Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Ты?

– Я. А чего нет? Что, плохой работник?

Ольга честно призналась, что не в курсе. Алька, обидевшись, продолжил:

– Вообще-то я и к Большакову ходил, и он был готов меня взять физруком или все-таки преподавать русский язык и литературу.

– Каков универсал…

Алька окончательно расстроился:

– Все думаете, что я прежний.

– Я о тебе вообще не думаю, – утешила Оля.

– Это ничего, поправимо, – почему-то заметил он и добавил: – Но так-то, по правде, у меня первый разряд.

– По шахматам?

Алька покраснел, выпустил ее руку.

– По домино. Вообще у меня стометровка одиннадцать секунд.

– Неужели? – Ольге было неинтересно, но и он уже сменил тему, заговорил несколько высокомерно:

– Ты вот такая умная, а соображаешь, как вот этим выступлением у Михайловны себе подгадила? Она тетка со связями, отзывчивая, за ней – как за буксиром, она своих никогда на полпути не бросает.

– И откуда ты все это знаешь?

– Потому что глаза есть, уши есть и я всегда думаю, прежде чем сказать, – внушительно поведал Алька. – Эх, Оля! И ради чего портишь себе жизнь? Я специально к тебе спешил, предупредить…

– В фотолабораторию тоже специально полез?

Все-таки он смутился:

– Я фотографией увлекался… я же не знал, – но продолжил гнуть свое: – А ты все знала и прешь на рожон как маленькая. Неужели до сих пор не поняла: всем плевать, что ты на самом деле думаешь, если внешне все в порядке и не перечишь.

– Это меня-то Ионова за двуличность отчитывала, – насмешливо отметила Ольга.

– С моей стороны никакая не двуличность, а стратегическое мышление и ответственность, – твердо сказал Алька. – Прежде чем что-то сделать, нужно подумать: как это скажется на тебе, на твоем будущем, на семье. Что, не так?

– Нет, вроде бы так.

В речах змеи очковой, Михайловны, звучало все правильно – выслушивать это было больно, но ощущалось облегчение, точно вскрылся гнойник или вырвали стреляющий зуб. Алька же произносит правильные вещи, но с таким выражением, как будто ему самому противно это говорить. Ольга, помедлив, решила уточнить:

– Я просто для себя хочу уяснить. Ты вот, новый наш пионервожатый, о чем думаешь, заступая на этот пост? О себе?

– Прежде всего – да. О себе, о семье. Я за нее отвечаю.

– То есть не о воспитании пионеров в духе глубокой преданности своему народу, партии и страстной ненависти к врагам Родины…

– …И даже не о выработке сознательного отношения к учебе и труду, стойкости, дисциплине, организованности и прочем мусоре, – подтвердил Алька. – Посчитай сама: мы долг пионерской организации отдали уже лет пять как. Пора собирать урожай.

– Вот оно что…

– Именно так. И не надо изображать, будто тебе противно меня слушать. Ты не хуже меня знаешь: вне организации карьеры не сделаешь. В общем, если не хочешь снова лицом в грязь, утихомирь свой чудесный, принципиальный характер. Отсидись тихонько в своей библиотеке – и через полгода-год мы поставим вопрос о снятии с тебя этого пятна. Посодействую, можешь поверить: я на этих делах собаку съел. Проходил уж.

– Когда успел?

– Когда отец сел – тогда и пришлось многим заняться. Пороги обивать, бумажки писать. Мать с бабушкой ничегошеньки сами не соображали, на адвокатов денег не было.

Ольга сразу не поняла, когда дошло, удивилась:

– Дядя Боря?! Сел?!

Алька поморщился:

– Да перестань. Можно подумать, не знала.

– Откуда же мне…

– Ладно, не о том речь.

– А о чем же?

– О том, что надо принимать правильное решение. Выбирать.

– Между чем и чем?

– Ну вот, например, что важнее: семья или проворовавшийся отец.

– И ты?..

– Я принял решение. Без колебаний. И не жалею.

Ольгу передернуло, но она с собой справилась, проговорила нейтрально:

– Ты с отцом, помню, не особо ладил. Так что хорошо, все само разрешилось.

Однако с этим Алька был не согласен:

– Легко тебе говорить, у тебя-то отца на самом деле нет.

В молчании прошли довольно долго. Наверное, после стольких громких слов и телодвижений на что-то резкое и героическое сил не осталось. Сам Алька, как бы что-то вспомнив, остановился:

– Вот ослятина, забыл кое-что у Михайловны забрать. Как бы не поругала. Счастливо. – И протянул руку на прощание.

Ольга пожала ее и, не сдержавшись, отметила:

– Ты великий человек, Алька. Талантливый и гибкий. Далеко пойдешь.

– Тут недалеко, – машинально-рассеянно отозвался он, повернулся и пошел обратно.

Глава 5

Вот вроде бы прошлась Оля по городу, проехалась на электричке, потом со станции прошлась – пора бы уже успокоиться, уложить в голове происшедшее, поразмыслить о том, как лучше поступить дальше. Однако ничего не получалось, поскольку произошла катастрофа, полная и несомненная.

В лучшем случае – строгий выговор с занесением в учетную карточку. А если всплывут старые ошибки, то там до исключения из комсомола недалеко.

Да и не это главное! Главное то, что правда в словах этой змеюки звучала, потому и до сих пор трясло от злости.

В точности по Шекспиру про очи, направленные внутрь души, которая вся в кровавых, смертельных язвах… Но ведь она права.

Это мелочное противостояние распоряжениям, конфликты с любым видом руководства – это не принципиальность, не твердый характер, а просто эгоизм, нахальство и анархия.

Как же так получилось? Столько лет пенять окружающим, обличая их именно в этом, – и увидеть в собственном глазу то же бревно…

«Хватит. Нужно взять себя в руки, иначе свихнусь», – поняла Ольга, огляделась, прикинула по времени. Колька должен скоро освободиться. А освободившись, обязательно что-то придумает, скажет нечто, может, и грубое, но толковое, что все на свои места расставит.

Иначе зачем нужны любимые люди – совершенно непонятно!

…Но на Кольку надежды не было. У преподавателя Пожарского шли занятия по физподготовке, причем особенные. На днях завхоз торжественно вручил воспитанникам аж два велосипеда.

На первой попавшейся не особо оживленной дорожке оборудовали полосу препятствий. Сто пятьдесят метров с поворотом – не шутки! В ход пошло все: доски, рейки, чурки, городки и даже пустые консервные банки, трассу ограничили, просто натянув веревки.

Велосипедистами сказывались все, но Колька был неумолим:

– Техника сложная, на нее абы кого сажать не стану. Проверяем.

И всех желающих предварительно пропустил через частое сито, исключив всех плохо умеющих ездить, тормозить и поворачивать. Неумех усмирил, пообещав отдельные занятия именно по велосипеду. Они образовали зрительскую публику, которая теперь вопила и топала ногами, отделенная от спортсменов веревкой.