Андрей Белый, Алексей Петровский. Переписка

сказа оно теряет всякж смысл, потому что героиня Арцыбащева сама, с первых же страниц, оказывается достойной тЪх мужчин-пав1анов, среди которых угодно было ее поставить автору. Ромео и Юл1я у него всегда друг друга стоят. Но и тот, и другая, к счастью являются только порожден1ем немудрой публицистики, кое-как наряженной в убог1я беллетристическ1я одежды, а не реальными образами. Поб-Ьдителей не судят, и надо было бы признать живыми трафареты Арцыбашева, если бы он художнически нас поб1Ьдил и уб^Ьдил. Но он не побЬдил. За исключен1ем немногах второстепенных штрихов, разсказы его поражают эстетической безпомощностью и пошлостью. Автор не хочет в-Ьрить, что любовь одухотворяет тЬло, и кромЪ тЪла, он не видит ничего: это — его д1>ло, его право; но и мы вправе удостоверить пред самими собою то, что своих читателей он не сум^Ьл сд1Ьлать своими прозелитами, не окрестил их в свою натуралистическую в-Ьру и даже не выявил той правды, которая в натурализм-Ь есть, —• т.-е. не показал всей мощи стих1Йнаго порыва, всей красоты и неотразимости пола. В морЪ духовном Арцыбашев совсем не пловец, а 6 мор-Ь матерш он плавает мелко.

Ю. Айхенвазья-

БЕЗ ГЕРОЯ.

о новых русских писателях.

(«Народный завиток». Сератоны. Пять рубрик. Пять признаков. Без героя. Подражание, но не

школа. Значеше и ценность).

1.

А не знаете ли вы, что обозначает слово: Седни? Или, например: Шишигина голова? Может быть, слышали про слово: Ширкунок? И не приходилось ли вам самим произносить: загудошный? погоща-не? струсняти? торчкатый? хрустеж? Не встрЬ-чалось ли вам такое женское имя: Пристиленья? Н-Ьт? Ну, вот и мнтЬ тоже не встр1&чалось. Я тоже не слышал.

Но, конечно, и я и вы при н1Ькотором напряже-н1и можем догадаться, что обозначают вс4 эти лексиконныя шарады, словесные ребусы и литера-турныя загадки.

— Вы спросите: из каких раскопок я их достал? А из очень близких. Вс'Ь эти слова — ко-торыя, конечно, можно было без конца умножать—мн1, попались в альманахе «Пчелы» у одного из «Братьев Серап10нов», у Ник. Никитина. Впрочем, эти выкрутасы, эти словеса, как выражался Достоевск1й, «с народным завитком» можно в избытке найти и у всЪх остальных.

2.

«Серап10ны» — довольно значительная группа, все это — плодовитые писатели, преимущественно 11етербургск1е, которым никак нельзя отказать в изв-Ьстном дарованш.

— ЗдЪсь, во-первых, несомн1.нно талантливый Михаил Зощенко, автор «Разсказов Назара Ильича господина Синебрюхова», зат^|М этот Ник. Никитин, написавш1й пов-Ьсть «Рвотный форт», «Камни» и «Американское счастье», участвовав-ш1й во многих альманахах, знакомый нам по ряду эскизных набросков из жизни современной рос-С1ЙСК0Й провинц1и.

Есть зд^сь еще и Всеволод Иванов, пом-Ьстив-Ш1Й на нашей памяти в сов1Ьтских журналах не-безинтересные «Цв1Ьтные вЪтры», «Партизаны» и «Голубые пески».

В группу «Серапюнов» входят еще и Кон. Фе-дин, Мих. Слонимск1й, Лунц, Ирина Одоевцева и др. К ним же примыкает даровитый московски

«Б а л т 1 й с к I й Альманах»

№2.-1924

беллетрист Яковлев, автор отличнаго разсказа «Идут».

Это и есть центр литературной фуппы «Сера-п1онов», а их отцом, зачинателем, главой и вдохновителем является Алексей Ремизов.

Кружок—значителен. На него нельзя закрывать глаза. Мимо этих литературных опытов нельзя пройти равнодушно или невнимательно.

При всЬх своих недостатках, промахах, нарочитости, даже нзв-Ьстном фиглярствЪ, эти люди знаменуют собою одну из типичных страниц русской литературной истор1и.

Вс11 они — дЪти последних грозных л^т, это — души, вываривш1яся в котлЪ революцш и гражданских войн, вынесш1я на себЪ всЪ тягости их потря-сен1Й, обоженныя их страшным огнем, люди, на-блюдавш1е всю тьму росс1Йских б-Ьдств1й, горя, ужасов, голодан1Я, м1>шечничества, разрухи, общей вшивости, повальных сыпняков, бродивш1е по ко-л'Ьно в лужах крови.

Это — живые наблюдатели нынЪшней Росс1И,

Психологически их можно было бы разделить: 1; на озлобленных и нипиистичных (Ветлугмн), 2) нарочито растрепанных, каких-то размашистых Алешек, как бы с горьковскаго литературнаго «Дна» (Бор. Пильняк), 3) тоскующих в своем упряпств-й (Аросев), 4) циничных в своем идейном надлом-Ь (Всеволод Иванов), 5) тяготЬющих к об'-ективизму и правде (Яковлев).

Разумеется, эти рубрики можно было бы увеличить. Литературныя души не так легко классифицируются. Но вс1Ь эти люди будто выскочили из какой то страшной бани послЪ крЪпких хлестов революцшннаго вЪника и, должно быть, от этого — сильно покрасн'Ьвш1е.

Это новое литературное покол1Ьн1е — интересно.

Без сомн1Ьн1я,оно идет своими собственными путями, тая в себе всЬ надрывы и боли росс1Йскаго сегодняшняго дня. И не надо скрывать: эти книги, эти писан1я станут впоследств1и единственным матера1лом для изучен1я психолопи современнаго челов-Ька Россш.

Эти литераторы выросли из ея посевов, и они несут на себЪ все фамильныя черты этой наследственности.

Искажается россгйская жизнь — искажается и литература. Потрясенность и там и тут и над обеими нависла тьма. Дороги спутались. Кошмар дел стал кошмаром художественных воспр1ят1й, и унылость виден1й предстала унылостью строк. В русской литературе идет глубокое перерожден1е.

Ясно чувствуются больш1я внутренн1я муки, конвульс1и, зубовный скрежет. Рвущая и разрушающая революц10нная стих1я прошла по душам сисей страшной и безжалостной стопой, расшвы-

ряла, прогноила, разворотила, избуянила одни сердца, смяла друпя, растрепала третьи.

Она стоит в обломках, окутанная темным туманом, в уродстве форм, в огромной и небывалой тревоге, неся все признаки изступленности, растерянности, тайной злобы и невыраженнаго, неот-стоявшагося брожен1я.

Она криклива, но и это крик не победы, а сокро-веннаго перепуга. Она озорлива. А озорство — всегда или избыток сил, или бедный героизм от-чаян1я. И вызовы не страшат, позы не убеждают, угрозы не действуют, гордый тон не потрясает, не эпатирует словесная грубость и плохо скрыта нарочитость, подделки под новую народность.

Безум1е пришло и в книгу. Грубость проникла и в язык. Распад дел явился распадом образов.

А вместе с исчезновен1ем интеллигенц1и, ея духовной благодати, тонких ароматов ея вкусов, ея предан1й и учителей литературное слово отразило настроен1я и склад новаго пришельца.

Как всегда, и здесь, и в эти минуты литература осталась зеркалом жизни. Не будем винить авторов: плоть от ея плоти и кость от ея кости, они стали ея Быражен1ем, отражен1ем, наблюдатели ея уродливаго роста, изобразители ея кривоколенна-го ствола, ея уродства, зла, борьбы и лишен1й.

4.

На место прежней повести, былого романа, вче-рашняго разсказа явился сказ.

Это нужно признать вполне естественным.

Он — проще, он освобождает от необходимости художественнаго орнамента, от утончан1я языка, от литературнаго мастерства, от изобретательности литературных пр1емов.

В то же время — это вполне законная форма повествован1Я.

Сказ для современнаго росс1йскаго автора — очень уместен. В нем раскрывается движен1е, он легче передает дШств^е, факт, случай — все то, что сейчас с кинематографическойбыстротоймель-кает на экране этой суетящейся, припрыгивающей, безтолковой и страшной действительности.