Аргумент весомей пули

Я поднял с земли зачарованное ядро и запулил им в товарища. Магическая кольчуга смягчила удар, и Дарьян ругнулся не от боли, а исключительно от неожиданности. Потом чертыхнулся уже от досады, поскольку на землю посыпались обломки костяных звеньев.

— Вот ты, блин! Всё испортил!

— Тренируйся больше!

— А сам ты много тренируешься?

— Постоянно! — ответил я, нисколько при этом не покривив душой.

Магическую кирасу я таскал на себе большую часть свободного времени. Защитные чары держались около пяти минут, а потом их требовалось обновлять — по факту, мороки было куда больше нежели реальной пользы, но тренировка получалась что надо. К отбою я едва ногами ворочал.

Увы, редко когда удавалось проспать до рассвета. А то и вовсе просто прикорнуть на тюфяке и под крышей, ибо в джунглях не было ни того, ни другого, да и дремали всё больше урывками, а в остальное время шли, шли и шли.

Куда? Лично меня в известность об этом поставить не удосужились, но вроде как на север, подальше от владений банкирского дома Златогорье. Это радовало, всё остальное — не очень. Начать с того, что меня продали в другую полуроту…

Ладно! Ладно! Не продали, а временно перевели, только хрен редьки не слаще.

Бреду неведомо куда в компании отборных головорезов, ещё и знаю из трёх десятков пластунов только Хомута и Края, коих приставили няньками, а кругом джунгли, впереди — полная неопределённость.

Ситуация — закачаешься!

Глава 20

12–18

Всё шло своим чередом, пока в расположение не заявились наш усатый поручик и командир второй полуроты. Седмень гостям определённо не обрадовался, разговор в бараке сразу пошёл на повышенных тонах, затем урядник кликнул Хомута, а после вызвал уже и меня.

Щеголеватый командир другой полуроты глянул, усмехнулся и спросил:

— Он вроде не безногий и не безрукий, на кой чёрт ему няньки сдались?

Стройный и плечистый урядник был опоясан оружейным ремнём с двумя револьверами, его пальцы унизывали золотые перстни, в ухе покачивалась серьга с крупным синим самоцветом. На лице — вроде бы ни одного шрама, но это только если не приглядываться, а на деле загорелую кожу тут и там расчерчивали тоненькие ниточки сведённых рубцов. Седмень смотрелся на его фоне стариком, но командиры полурот запросто могли оказаться ровесниками.

Я никак на провокационное высказывание не отреагировал, а Седмень вздохнул и пояснил:

— Что он отстанет и заплутает, я не боюсь. Боюсь я, что ты своими побасенками его с панталыку собьёшь и к себе переманишь.

— Окстись! — взвился молодчик. — Никогда такого не было!

— А кто Куклу сманил?

— Да она сама пришла после того, как ты ей под юбку полез!

Седмень аж побагровел от бешенства.

— Бред! — брызнул он слюной. — Она ж страшней смертного греха!

— Пить меньше надо! — бросил в ответ щёголь.

— Франт, угомонись! — потребовал поручик. — Седмень в своём праве. За молодым присмотрит Хомут.

— Хомут и Край, — проворчал наш урядник.

Франт набычился и предупредил:

— Это мой куш! Дам каждому по доле, не больше!

— Твой куш, вот моих людей и не трожь! — немедленно вызверился Седмень.

И вновь в перепалку вмешался ротный.

— Угомонитесь! Одно дело делаем! Хомут — младший урядник, ему две доли полагаются. Молодой… — Поручик глянул на меня. — Если с порчей разбираться не придётся, то и доли за глаза хватит. Иначе плати как своим тайнознатцам.

— Он — адепт, а они у меня аколиты!

— Зато никто из них ничего в порче не смыслит! — отрезал Седмень. — А он лекарь первого класса!

Франт набычился, но тут же расслабился и хлопнул ладонями по столу.

— Резонно! Как своему заплачу! Никто не может сказать, будто я хоть раз наградные зажилил!

— Начинается! — горестно протянул Седмень и обратился ко мне: — Молодой, ты его не слушай! Другого такого вруна и хвастуна ещё поискать!

— Уж чья бы корова мычала, старый козёл!

Но разгореться перебранке помешал ротный.

— Умолкли оба! — потребовал он и объявил: — Боярин, ты всё слышал. Сходишь в рейд с людьми Франта.

— Что за рейд? — спросил я, но ответа на свой вопрос не получил.

И — джунгли, джунгли, джунгли. День, ночь — джунгли. Ночь, день — снова они.

Я понятия не имел, сколько мы отмахали за двое суток, а спросить было не у кого. Пусть меня и сопровождали Хомут и Край, они определённо чувствовали себя не в своей тарелке и потому всё больше помалкивали, а пластуны из полуроты Франта общаться с чужаками желанием отнюдь не горели.

Тайнознатцы? Тайнознатцы делали вид, будто меня попросту не существует.

Колдунов в этой полуроте набралось пятеро. Двое парней предрасположенности к тому или иному аспекту не имели, они явно приплыли из Поднебесья самое раннее год назад, но строили из себя невесть что. Какие именно школы отправили их отрабатывать долги за море, понять не удалось, а вот длинный и худой аколит лет на пять постарше перешил на форму эмблему с лазурной молнией. Глаза у него тоже были самые обычные, но я не раз замечал, как в тех вспыхивают и медленно гаснут искры.

Ещё два колдуна имели склонность к белому аспекту. Точнее — были это колдун и ведьма. Клюв и Кукла. Оба — духоловы средних лет, но этим их сходство и ограничивалось.

Клюв был сутулым и морщинистым пропитого вида мужичком, на одном его плече сидел дохлый филин, на другом — мёртвый попугай, а за перекрещенные ремни портупеи цеплялись лапками висевшие вниз головой летучие мыши. Тоже — неживые. И только лишь жутковатыми украшениями они определённо не были: птицы время от времени взлетали и проверяли дорогу, а вот на что годились нетопыри, пока оставалось только гадать.

Куклой звали высокую и худую словно жердь чернокожую колдунью с некрасивым морщинистым лицом. Она вела за собой стаю мёртвых мартышек — эти твари охраняли места наших стоянок и сновали в чащобе по ходу движения отряда.

Ещё в рейд невесть с какой стати взяли священника. Круглолицый и с заметным животиком отец Истый оказался воистину двужильным, пластунам он выносливостью нисколько не уступал, а мне так и вовсе мог дать сто очков вперёд. Было видно, что это далеко не первый его выход в джунгли, но в чём заключается интерес церкви, я покуда понять так и не сумел. Священник оказался разговорчивей некуда, не отмалчивался и отвечал решительно на все вопросы, но общение с ним неизменно сводилось исключительно к беседам о свободе воли и еретической сути любых рассуждений о предопределённости судьбы. Да оно и понятно. Неспроста же на бляхе красовался заключённый в пентакль кулак с разорванной цепью кандалов, а вершины пятиконечной звезды отмечали буквы «С», «П», «В» и ещё «Ц» и «Н».