязь чешуек. А в следующую секунду инистый резко выдохнул, опустив голову так, что я не смогла увидеть его глаза.

Только мужская грудь резко поднялась, чтобы так же стремительно опуститься и снова… Каждый вдох был слышен в звенящей тишине – сдавленный, прерывистый. Жилка на виске Дира отчаянно пульсировала в такт ударам моего сердца.

Когда он поднял голову, никаких чешуек не было, а вот глаза… Мрак в них бушевал, кипел, и сквозь эту тьму прорывались вертикальными молниями серебристые всполохи – дикие, голодные. В них было столько жажды, что у меня перехватило дыхание.

Дир смотрел на мои губы и… хотел того же, что и я сейчас. Это наше общее желание было таким, что казалось: воздух вокруг трещал от напряжения, искрил, пах грозой и сталью…

Любой бы сдался, послал в бездну все принципы и…

Любой, только не инистый.

Его сила воли – та самая несгибаемая, что скрутила в бараний рог не только всех врагов, но саму смерть, заставив костлявую отступать снова и снова. Именно эта сила сделала Дира заложником. Долга, принципов, этого проклятого устава академии, в конце концов!

Не мужик, а скала! Да такая, о которую разбивались любые чувства. Проклятая выдержка инистого.

Мужская рука дрогнула. Легко, едва ощутимо. Но я почувствовала это – крошечное предательское движение, когда все его естество рванулось ко мне, а рассудок возвел ледяные стены.

Дир медленно, мучительно медленно отнял руку от моей талии – поддержка мне уже давно была не нужна – и поднес ладонь к моему лицу. Пальцы замерли, так и не задев щеки. Но они были так близко, что я ощущала их жар. Обещание прикосновения, которое сожжет дотла. И я желала сгореть в этом огне и… Чуть наклонила голову. Кожа дотронулась до кожи.

А в следующий миг Дир втянул воздух сквозь стиснутые зубы и отнял руку, чтобы сжать ее пальцы в кулак так, что костяшки побелели.

Изощренная пытка для нас обоих. Болезненно-сладкая. Такая, которую ни один из нас не был в силах прекратить…

Мужские губы приоткрылись, чтобы сделать хриплый вдох. Он что-то хотел сказать. Но… Слова так и не прозвучали. Была только эта тишина, растянутая до предела, готовая лопнуть от малейшего звука. Была эта дикая агония наших невоплощенных желаний. Была честь, которая превыше любых желаний…

Передо мной стоял мужчина, который тысячи раз шел на смерть. И шел без колебаний. Как тогда, по краю крыши, когда думал, что спасает одну ненормальную… А сейчас он готов был изменить себе. Но неимоверным усилием воли все же удержался на грани… и платил за это болью и отчаянием. И мы оба были заложниками чести и этой невыносимой, пьянящей, сводящей с ума близости.

Дир, кажется, сам до конца не осознавая, что делает, шагнул назад, продолжая смотреть мне в глаза.

– Спокойной ночи, Ким, – повторил он снова. Получилось рвано, хрипло. – Иди, пока я не забыл, кто я. И кто ты.

Эти слова разрезали окутавшую нас ночь на до и после. Они были куда откровеннее поцелуя на кухне. Потому что тот кружил голову. А услышанное сейчас перевернуло что-то в моей душе.

– И тебе, Дир, – все-таки выдавила я, и, не глядя, толкнула спиной дверь, и вошла в комнату затылком вперед, продолжая смотреть на инистого, который тоже не отрывал от меня взгляда.