Башня времен. Заброска в советское детство

Так-то Жека и институтские его друзья со временем обрели в нелёгком деле общажного студенческого пьянства мастерство и мудрость. Можно даже сказать, им удалось постичь некий питейный дзен. На первом-втором курсе, например, собираясь выпить вечером по паре литров пивка, они каждый раз наивно думали, что этим всё и ограничится. И кто-то потом всегда нёсся по ночному городу к светящемуся из темноты окошку ларька, брал там, не привередничая, любой доступный сорокаградусный продукт, а дальше под подозрительным взглядом вахтёрши пытался пронести под курткой свою булькающую ношу на этажи. На третьем курсе водка закупалась сразу вместе с пивом: не пригодится — так постоит до следующего раза. И случаи, когда она таки не пригождалась, были, надо сказать, очень редки. На четвёртом курсе, когда Жека уже не учился, но приходил иногда в гости, мэтры пития покупали сразу вместе с водкой пару-тройку пива бутылочного, для легчайшего утреннего опохмела. Правда, нередко случалось так, что заветные эти бутылочки до утра тоже не доживали. И вот на пятом курсе, когда Жека стал в общежитии совсем редким явлением, он всё же успел заметить, как самый ответственный из всей этой пропитой ватаги, Ростик, оставляет в холодильнике одну бутылку как неизбежную жертву, а две прячет в надёжном месте. Жека отдал должное: это была та самая питейная мудрость, высшая пьяная лига, чёрный пояс по закладыванию за воротник.

Но это всё, конечно, шутки.

Сюда, на бетонный берег рыжего этого водоёма, Жеку потянуло как раз за воспоминаниями. Может, хорошо проведённая ночь сыграла тут свою роль — и пробило, как это случается, на сентиментальность.

Он бывал здесь недавно уже в своём времени — так получилось, оказался поблизости и выпала как раз свободная минута, зашёл. В тех местах мало что изменилось, только пруд этот рыжий совсем обмелел и зарос камышом. Туда стекали сбросы с химзавода — оттого, наверное, и получили его воды такой цвет, и замерзали они только в самые сильные морозы. На буржуйских электронных картах, Жека как-то увидел, бедному этому водоёму присвоили другое, остроумное название: Озеро Фанта. Жека оценил, посмеялся.

В теперешние новые времена пивбар «Поплавок» стоял заброшенный, зияли чернотой выбитые окна. Пошарпанную набережную два десятка лет никто и не думал ремонтировать, и вид у неё был плачевный, но бетонные сваи конструкцию держали — в Союзе строили крепко, на века. А вот старый мост, что виднелся вдалеке и по которому сейчас проезжали раз в пять минут старые «Жигули» или «Москвичи», разобрали, уложили туда новые пролётные балки, а потом перенаправили в эту сторону движение, сделав пару улиц в центре односторонними. И удобный хитрый проезд, о котором мало кто знал, превратился чуть дальше в длинную очередь на светофоре, с лезущими из левого, поворотного ряда мудаками… Но то были уже дела современные, а когда удастся вернуться в эту современность и удастся ли вообще, было неизвестно.

Жека погулял вдоль бетонного берега, постоял у проржавевшего скрюченного ограждения (уже совсем скоро его отсюда повыдирают и сдадут на металл), поглазел на застывшего на той стороне терпеливого рыболова в серой фуфайке. Да, здесь водилась рыба, но пока Жека смотрел, поплавки на двух бамбуковых удочках ни разу не шелохнулись. Прошёлся до моста, потом обратно к пивнухе. Пришёл он сюда просто так, посмотреть, повспоминать. Зайти внутрь белого, крытого шифером домика и взять там пару пива или тем более накатить в одиночку стопарик Жеке, конечно, и в голову не пришло. И он посмотрел, повспоминал, а когда насмотрелся, навспоминался и замёрз, то отправился обратно в общежитие.

Пристроив свою «аляску» в комнате на вешалку, Жека ощутил, что нагулял на ностальгических этих хождениях просто зверский аппетит. Сунулся в холодильник, но еде там со вчерашнего вечера взяться было неоткуда. Пришлось чистить снова картошку, теперь уже на одного едока.

На кухне журчало и шкворчало, Жека заметил это, ещё когда проходил по коридору, возвращаясь с улицы. Там хозяйничала какая-то непонятная широкозадая деваха, она что-то мыла в раковине, а на плите жарилась рыба и нещадно при этом пахла. Жеке делить кухню с рыбой и с этой русалкой вообще не хотелось. Он отправился в другое крыло, но и там ждала неудача: печка оказалась закрыта фанерным щитом, к которому пришпилили бумажный окрик: «Не лезьте сюда! Не работает!» Тогда Жека спустился на этаж ниже.

Что он очутился на кухне того крыла, где жили Король и компания, до Жеки дошло только тогда, когда в дверном проёме промелькнула фигура мелкого Петюни. Тот не останавливаясь глянул внутрь и пошаркал дальше, но через секунду его удивлённая голова высунулась снова.

— Ты что здесь делаешь? — пропищал он.

— А тебя волнует? — ответил Жека, использовав более подходящее к структуре момента слово.

Петюня нахмурился и скрылся.

Глава 21

Шаги Петюни прошуршали по коридору, стукнула дверь.

Вот же блин, подумал Жека. Хотя чего: может, оно и к лучшему. Только вот на ногах его были шлёпанцы — вчера вечером, как дурак, битый час топал по этажам в ботинках, а сегодня вот так неудачно получилось. Не подумал, что эти оболтусы тоже не пойдут на пары. Хотя, может, кроме Петюни никого у них дома и нет.

Но кроме Петюни дома кто-то был, и скоро по коридору затопали шаги. В проёме показалась широкая фигура, Барбос. Он встал, уперев руки в бока. Одет он был по-домашнему, а вот на ногах белели высокие кроссовки — из тех, каких появилось тогда много: новые они выглядели мощно и едва ли не космически, но вся их красота начинала с первого же дня стремительно отшелушиваться и опадать. Да, Барбос обулся по ситуации. Показавшийся следом Петюня с трудом протиснулся мимо него на кухню и занял место у стены.

Так, начинается, подумал Жека. И оно действительно начиналось.

— Ты чё? — туповато проговорил Барбос.

Его широко посаженные глаза смотрели так, как они и должны смотреть у человека, который только что сказал «Ты чё?»

— Чё? — спросил Жека в свою очередь, логика этого разговора предполагала использование коротких и невразумительных вопросов.

Он поиграл с Барбосом в гляделки, потом чуть отвлёкся, отключая под сковородой конфорку. Итак, Барбос. Жека видел, как тот дрался с Ростиком. А ещё было, тот как-то вдруг припёрся вечером в институтский спортзал, где Жека как раз занимался: тянулся и качал руки и грудь (не то чтобы Жека прямо пропадал в том зале, но периодами посещал, не всё же пьянствовать). Барбос пришёл не сам, а с небольшой компанией, и с одним парнягой они, чуть размявшись, потом минут десять боксировали — видать, заспорили за столом, кто круче боец. Оба были подпитые и оба быстро задохнулись, но Жека успел заметить, что кое-какая техника у Барбоса присутствует. Ну и масса имеется, само собой.

Теперь было непонятно, чего они хотят. В общежитии хватало и отбитых на всю голову, что по пьяному делу только и искали повода помахать руками, но рано или поздно (чаще рано) они находили свою порцию люлей и оставшиеся годы учёбы вели себя уже потише. Но ребята Короля были не такие. Дрались они совсем редко. Это были расчётливые любители, что называется, тереть базар. Барбос, правда, служил там больше молчаливой угрозой, потому что если он открывал рот, то получалось вот такое, как сейчас.

И что с ним теперь делать? Калечить его было Жеке ни к чему, допустить, чтобы тот сам его покалечил — тем более. Прыгать тут по кругу, пока он не выдохнется, на кухне вряд ли выйдет. А быстро заломать такого бугая ещё попробуй.

В глубине коридора скрипнула дверь. Похоже, сюда шёл кто-то ещё.

— Ну так чё ты? — продолжил гнуть своё Барбос.

Пока Жека придумывал остроумный ответ, там, в коридоре, прошуршали шаги, и за перекрывшей дверной проём тушей появился собственной персоной Виталька Король.

Человек с монархической фамилией отодвинул товарища чуть в сторону и вальяжно шагнул на кухню. Одет он был в адидасовские спортивки и чёрную футболку, и на футболке той рядом с вышитым названием неизвестной фирмы красовалась небольшая корона. Наверняка специально купил, увидев где-то на рынке. Ну да, неплохо. С зализанными назад тёмными волосами, с маленькими своими блестящими глазками Виталька Король очень походил на речного какого-то грызуна, нутрию или там ондатру. А выражение лица его было тоже от грызуна — крысиное.