Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
– А может, это медведь?
Все рассмеялись, но оказалось – он был прав. Когда утром мы с ним пошли туда посмотреть следы, то наткнулись на свежие отпечатки огромных когтистых лап.
Сначала подумали, что медведя привело сюда любопытство, но потом догадались – здесь же неподалеку вываливались пищевые отходы с кухни. Вот и пришел косолапый, как на приваду… Снег в лесу еще только-только сошел, ничего не выросло – голодно.
– Попробую с офицерами договориться, – сказал Рудин. – Может, дадут пару автоматов? Засаду сделаем…
Я счел затею нелепой. Но Рудин не шутил. Вечером
Готовясь к охоте, Рудин вслух размышлял:
– Страшновато, конечно… Но если что, сын потом будет гордиться: не от водки батька сдох – медведь заломал.
Но сразиться с медведем нам не удалось. Он словно почуял грозящую ему опасность и подался прочь из этих мест. Сколько мы ни ходили кругами, ни высматривали следы – ничего больше не нашли. Так и остался капитан Соловьев без медвежьей шкуры.
4
Третью ночь не спим… Виной тому – комары. Пока было прохладно, и по ночам случались заморозки, про этих насекомых никто и думать не думал. Но потеплело, прошел дождичек – и столько их вдруг объявилось!
Палаточный брезент, простыни, подушки – все покрылось бурыми пятнами засохшей крови. Лица наши опухли, глаза покраснели от хронической бессонницы.
Как только ни боролись с гнусом. Устраивали в палатке тотальные облавы, тщательно занавешивали вход и заделывали мельчайшие щели, выкуривали табачным дымом и жгли хвою – ничего не помогало.
Рудин достал где-то дихлофос и, несмотря на наши протесты, извел весь баллончик, тщательно опрыскав палатку изнутри.
Как и следовало ожидать, ничего путного из затеи не вышло. Утром, угоревшее отделение едва проснулось. Болели головы, тошнило, в руках и ногах – страшная слабость… А насекомые чувствовали себя прекрасно. Показалось даже, что аппетит у них улучшился.
Каждый день мы просили начальство – дайте мазь от комаров! Нам обещали, но дальше этого не шло. Наконец терпение иссякло… Собравшись вечером у костра, решили действовать. Договорились: подъем завтра – на час раньше. Кухонный наряд предупредили, чтобы завтрак к этому времени был уже готов. После приема пищи, пешей колонной – в часть.
Решение приняли легко, но потом многие задумались. Ведь как ни крути, а это форменный бунт. За такие дела по головке не погладят… Однако белой вороной выглядеть никто не хотел, поэтому сомнения каждый держал при себе.
В пять утра дежурный по роте объявил подъем. Через три минуты курсанты стояли в строю, их внешний вид был безупречен: выбриты, воротнички подшиты, сапоги почищены, бляхи на ремнях надраены до блеска.
Лейтенант Капустин, остававшийся на ночь ответственным, выглянул из офицерской палатки. Протирая глаза, он смотрел на происходящее и ничего не понимал. Поднес к уху часы – вроде тикают…
– Ребята, вы чего? – спросил он недоуменно. Но никто не обратил на него внимания.
– Заместители командиров взводов, доложить о наличии личного состава! – приказал курсант Бобров, в чьи обязанности входило командование ротой в отсутствие офицеров.
После короткой паузы над поляной раздались голоса:
– Товарищ
старший сержант, личный состав второго взвода в полном составе, за исключением: Иванов – санчасть; Сомов, Кириченко и Груздев – кухонный наряд.– Товарищ старший сержант, личный состав третьего взвода…
Все это походило на хорошо отрепетированный спектакль, единственным зрителем которого был лейтенант Капустин. Полуодетый и взлохмаченный, он растерянно метался перед строем и срывающимся голосом кричал:
– Отставить!.. Отставить, я сказал!
Но его никто не замечал.
В отчаянии лейтенант бросился к телефону, чтобы сообщить в полк о творящихся беспорядках. Но аппарат молчал… Ночью кто-то нарушил связь. Причем сделал это вполне профессионально, не только перерезав провод, но и унеся с собой моток кабеля метров в тридцать. Так что соединить концы было уже невозможно.
После завтрака мы снова построились и повзводно двинулись по дороге в сторону поселка.
Утро было туманным и теплым. Молодая душистая листва зеленой дымкой окутывала деревья. Пахло влажной землей. Со всех сторон щебетали и насвистывали пернатые…Мы молча шли, почти не разговаривая между собой. Каждый думал о своем.
Так незаметно прошли половину пути.
Вдруг где-то далеко родился неясный шум. Он приближался, усиливался и вскоре перерос в грозный рокот. Все тревожно закрутили головами, и по колонне прошелестело:
– Танки… Танки…
Мы не знали, но оказалось, что лейтенант Капустин все же сумел сообщить о случившемся. Оставшись без связи, он сбегал на полигон к ракетчикам, который был в нескольких километрах от нас, и оттуда дозвонился в часть.
Шум приближался. Мощные моторы ревели уже совсем рядом.
– Держись, мужики! – весело крикнул Рудин. – Сейчас гусеницами по дороге раскатают!
Нервный смешок взметнулся над колонной и тут же оборвался… Из-за поворота выскочили две БМП [6] . Головная, лязгнув гусеницами, на ходу развернулась и встала поперек дороги, преградив путь.
Из верхнего люка показался командир учебной роты капитан Соловьев. Высунувшись по пояс, он поправил сбившуюся фуражку и грозно скомандовал:
– На месте, стой!
Передние замешкались, строй сломался. Возникла пауза.
И тут из задних рядов донеслось:
– Чего встали? Вперед!
Подстегнутая криком, колонна двинулась с места.
– Стой, кому говорят! – снова приказал капитан Соловьев. Но людей уже было не удержать. С двух сторон обходя БМП, рота пошла дальше.
Войдя в расположение полка, выстроились на плацу напротив штаба. Старший сержант Бобров пошел докладывать командиру части, а мы замерли в ожидании.
Рудин толкнул в бок Мишу-хохла и, оттянув толстую губу, прошептал:
– Ну, все, суши сухари…
Тот лениво отмахнулся:
– Да ла-а-адно!
– Испугался? – не отставал Рудин. – Не боись, всех не посадят.
Бобров все не шел. Народ начал нервничать.
Наконец он появился, и курсанты устремили на него свои взоры, пытаясь прочесть на лице – все ли хорошо?
Приближаясь, Бобров всеми силами пытался сохранить серьезную мину, но не выдержал и расплылся в улыбке.
«Обошлось», – подумал я с облегчением.