Белый, белый снег… (сборник)

Он вздохнул и продолжил:

– Ох, страшная штука, оказывается, эта любовь! Не дай тебе бог стоять перед таким выбором… С женой хорошо живешь? Тогда мой тебе совет. Если невмоготу – можешь гульнуть на стороне. Но пусть это будут страшненькие и глупые. Опасайся красивых и умных. Еще больше берегись доверчивых, нежных и добрых. Не будь сентиментальным романтиком – беги от любви. Иначе такой болью заплатишь!.. Впрочем, чужой опыт еще никого не научил.

Вдали послышалось тарахтение мотора. Мы поднялись и увидели пылящий по дороге мотоцикл. Он быстро приближался. Беляев вышел на дорогу и, подняв руку, крикнул:

– Стой!

Мотоцикл остановился. Не снимая руки с газа, пожилой водитель спросил:

– В чем дело?

– Глушите… – сказал Беляев. – Дальше нельзя. Стреляют…

– И долго будут? – поинтересовалась сидящая позади водителя молодая женщина, снимая шлем и прислушиваясь к звукам автоматных очередей.

– Долго… Может, до вечера.

– Слышь, ребята, – сказал мужчина. – Давайте сделаем так, будто вы нас не заметили… А?.. Идет?

– Вы что, смертники? – вмешался я. – Сказано, нельзя!

Они ничего не ответили, развернулись и поехали восвояси. Глядя им вслед, я подумал: как это до сих пор никого еще здесь не подстрелили? Ведь теоретически – пара пустяков.

Дело в том, что полигон совершенно не оборудован средствами защиты. Пуля, выпущенная из автомата, беспрепятственно летела через поле и кончала свою жизнь не в земляном валу пулеуловителя, как следовало бы, а в стволе какой-нибудь ели или сосны. Так что, появись во время стрельбы на той стороне человек – последствия могли бы быть печальными.

Кстати, однажды так чуть велосипедиста не порешили… Как ему удалось проскочить оцепление – непонятно. Но в самый разгар учебных стрельб из гранатомета он оказался в зоне поражения. Болванка, выпущенная дрогнувшей рукой солдата-первогодка, миновала макет танка и попала совсем в другую цель… Переднее колесо брызнуло спицами, и сам наездник, перелетев через руль, растянулся на дороге.

Не знаю, правда или нет, но говорят, будто в тот же день по личному распоряжению командира части пострадавшему на дом доставили новенький, в заводской смазке велосипед и две бутылки водки в придачу – за моральный ущерб… Всякий раз потом, хлебнув лишнего, велосипедист с гордостью рассказывал, как побывал под обстрелом.

Снова послышался шум мотора. На этот раз – с другой стороны. Это нам обед привезли.

За рулем сидел повар Гриша Якимчук. Во время срочной службы он был водителем. Сейчас, видно, решил тряхнуть стариной…

Отобедав, не успели выкурить по сигарете, как увидели ребят со второго взвода. Они пришли нас менять.

– Идите, ваши уже стреляют…

На полигоне все происходило в три потока: одни метали ручные гранаты, другие стреляли из пистолета, третьи – из автомата.

Наше отделение начало с гранат… Дело знакомое: вкручиваешь запал, кольцо долой – и бросок.

Гранаты были наступательные, с небольшим радиусом действия, поэтому бросали их не из-за укрытия, а прямо так… Но стоило одному из нас расслабиться, как он едва не поплатился за это.

Мауров выдернул кольцо, взмахнул рукой – и в этот момент граната выскользнула у него из ладони. Он подхватил ее в воздухе и бросил… Однако долго потом не мог успокоиться. Когда прикуривал, у него заметно дрожали пальцы.

Из пистолета лучше других отстрелялся Мохов – все пули положил в десятку. Зато над Рудиным от души посмеялись, когда он, подражая полицейским из боевиков, присев на полусогнутых ногах, с вытянутых рук несколько раз подряд выстрелил по мишени – и ни разу не попал.

Поскольку стреляли мы последними, проблем с боезапасом не было. Нам выдали все, что осталось…

Я сидел на траве возле пункта выдачи боеприпасов и, разрывая маленькие бумажные коробочки, набивал патронами магазины.

Рядом томились в ожидании своей очереди ребята с нашего отделения.

– Одинцов, Балашов – на огневую! – крикнул капитан Соловьев, руководивший стрельбами.

Мы вышли на исходную, заняв каждый свою позицию – метрах в двадцати друг от друга.

– К бою! – раздалась команда.

Мы упали на землю.

– Лежа, заряжай!

Я достал из подсумка магазин, присоединил к автомату и, сдвинув предохранитель, передернул затвор.

– Курсант Одинцов к стрельбе готов!

– Следите за полем, – сказал капитан Соловьев. – Показ – пятнадцать секунд.

Метрах в полутораста поднялись две грудные мишени. Это – мои. Ловлю в прицел левую… Как там учили? Ровная мушка, плавный спуск…

Положил ее с первой очереди и сразу же – по другой.

– Та-та-та!.. Промазал!

Еще… Вот теперь – порядок! Балашов по своим уже отстрелялся. Удачно. Ждет меня.

– Встать! В атаку, вперед! – приказал Соловьев. – Мишени поражать с колена!

Держа автоматы наперевес, мы с Балашовым пошли быстрым шагом, стараясь оставаться на одной линии.

Поднялись ростовые фигуры. Я припал на колено и расстрелял те, что находились в моем секторе… Пока Балашов добивал свои, сменил магазин. Пустой сунул в подсумок.

– Вперед! – крикнул капитан Соловьев. – Цели поражать на ходу!

Мы пошли. Вдали снова показались фанерные солдаты. Я попробовал стрелять на ходу, но ничего не получилось. Мушка то проваливалась, то взмывала вверх, то скользила в сторону. Опустив автомат, я дал очередь веером, от живота…

Опять мимо.

– Стреляй с колена, – посоветовал мне капитан Соловьев. Я сделал, как он сказал, и первой же очередью сбил сразу две мишени.

Настрелялись мы от души. Вот только старшина напоследок настроение испортил. Построил отделение и спросил:

– Морской закон знаете?

– Знаем, – сказал Рудин. – Кто последний ест, тот и посуду моет.

– Ну, вот и отлично, – улыбнулся прапорщик. – Вернетесь в лагерь, почистите как следует оружие. Принимать буду лично…

8

На свежем воздухе аппетит у нас был отменным. Но если поначалу кормили довольно сносно, то потом стало не хватать.

Мы грешили на поваров. По слухам, ушлые мурманчане втихаря приторговывали в поселке тушенкой, сгущенкой, крупой и прочими припасами. Но поймать их с поличным не удавалось. Да, собственно, никто и не ловил…

Обедали мы в два часа дня, а ужинали – в семь вечера. Меню часто было скудным.

Представьте: за длинный стол садится отделение – десять здоровых молодых людей. Посредине – разрезанная буханка черного хлеба и две банки рыбных консервов. На каждого выходит по ломтю хлеба, по паре ложек кильки в томате и по кружке чуть сладкого чая. Вот и весь ужин.