Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
«На основании Закона… явиться… иметь при себе…»
Дочитав до конца, удивленно присвистнул:
– Фю-ю-ю! Учебные сборы… Девяносто суток!
– Девяносто, – как эхо повторил бригадир и, ехидно улыбнувшись, добавил:
– Пропало лето…
Через час я сидел в кабинете начальника четвертого отделения. Русоволосый майор, перебирая лежащие на столе документы, устало спрашивал:
– Звание, какое у тебя было?
– Старший сержант.
– Должность?
– Заместитель командира взвода.
– Где служил?
– В спецчастях внутренних войск.
– Поедешь учиться на офицера запаса. Завтра с утра пройдешь медкомиссию. Отправка – вечером. Сбор здесь, в двадцать часов. Вопросы есть?
Вопросов у меня не было.
Я вышел на улицу, закурил и неспеша побрел к автобусной остановке. Разные чувства боролись во мне. С одной стороны, не хотелось никуда уезжать, оставлять жену и маленькую дочь: все-таки срок немалый – четверть года. Тем более, лето на носу… Но, с другой стороны, предчувствие перемен, дальней дороги и чего-то неизведанного заставляло радостно биться сердце, будило воображение.
Собирался недолго. Медкомиссия… Прощание с родными… И вот уже поезд, яростно отстукивая колесами, стремительно уносил меня на север, навстречу зыбкому сумраку белых ночей.
Нас было пятеро: четыре Саши и один Женя; все – сержанты запаса… Спустя полчаса мы непринужденно общались.
Самым скромным в нашей компании был Женя Мохов – молчаливый парень из лесного поселка. У себя дома он работал водителем «лесовоза». Несмотря на напускную строгость, он оказался вполне безобидным и добродушным малым.
Самым
Самым высоким и сильным, без сомнения, был Балашов. Его двухметровый рост и рельефные бицепсы внушали уважение. Как всякий богатырь, он отличался спокойным, уравновешенным характером. Чтобы вывести его из себя, надо было, видимо, очень постараться… Внушительные габариты сразу расположили к нему начальство – перед отъездом именно ему вручили большой портфель, в котором хранились все наши документы.
Самым обаятельным был Мауров. Я помнил его еще по школе. Он учился двумя классами старше. Девчонки ходили за ним табунами. Он неплохо играл на гитаре и пел в школьном ансамбле.
Я был самым молодым. Всего три года прошло, как вернулся из армии. И вот снова предстояло примерить военную форму.
– Давайте перекусим, – предложил Балашов. Все охотно согласились и зашарили по сумкам и рюкзакам. Стол оказался явно маловат для захваченной из дома снеди.
– А попить ничего нету? – спросил Мауров.
– Как нету… Вот! – и Рудин достал из рюкзака большую пластмассовую фляжку.
– Что это? – удивился Мауров, разглядывая на свет полупрозрачную емкость, в которой плавали какие-то ошмотъя. – Компот?
– Сам ты компот, – обиделся Рудин. – На, нюхни!
Мауров сунул нос в узкое горлышко и, втянув ноздрями воздух, тут же отпрянул.
– Фу-у! Водка, что ли?
– Спирт, настоянный на апельсиновых корках…
Все оживились.
Пока Рудин разливал напиток, Мауров слетал за кипятком – чтобы запивать.
Выпили за знакомство, принялись закусывать.
– Чо курица-то больно большая? – спросил Мохов.
– Глухарь это, – небрежно бросил Рудин. – Позавчера на ток ездил.
– О, дичь?
– Ну-ка, ну-ка!..
Через минуту от глухаря ничего не осталось.
– Евгений, – сказал Рудин, наливая по второй. – Вот ты – деревенский житель, а глухаря от курицы отличить не можешь. На охоту, небось, не ходишь?
– Когда ходить-то? – осушив стакан, ответил Мохов. – Двое ребят, жена, хозяйство… Некогда баловством заниматься.
– Мною ты понимаешь! – вспыхнул Рудин. – Да охота – это… Это…
– День, проведенный на охоте, не входит в срок жизни, говорили древние, – вмешался я, вспомнив изречение, прочитанное в охотничьем журнале.
– Во-во! – обрадовался Рудин единомышленнику. – Скажи ему, Саня!
Переубедить Мохова не удалось, зато мы нашли прекрасную тему для разговора и долго болтали о ружьях, собаках, об удачных и неудачных охотах.
Чем меньше оставалось во фляжке спирта, тем радостнее и добрее становился окружающий мир. Наконец настал тот момент, когда некоторым из нас захотелось петь.
Рудин снял с верхней полки гитару и подал ее Маурову.
– Шурик, сбацай чего-нибудь!
– Вы что, спятили! – попробовал я остановить их. – Люди уже спят, посмотрите времени сколько!
– Ничего, – махнул рукой Балашов. – Мы потихоньку…
Я напрягся, ожидая реакции засыпающих пассажиров. Но, как оказалось, волновался зря… Вскоре возле нашего купе столпилось полвагона. Разогретый спиртным и вдохновленный благодарными слушателями, Мауров превзошел себя. Без перерыва он выдавал песню за песней, а народ все не унимался: «А эту знаешь? А эту?..»
Наконец все устали и разошлись.
Покурив в тамбуре, мы стали укладываться спать. Но выспаться не удалось. Только задремали, проводница пришла будить – наша станция.
2
Полусонные, похмельные и злые, мы дружно высыпали на пустынный перрон, и пошли вдоль состава, поеживаясь от утренней прохлады, завидуя тем, кто остался в вагоне.
Зашипели тормоза, раздался протяжный гудок. Поезд мягко тронулся с места.
Вдруг Балашов дико вскрикнул и метнулся к покинутому вагону. Ухватившись за поручни, он одним прыжком заскочил в тамбур, едва не сбив с ног стоящую на подножке проводницу.
– Дезертир… – усмехнулся Рудин. – Кто следующий?
Мы недоуменно переглянулись: что все это значит?
Пока соображали, увидели, как из вагона, нелепо взмахнув руками, выпрыгнул наш «беглец». Поезд уже набирал ход, и он едва устоял на ногах.
Выпрямившись, Балашов победоносно вскинул над головой черный портфель.
«Хорошенькое начало!» – подумал я, представив, что делали бы мы, оставшись без документов.
В привокзальном сквере допили спирт, закусили остатками вчерашней трапезы и двинулись по улицам спящего поселка искать воинскую часть, где нам предстояло служить.
Уже рассвело. Я глянул на часы – половина пятого. Вокруг не было ни души. Куда идти, в какую сторону? И спросить не у кого…
Наконец на одной из тихих улочек встретили помятого, небритого мужичка.
– Папаша, где тут воинская часть?
– Танковая?
– Нет, мотострелковая.
– А-а, тогда вам туда…
Мы пошли по указанной дороге и вскоре уперлись в высокий деревянный забор. За ним был военный городок: несколько пятиэтажных домов, казармы, склады, гаражи…
Дежурный по части, встреченный неподалеку от КПП [4] , проводил во двор одной из казарм.
– Посидите здесь до подъема, – сказал он, усадив нас на скамейки вокруг врытого в землю столика, и удалился, насвистывая что-то себе под нос.
До подъема оставалось еще полчаса. Коротая время, мы болтали о том, о сем. Только Мохов не участвовал в разговоре – накрывшись курткой и подложив под голову согнутую в локте руку, он спал.
Солнце уже взошло и потихоньку пригревало. В голубом безоблачном небе, перекликаясь, косяк за косяком, летели на север гуси.
Хлопнула дверь, и из казармы стали появляться заспанные бойцы, обмундированные в полевую форму. По внешнему виду нетрудно было догадаться, что это наши будущие сослуживцы.
Один из них построил подразделение в две шеренги, скомандовал «Смирно!» и пошел докладывать начальству.
Минуту спустя на крыльце показался подтянутый, невысокий капитан. Дав команду «Вольно!», обратился к старшему:
– Проводите зарядку.
Бородатый крепыш звонко крикнул: «Рота, напра-а-а-во! Бегом марш!» и, громыхая сапогами, люди в форме понеслись мимо нас, скрываясь за углом.
– Ого! – удивился Рудин. – Здесь еще и бегать надо?.. Может, и подниматься за сорок пять секунд заставят? Куда мы попали?!
Он недовольно хмыкнул и покачал головой. В голосе его слышались растерянность и тоска. А мне, наоборот, стало интересно: что-то там ждет впереди?
Когда зарядка закончилась и рота вернулась в казарму, мы тоже направились туда.
Капитан оказался командиром учебного подразделения. Он забрал у нас документы и велел старшине заняться нашим обустройством.
Еще не все съехались, и в казарме было много свободных коек. Мы заняли места в углу, возле окна.
После завтрака нас повели на склад переодеваться. Молодая красивая блондинка Люся, игриво постреливая синими глазами, выдала каждому по паре кирзовых сапог, нижнее белье и обмундирование, включая теплые бушлаты. Переодевшись в подсобном помещении, мы вышли на улицу.
Сразу возвращаться в казарму не хотелось – наверняка найдут какую-нибудь работу. Поэтому решили не торопиться. На задворках склада нашли укромное местечко и, развалившись на сухой прошлогодней траве, устроили перекур с дремотой.
Но долго погреться на весеннем солнышке не удалось: вездесущий старшина забрал нас с собой – ремонтировать табуретки и тумбочки.
День прошел незаметно. Под вечер всех коротко постригли и, выдав белый материал, заставили подшивать подворотнички.
Мы сидели на койках и прилежно работали иглами. Немного смущало то, что выданный материал оказался не чем иным, как разрезанными нательными рубашками – чистыми, стиранными, но все же…
Поколебавшись, большинство стало подшиваться. Лишь человек восемь – ребята из Мурманска – отказались это делать.
Демонстрируя
свое превосходство, они слонялись туда-сюда по центральному проходу казармы и бросали на остальных презрительные взгляды. Впереди гордо вышагивали двое: высокий рыжий парень небрежно обнимал за шею смуглого мордатого кореша. Следом за ними лениво шаркала сапогами свита. Они явно чувствовали себя хозяевами и стремились убедить в этом окружающих.– Кто подошьется, тот козел! – раздалось совсем рядом. Это кричал рыжий. Друзья поддержали его веселым гоготом.
Все сделали вид, что не расслышали. Но каждый настороженно замер – что-то будет…
Я отложил в сторону шитье, ощутив в груди знакомый холодок, в предчувствии близкой драки. Молчать было нельзя. Если сразу не поставить эту публику на место – потом хлопот не оберешься.
– Отдохни, земляк, – сказал я как можно спокойнее. – Ты уже утомил всех.
– Что-что? – встрепенулся рыжий. – Кто здесь такой разговорчивый?
Я встал.
– Иди сюда, познакомимся…
Компания мгновенно оказалась возле наших кроватей.
– Ох, какой он крутой! – кривляясь, бросил рыжему мордатый приятель. – Круче каменной горы!
– Хи-хи! – угодливо хихикнул оказавшийся рядом шустрый паренек, поигрывая раскрытым перочинным ножом.
«Ну вот, – обреченно подумал я. – Ткнут сейчас «пером» в бок, а тут, наверное, даже больницы приличной нет».
Отступать, однако, было никак нельзя. Да и поздно уже…
– Ты, баклан! – прищурился рыжий, медленно подступая ко мне.
За его спиной тесно сомкнулась толпа. Сразу стало как будто темнее.
И тут поднялся во весь свой рост Балашов и взревел что есть мочи:
– Молчать, скоты!
Рыжий отпрянул назад, ряды неприятеля дрогнули.
Воспользовавшись замешательством, Мауров схватил парня с ножом за руку и обезоружил его. Мохов с Рудиным решительно встали с коек, готовые к бою.
Чем бы закончилась вся эта история – неизвестно, но тут раздался крик дневального:
– Атас, офицеры!
И спустя несколько секунд:
– Рота, смирно!
Все облегченно вздохнули.
В казарму вошли командир учебной роты капитан Соловьев и старшина. Было объявлено построение.
Мы выстроились в две шеренги. Капитан Соловьев вкратце разъяснил нам распорядок завтрашнего дня и, велев старшине проводить вечернюю поверку, удалился.
Сверив списочный состав с тем, что был в наличии, прапорщик дал команду «Отбой!», погасил свет и вышел.
Мы разошлись по койкам… Спал я плохо. Вздрагивал от каждого шороха – ждал драки… Но все обошлось.3
Утром прибыла последняя партия. Всех, вместе с новичками собрали на плацу, и началось формирование подразделений.
Мы с земляками попали в одно отделение и чрезвычайно обрадовались этому. Кроме нас, в отделении было еще пятеро. Все ребята северные, только Миша Липенко – с юга. Приехал подзаработать на никелевых шахтах. Оттуда его и забрали на службу. Говорил он с сильным украинским акцентом, за что тут же получил прозвище Миша-хохол. Так оно к нему и прилипло.
Все в нашем отделении были со средним образованием, лишь Володя Беляев – с высшим. На гражданке он работал инженером. Еще мы узнали, что тесть у него – глава областной администрации. Рудин спросил, за какие грехи тесть упек его в такую глухомань, на что Беляев загадочно улыбнулся и подкрутил кончики светлых гусарских усов…
Большей частью курсанты – так нас теперь называли – проходили службу в воздушно-десантных, пограничных и внутренних войсках.
Перед обедом капитан Соловьев объявил, что сегодня нас вывезут в новое расположение.
– Учебный лагерь, – сказал он, – будет разбит своими силами на берегу лесного озера. Жить придется в палатках…
Кое-кто, услышав это, сразу загрустил, а другие, наоборот, обрадовались. В нашем отделении радостнее всех эту весть встретил Рудин.
– Ништяк! – просиял он. – В тайге сильно гонять не будут.
До семи вечера мы просидели в казарме, ожидая транспорт. То не было бензина, то водителей, то чего-то еще… Мы изнывали от скуки. Известно: ждать да догонять – хуже некуда.
Вместе с нами скучал и наш старшина. От нечего делать он поддразнивал окружающих.
Рядом с ним листал книгу чистокровный немец по фамилии Этих. Прапорщик поддел его:
– Почему у тебя фамилия такая странная? Ты что, не русский?
Этих приподнял белесые брови и гордо ответил:
– Я представитель высшей расы.
– Еврей, что ли? – удивился прапорщик.
Все, кто был рядом, так и прыснули…
Наконец подали машины. Сначала загрузили весь наш скарб: палатки, доски, пилы, топоры, печки-буржуйки и массу других нужных вещей. Потом сели сами.
Колонна тронулась в путь уже под вечер. Долго ехали по разбитой «грунтовке», потом и вовсе свернули в тайгу. Дорога была настолько узкой, что ветви придорожных деревьев скребли по кабине и брезенту, обтягивающему кузов.
Машину покачивало, как корабль в шторм. Медленно, но уверенно пробирались мы все дальше и дальше. В сумерках вспыхивали огоньки сигарет. Все томились ожиданием: куда везут, будет ли этому конец?
Неожиданно встали, и наступила тишина. Вначале я подумал, что заглох мотор, но оказалось – приехали.
Спрыгнув на землю и размяв затекшие ноги, я огляделся.
Мы были посреди небольшой поляны. С трех сторон ее окружала тайга, а с четвертой – плескалось озеро.
От воды тянуло сыростью, и мы, зябко поеживаясь, кутались в бушлаты. Шел второй час ночи, но до сна было еще далеко – сначала надо поставить палатки.
Капитан Соловьев приказал выделить по одному человеку с отделения – разжигать костры и кипятить чай. Я немедленно среагировал, и тут же был назначен костровым.
Вот это дело! Сидеть у костра и кипятить чай куда приятнее, чем впотьмах таскать доски, забивать гвозди, копать землю.
Я принес хвороста, срубил несколько высохших елочек и, положив все это между двумя смолистыми сосновыми стволами, чиркнул спичкой. Огонь жадно лизнул сухие ветки, и они весело затрещали. Сразу стало теплее.
Взяв ведро, я спустился к озеру. Тут было необыкновенно тихо. Со стороны лагеря слышались голоса, стук топоров, повизгивание пил. Оранжевые пятнышки костров дрожали в белесой мгле, образуя причудливое созвездие.
На обустройство ушла вся ночь. Лишь под утро, когда из-за леса выглянуло солнце, уставшие курсанты без сил повалились на нары.
Проспали до обеда. Разбуженные криком дневального, пошли умываться.
Спустились к озеру и – о чудо! – увидели совсем недалеко от берега пару белоснежных лебедей. Почти не поднимая волн, они плавно скользили по водной глади. Мы стояли, онемев от восторга.
Вдруг рядом с птицами взметнулся столб воды. Лебеди испуганно кинулись в сторону и, захлопав крыльями по воде, тяжело поднялись.
За нашими спинами послышался довольный смех. Мы обернулись – это был рыжий. Запустив вдогонку птицам еще один камень, он прошел мимо нас.
– Зачем ты?.. – спросил я. – Тебе мешали?
– Пусть боятся, – безразлично ответил он. – От человека надо держаться подальше. Это такая тварь!..
– Но ведь ты чуть не зашиб их.
– И ладно, поели бы свежатинки… Раньше лебедей на царский стол подавали.
Попробуй, поговори с ним!
Вообще мурманчане оказались пронырливыми ребятами. Не успели мы глазом моргнуть, как они расхватали все непыльные должности.
Костя Семенов – так звали рыжего – стал санинструктором. Его приятель Гриша Якимчук – поваром. А вся остальная челядь – поварятами, каптерщиками и еще бог знает кем.
Того, первого знакомства они, конечно, не забыли. Поэтому дружеских чувств к нам не питали. Но и открыто враждовать опасались.
На следующий день после прибытия начались занятия. Часами сидели мы на скамьях, прямо под открытым небом или под навесом – в зависимости от погоды, – и прилежно конспектировали лекции, которые читали нам офицеры. После учебы принимались обустраивать лагерь.
Через неделю поляну было не узнать… Наехавший для проверки командир части остался доволен – палаточный городок поразил его чистотой и добротностью. В порядке поощрения нам даже показали фильм. После ужина приехала кинопередвижка, раскинули простыню на доске в учебном классе – и, пожалуйста, смотрите на здоровье!..
Обычно перед отбоем мы сидели возле костра, и пили чай, заваренный прямо в ведрах. Трепались о жизни, пели песни под гитару.
В один из таких вечеров услышали неподалеку странные звуки: кто-то ходил рядом, трещал сучьями, но к костру не шел. «Наверное, кто-нибудь из наших», – подумали мы, не придав этому особого значения. И только Рудин высказал неожиданное предположение: