Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
– Во! Щуку споймал!
В руке – щуренок, граммов на триста…
Вообще Миша-хохол был добродушным и на редкость скромным парнем… Уже достаточно времени прошло, мы долго служили в одном отделении. Вместе ели, спали, сидели на занятиях. Но только спустя два месяца узнали, что он воевал в Афганистане, награжден медалью «За отвагу».
Могли бы и вовсе ничего не узнать, если бы я случайно не заглянул в его военный билет, когда их у нас собирали, чтобы сделать какие-то отметки.
Он был пулеметчиком. Участвовал в боевых операциях. Мелкие шрамы на щеке, которые я поначалу принял за последствия оспы, оказались памятью об одном из боев, когда душманская пуля ударила в камень, и осколками посекло лицо.
Узнав об этом, мы зауважали Михаила и перестали подшучивать и смеяться над ним, что раньше иногда себе позволяли.
9
Суровый армейский быт утомлял. Иногда хотелось расслабиться… Но со спиртным было туго.
В
Рудин притащил с кухни большой солдатский термос – ведра на четыре, Балашов съездил в поселок и привез пачку дрожжей. Воды в озере было достаточно… Оставалось достать сахар.
Это оказалось самым трудным. Денег у нас в данный момент не было. Поэтому пришлось экономить на завтраках и ужинах.
Неделю жили без сладкого, зато сахару накопили сколько надо. И сразу принялись готовить зелье.
Как это делается – никто не знал. Но Рудин смело взял все на себя. Под его руководством мы вскипятили воду, остудили, вылили в термос. Бросили туда сахар, кусок дрожжей и тщательно перемешали.
Сначала решили хранить термос под нарами. Потом передумали – вдруг кто из офицеров случайно заглянет?
Беляев предложил сделать тайник: вырыть в лесу где-нибудь поблизости яму, поставить туда емкость с брагой – и пусть ходит. Но Рудин был категорически против.
– А если эти гаврики наткнутся? – кивнул он в сторону соседних палаток. – Все труды прахом…
– Давайте тогда прямо здесь зароем, – сказал Балашов.
Мы согласились. Мохов сходил за лопатой и, поплевав на ладони, взялся за работу.
Жилище наше было устроено так: с трех сторон, на высоте примерно одного метра, буквой «П» располагались деревянные нары; в углу, ближе к выходу, стояла железная печурка; в центре – немного свободного места. Тут и начали копать.
Пол в палатке был земляной, точнее – травяной. Мохов аккуратно снял с поверхности кусок дерна и бережно отложил его в сторону. Внизу грунт оказался песчаным. Поэтому дело пошло быстро.
Мохов загружал песком ведра, а мы, стараясь не привлекать внимания, по очереди относили их в лес.
Вскоре тайник был готов. Мы опустили туда термос, сверху прикрыли дерном – и никаких следов.
Через два дня захотели проверить, ходит ли брага. Открыли крышку, глянули – даже признаков нет. Стали думать – почему?
– Тепла не хватает, – догадался Рудин.
После отбоя протопили печь и поставили посудину на нее. Утром заметили брожение… Прежде чем спрятать термос, чтобы подольше сохранить тепло, его обернули матрасом – нашелся один лишний.
Так и стали делать: вечером – на печь, утром – в яму.
Один раз завинтили крышку слишком плотно. Газ, скопившийся при брожении, не найдя выхода, сорвал запоры, и часть содержимого вылилась на горячую печь. Эффект был равносилен тому, как если бы палатку опрыскали хлорпикрином [8] . Стойкий сивушный запах повис в воздухе, мгновенно пропитав брезентовые стены палатки, постели, одежду.
На утреннем построении старшина, подозрительно принюхиваясь, долго крутился возле нас. По лицу было видно – хочет чего-то сказать.
После мучительных раздумий и тяжелой внутренней борьбы он, наконец, решился. Деликатно отозвав в сторону Рудина, вполголоса заговорил с ним. О чем – мы не слышали.
Рудин вернулся злой.
– Унюхал, собака! Налейте, говорит, иначе заложу…
– Придется налить, – сказал Балашов.
Мы извлекли термос из тайника, начерпали браги в котелок. Рудин понес его старшине.
– Давайте снимем пробу, – предложил Мауров.
– Рано, – возразил Мохов. – Несколько дней всего прошло. А надо – две недели.
– Да мы попробуем только, – не сдавался Мауров. – По кружечке…
– Я согласен, – пожал могучими плечами Балашов. – Как остальные?
Остальные не возражали.
– Не распробовал, – сказал Мауров, вытирая губы. – Еще по одной – и все…
Выпили по-второй, по-третьей… По-шестой… Напиток оказался так себе – чуть крепче воды. От него не столько кружило голову, сколько пучило живот.
– Эх, – вздохнул Беляев, – такая компания, а выпить нету.
– Ничего, – утешил его Рудин, – мы свое возьмем…
Как всегда, он оказался прав.
На выходные Рудина отпустили домой и, возвратясь, он привез с собой десятилитровую канистру спирта.
– Ого! – воскликнул Миша-хохол. – До конца сборов хватит.
Рудин работал дефектоскопистом на железной дороге. Периодически, для нужд производства, получал технический спирт. Канистра, привезенная им, – результат полугодовой экономии.
До конца недели спирт решили не трогать.
Все-таки занятия, работы, да и офицеров полно… Лучше дождаться субботы. А там – в баньку и…
Перед завтраком, однако, пригубили понемножку. Морщась и похрустывая сухарем, Балашов
сказал Рудину:– Жаль, что ты не хирург.
– Почему?
– Пили бы сейчас медицинский…
Наступила суббота. Мы съездили в баню, помылись. Вернувшись, целый день бесцельно шатались по лагерю. Время тянулось мучительно.
Наконец начальство разъехалось. Остался один дежурный офицер. Он лежал в своей палатке и читал книгу. Нам помешать ничем не мог.
Был тихий и теплый летний вечер. Багровое солнце, отражаясь в зеркале озера, медленно опускалось за лес. Все вокруг замерло, словно перед бурей.
В столовую на ужин мы не пошли. Попросили во втором взводе раздвижной столик, установили его в палатке и выложили все, что имели… Дымилась в ведре свежая уха, шкварчала на противне жареная рыба, аппетитно пахли тушеные с картошкой грибы. Канистра со спиртом стояла под нарами.
Мы уселись за стол. Рудин разлил спирт по кружкам.
– За нее… За удачу!
Звякнуло железо о железо… Проглотив отвратительно пахнущую жидкость, принялись за еду.
На минуту за столом воцарилась тишина. Потом все разом заговорили.
Выпили еще и еще… Рудин бросил на стол пачку дорогих американских сигарет.
– Угощайтесь.
Закурили. Табачный дым сизым облаком собирался под сводом и медленно выходил через небольшое отверстие. Для лучшей вентиляции откинули полог.
Мауров взял гитару, тронул пальцами струны и запел незнакомую грустную песню. Высокий и чистый голос, сливаясь с печальной музыкой, рождал в душе непонятное чувство тоски. Хотелось плакать, и было чего-то жаль…
Прикрыв глаза и выставив вперед острый подбородок, Мауров пел о несбывшейся любви. Рядом, подперев голову рукой сидел Беляев. Положив руку ему на плечо, о чем-то задумался Мохов. Дымил сигаретой Рудин. Чертил вилкой по столу Миша-хохол. Сложив на коленях пудовые кулаки, отрешенно смотрел перед собой Балашов.
Услышав песню, со всех взводов и отделений к нашей палатке потянулся народ. Мы радушно принимали гостей. Рудин разошелся не на шутку, и щедрость его не знала границ. Он одаривал каждого входящего чаркой спирта. Кому было мало – наливал еще.
Уходили одни – приходили другие. Круговорот совершался непрерывно… Вскоре в соседних палатках тоже запели.
Наконец на огонек заглянул самый главный гость – дежурный офицер, лейтенант Капустин.
– В чем дело? – строго спросил он.
Рудин и ему налил…
Мауров играл на гитаре до тех пор, пока не заболели пальцы. Потом взмолился:
– Все, больше не могу… Ищите замену.
Вспомнив, что в третьем взводе есть неплохой гитарист, я отправился за ним.
На обратном пути встретили знакомого парня по имени Толик. Фамилии его я не знал. Известно было только, что он служил тоже в спецчастях внутренних войск. Коллега, одним словом… Взяли и его с собой.
Мауров с радостью передал инструмент новому гитаристу, а мы с Толиком сели рядышком и, пропустив по одной, стали вспоминать службу. После третьей Толик неожиданно сказал:
– Извини, но ты не в тех спецчастях служил.
– А в каких? – растерянно спросил я.
– В других…
– Нет, это ты в других!
Короче, кончилось тем, что мы, в сопровождении толпы любопытных, пошли на улицу разбираться. Сняли ремни, сапоги и принялись демонстрировать приемы рукопашного боя.
Отражая одно из нападений, я ударил его в челюсть так, что на руке остановились часы…
10
Незаметно пожелтели листья на деревьях. Ночи стали темными и холодными. Зачастили дожди.
Подошел к концу срок нашей службы. Пришла пора расставаться.
Домой отправляли партиями. Нам с Мауровым повезло – попали в первую… Я представил себе, каково будет последним. Ведь им придется убирать и вывозить отсюда все подчистую.
Перед нашим отъездам рота собралась на поляне. Ждали машину.
Было грустно сознавать, что со многими из этих ребят, может, никогда больше не встретимся… Напоследок обменялись адресами, телефонами. Капитан Соловьев построил отъезжающих и произнес напутственную речь.
Пришла машина. Мы влезли в открытый кузов и, прощаясь, взмахнули руками. Те, кто оставался, тоже замахали в ответ.
Водитель нажал на газ, автомобиль тронулся. Расстояние между нами и провожающими становилось все больше и больше. Уже плохо было слышно, что кричали нам вслед.
В последний раз блеснуло в прогалине озеро – и лагерь скрылся за поворотом.Рассказы
Перед рассветом
В зале ожидания было полно народу. Отыскивая незанятое место, Артем медленно пробирался между рядами вокзальных сидений. То и дело ему приходилось перешагивать через бесчисленные сумки, авоськи, чемоданы… Каждый шаг давался с трудом – ноги отказывались служить.
«Зачем я здесь? – тревожно озираясь, подумал он. – И этот свет… Какой-то странный…»
Внезапно взгляд его упал на свободное кресло. Он сел и, откинувшись на жесткую, причудливо изогнутую спинку, с облегчением вытянул уставшие ноги.