Андрей Белый, Алексей Петровский. Переписка

Сказ не об-Ьщает и последовательности в раз-вит1и своей темы. Но этой последовательности нет и в самой жизни.

И вот пристраст1е к сказу — первая характерная черта новейшей русской литературы.

5.

Ея вторым признаком нужно признать словесную рисовку, лексиконный розыск.

Здесь строки пестрят нарочито простонародными выражен1ями. В книгах новых авторов расцвел жаргон. Современную книгу пишет улица, слобода, фабричный поселок, область: кро.ме жаргона сюда вошли и местныя нар-ЬчЫ. Пронзая слух, в

№ 2.

1924

«Б а л т I й с к 1 й Альманах»

67

строках стали остр1ями непривычныя, колющш слова.

Раньше литература знала их, как р-Ьдкость.

Инд'Ь встр-Ьчались они у Л'Ьскова, очень р-Ьдко у ГлЪба. Успенскаго, часто — у Мельникова-Печер-скаго. В посл1Ьднее время их привел в литературу Алекс-Ьй Ремизов, и они попадались еще у сибирских и иных областников, врод1Ь Георг1я Гребенщикова.

И все-таки это не было эпидем1ей. Это были случаи. Но и это явление было и понятным и логичным. Среда, быт, край, эпоха, описываемые этими беллетристами, требовали колорита, окращивали пов'Ьствован1е в свой собственный, местный, в свой индивидуальный цвЪт.

Теперь это пристраст1е к лексиконной нароч1И-тости стало пов'Ьтр1ем, настоящим недугом, болезненным пристраст1ем. Автор отразил жаргонный говор, словесную неразбериху, путанную раз-ноликость росс1йской современности, и это стало новой литературной позой, гримасой, каким то новым книжным шиком.

В общей кривобокости, раскиданности, несуразности русской жизни литература утратила стройность форм. Ея книги утеряли чувство гармонии. Ушла симметр|я. Исчез рисунок. Погибла прекрасная архитектоника.

Как у всякаго больного организма, появилась гипертроф|Я отдельных членов и частей т'Ьла. Появилось увлечен1е вводным: вводным предложен1ем, вводным эпизодом, вводными лицами, вводными мыслями, вводными описан1ями, вводными рисунками.

Бросается в глаза непропорц1ональность. Чувствуется сознательное пристраст1е к неуклюжести. У иных авторов почти всЬ произведен1я отмЪчены какими то наростами, большими опухолями, литературными флюсами.

Даже т1Ь, кто так недавно начинал в полном под-чинен1И былым художественным манерам и вкусам, теперь протестантски возстали против них, разбудив в себ'Ь стремлен1е к заведомому художественному безпорядку. Без сомнен1я, в этом сказалось инстинктивное преклонен1е перед окружающим хаосом, а если не преклонение, то, во всяком случае, явное ему подчинен1е.

И эта вражда с былой эстетикой, это непр1ят1е прежней гармон1И, это отрицан1е цельности и архитектоники, этот безпорядок частей, этот тайный и явный хаос — все это составляет третью знаменательную черту новаго литературнаго по-колен1Я.

7.

Четвертой отметиной молодого литературнаго направлен1я, нужно признать кинематографическ1й характер писан1й.

Похоже, будто некто, стоящт за кулисами, какой то нервнейш1й кино-механик завертел ручкой с невероятной м безумной быстротой. И на экране слилось все: люди, лошади, собаки, телеги, исполком, белогвардеец, некист, голодная старуха и убитый священник. .' ?«.

И в этой кинематографической спешке, в мель-кан1И серо-черных пятен, в безумном беге теней сюжет, завязка и развязка проходят в каком-то прыгающем оцепенен1и, неясные, туманные, расплывчатые И слинялые.

Здесь есть что-то огульное.

Здесь кричит стадное и множественное.

И в том, что здесь н1>т ециничнаго, отц-Ьльнаго, обособленнаго, типичнаго сказалось в этой литературе еще одна черта — пятая: исчезновете человека.

Новая литература утратила личность. В ней пропал герой. Ушла индивидуальность. Лопнула душа. Исчезли резк1е контуры. Растаяло человеческое лицо.

В этой литературе кончилось имя существительное собственное, и все стало нарицательным.

Здесь нет дЪйствительнаго залога, ибо остался только страдательный, в прямом и переносном смысле этого слова.

Здесь нет одушевленных предметов, ибо все — неодушевленные.

Забылось и схоронено междомет1е радости, и по всЬм страницам проползало одно междомет1е — ужаса.

В нов±йшую русскую литературу победно пришла великая Безликость.

8.

Человек исчез. Пропала личность.

Дух, Фигура, Индивидуальность, Лицо —все это жило на земле, единственное, творящее, исполненное страстей и мысли, принесши сюда свои стра-дан1я жизни, судьбы, свои победы и трагед1и, отразив свою волю и своеобразие в делах, в исторш, в памяти человечества, наконец, в заглавиях книг.

С какой великолепной огненностью блещут эти слова, эти нестирающ1яся имена: «Царь Эдип»... «Антигона»... «Отелло»... «Гамлет»... «Макбет»... «Король Лир»... «Дон-Кихот»... «Вертер»... «Ру-гоны»... «Мадам Бовари»... «Тартарен»... «Сафо»... «Пьер и Жан»... и т. д. и т. д. не перечесть.

А в русской литературе: «Евген1Й Онегин»... «Герой нашего времени»... «Рудин»... «Обломов»... И дальше: «Три сестры»... «Иванов»... «Дядя Ваня»... «Сашка Жигулев»... «Жизнь человека»...

Это все — заглав|я, наименован!я, династическ1я прозвища. Всегда человек с его судьбами и жизнью стоял здесь в центре, единственный предмет вниман1я, торжественных и мучительных раз^ гадок.

Он исчез. Его н^т. Он испепелен, смят, сброшен.

«Б а л т 1 й с к I й Альманах»

№ 2. — 1924

Героем новЪйшей русской литературы встал хаос. Это даже не об-Ьщанный коллектив. Это — и не народ, не групповая, отточенная и заостренная единица. Это — неопрецЪленность, ряд неизв-Ьстных, психологически и соц1ально, это — уравнен1е, гд'Ь мечутся, сталкиваясь и расходясь, одни X, У, 2, и гдЪ не найти, ни одной опредЪленной, ни одой положительной величины, — неразр1Ьшимое уравнение, чадный Хаос!

Живое челов^Ьческое лицо сникло. Оно расплылось.

Еще движется, еще хлопочет и суетится этот жилец, •Ьдок и носит даже какое-то имя, но ни профиля, ни контура н-Ьт. Это винт, часть механизма, автомат. Отд'Ьльно о нем даже не упоминают. Он растворился в множеств'Ь:

— «Ъхали. .. запылились, за^ор^ли, оборвались, еще больше, устали, говорили хрипло.

И заглав1е разсказа такое же:—«Идут»'). Или в среднем родЬ:— «Все шевелилось». И даже со-всЬм различно: — «Существовать невозможно». И тоже — у других. Тоже вездЪ.

В. Лидии по своему литературному возрасту, старше Яковлева. Его и книги вышли до революц1и. Он воспитан иной эпохой. Но у него:

— «Повезли. .. вошло много людей. .. зачер-н1-ли в цверях, стали выдергивать ящики.. . нахо-дили. .. проходили... не узнавали... провели ")».