Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
бы воссоединяясь с нею в последнем порыве плоти, стараясь удержать на ее поверхности
угасающую жизнь. Понятно, что абсолютной рифмы у «Возлюбленных Марии» и платоновской
«Реки Потудань» нет и быть не может. Платоновский мир поднимается из абсолютной разрухи,
можно было бы сказать, восстает из пепла в самом элементарном, материальном и, конечно,
духовном смыслах. Там люди на грани выживания. Они спасают друг друга еще хранящимся в
них теплом тела. «Люди умирают потому, — говорит героиня «Реки» Люба, —
одни и некому их любить, а ты со мной сейчас…»
У Кончаловского мир иной, где люди живут, как бы не ведая ничего о разверзшейся под их
ногами пропасти мировой катастрофы. Вряд ли в этом мире можно говорить об опасности
умереть от голода… Но и Иван, и Мария безотчетно больны предчувствием беды, и их, как и
героев Платонова, спасает любовь. Мария, как и Люба, вполне готова сказать: «Как он мил и
дорог мне, и пусть я буду вечной девушкой!.. Я потерплю…»
Мария в фильме как ждущая и жаждущая (по-платоновски!) оплодотворения земля,
плодоношение которой приторможено мировой катастрофой. Поэтому так агрессивно
требовательны по отношению к ней все мужчины — герои картины. Но она не может их
любить, поскольку эта агрессия и есть на самом деле война человека с человеком. Вот почему
она остается «кристально чиста» даже тогда, когда отдается «бродячему цыгану» Кларенсу
Бактсу, этому странствующему фаллосу, лишенному и намека на духовное.
Иван возвращается домой только тогда, когда приехавший к нему отец сообщает о
предстоящей своей кончине, как бы уступая отцовское место сыну. Он возвращается к уже
беременной Марии. Но в том образном контексте, в каком разворачиваются события, это зачатие
выглядит и воспринимается героем как непорочное. Воссоединение мира, разъятого
катастрофой войны, происходит с появлением ребенка, которого рожает Мария, оставаясь, в
высшем, нравственном смысле, девственницей. Это дитя как бы от «святого духа»,
возлюбившего Марию в образе ее мужа Ивана.
Вновь заявляет о себе этика Кончаловского, формировавшаяся еще в годы работы над
«Первым учителем» и соприкасающаяся с этикой Куросавы. Жизнь заслуживает приятия в
любой своей форме — в этом смысл феноменального подарка Природы и Бога, к чему в конце
концов склоняется и сам автор картины. Жизнь — вечное возвращение домой, в женское лоно, в
материнскую утробу, в утробу матери-земли. Финальные кадры «Возлюбленных Марии», по
существу, самоцитирование последних сцен «Романса о влюбленных». Сергей и Люда у
колыбели ребенка. Вот итог жизнепостижения.
2
Бег, вечное странничество — состояние героя и следующего фильма Кончаловского
«Поезд-беглец». Закоренелый рецидивист Манихейм бежит из неприступной тюрьмы на Аляске
в тридцатиградусный мороз, захватив молодого заключенного Бака Логана, боготворящего
своего кумира. Беглецы
садятся на случайный дизель, который по пути следования теряетуправление и несется в беспредельность, подобно дьявольской стихии. Вместе с двумя
заключенными на потерявшей управление машине случайно остается и девушка-уборщица.
Взбесившуюся громадину настигает начальник тюрьмы, фанатик сурового режима, у которого
личные счеты с неукротимым Мэнни. Но после короткой схватки начальник оказывается
прикованным наручниками к приборам поезда и должен погибнуть вместе со своим
противником после того, как тот отцепит дизель от вагонов, где находятся его молодые
попутчики.
Образ загадочного, как сама стихия, Мэнни родился в воображении режиссера под
воздействием светлой и трагической «Глории» Вивальди. Художник видел перед собой
мохнатого человека, с всклокоченной бородой, голым торсом. Видел его стоящим среди волн на
спине дельфина, а может быть, кита. «Я подумал, что Мэнни в конце должен как бы укротить
это дикое существо — поезд, и представил его на крыше этого дизеля, стремительно
несущегося к гибели. Соединение этого образа с героем фильма и дало толчок к рождению
финальной метафоры «Поезда-беглеца». На крыше локомотива, несущегося сквозь снег под
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
162
музыку Вивальди, стоит сумасшедший человек с развевающейся бородой, гордо и по своей воле
летящий навстречу смерти… Летит на страшной скорости поезд, монстр, пожирающий рельсы,
обгоревшая ракета, прорывающаяся сквозь атмосферу в космос. Чудовищная скорость, но при
этом — никакого грохота. Бесконечность, тишина и Вивальди… Только когда возник этот образ,
я всерьез понял, про что снимаю кино…»
Откуда и куда, в метафизическом смысле, бегут герои картины Кончаловского?
Мэнни — воплощение неуправляемой стихии. Голая натура. В тюрьме он демон
беспокойства и хаоса. Всякая попытка покорить его, взять над ним верх, ограничить его свободу
оборачивается взрывом. Тогда он не щадит не только того, кто на его свободу посягает, но и
себя, но и тех, кто рядом. С ним рука, об руку ходит погибель. Он готов слиться с хаосом
природы, иными словами — умереть. Мэнни принципиально одинок поэтому. Куда бежит он?
Да он просто не хочет и не может остановиться!
Главный конфликт картины можно толковать как противостояние Мэнни начальнику
тюрьмы Рэнкену, тоже в своем роде пленнику страсти. Его страсть — всех закрыть, закупорить
в железобетонной декорации Порядка. По той простой причине, что человек — дерьмо. Мэнни
говорит своему антагонисту: «Делай то, что должен, а я сделаю то, что должен сделать я». Но