Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– А что, по каждому местечковому мордобою муровцев дергать?

– Имел место банальный мордобой, – повторила Катерина, – а на это что скажете?

Она выложила на стол сверток, развернула платок. Сорокин вежливо сообщил очевидное:

– Скажу, что увядший василек.

– Цикорий! – скрипнула Катерина. – Этот цветок найден на месте этого якобы местечкового мордобоя.

– И что же?

– То, что это сигнатура преступника… – Она смутилась, уточнила: – Ну то есть подпись его дурацкая.

Сорокин показал большой палец:

– Во! Теперь Цукер на очереди. А все потому небось, что сапожник, а сапожным ножом орудовал черт из Сокольников? Логика!

Акимов не выдержал:

– Как у вас все чинно-благородно. Введенский просто барыга, Цукер – просто спекулянт, обоих хорошо знаете – потому они вне подозрений…

Катерина крикнула:

– Товарищ лейтенант!!!

Тот зло отозвался:

– Слушаю, товарищ лейтенант.

Сорокин приказал:

– Брейк. Замолчали оба.

Некоторое время в кабинете стояла грозовая, но полная тишина, нарушил ее явившийся Остапчук.

– Всей честной компании, – поприветствовал он, в свою очередь грея руки о чайник, – можете не рвать волос. Все будут жить.

– Это про кого? – спросил Сорокин.

– Я про давешнего не до конца убитого Сахарова, – объяснил Иван Саныч, – откладывается кончина. Я ж толковал: в запале малолетние лупят как попало, наугад. Вроде бы сотрясение, синяки, челюсть опухла, но ни переломов, ни разрывов Маргарита не обнаружила, хотя искала прилежно.

– Удалось с ним поговорить? – спросил Сорокин.

Остапчук усмехнулся:

– Да что вы, товарищ капитан.

– Он в сознании?

– Само собой. Просто Шор к нему не пустит никого.

– Охрану бы надо, – подала голос Катерина.

Иван Саныч невежливо хохотнул:

– Ты в своем уме, товарищ лейтенант? Маргарита к нему мухи не допустит.

Акимов, откашлявшись, сипло спросил:

– Я пойду?

– Иди, иди, – одобрил Сорокин, – ты на сегодня не нужен.

– А я? – уточнил Остапчук.

– И ты не нужен. Свободен.

… Лишние уши удалились с глаз долой, и разразилась гроза с Катериной. Уперев кулачки в столешницу, она вздорным голосом проскрипела:

– Товарищ капитан, почему не вызвали опергруппу?

Сорокин спокойно ответил:

– Нет оснований.

– И для ареста Сахарова, конечно?..

– Тоже никаких.

– Его застали на месте преступления!

– Его не застали.

– Он был там!

– Я тоже там был. Там полрайона было.

– Он сапожник.

– Что ж?

– Нож сапожный! Сапожный нож использовал убийца!..

– Такие ножи используют все сапожники, всех задерживать?

– Василек… – начала было Катерина. Осеклась, бессильно пригрозила: – Я на вас рапорт подам.

– Только попробуй, – задушевно сказал Сорокин.

Введенская забегала по кабинету:

– Как же так, Николай Николаевич?! Это же он, он тут был, под носом! Попытка удушения, цветок этот чертов… Его почерк! Он расширяет географию! – Она нещадно захрустела пальцами, в отчаянии застучала по столу. – Как, как же вы не вызвали группу! Надо было отработать по горячему следу…

Сорокин приказал:

– Прекратить истерику.

Она замолчала.

– Сидеть.

Она подчинилась.

– Теперь слушай меня. Знаю я, что у вас означает «работать по горячему» – это грести всех подряд. Тут этого не будет, доступно?

Катерина, отводя злые глаза, кивнула.

– Отвечать.

– Так точно.

– Далее. На открытом сыром месте, на такой проходной дороге ни одна ищейка след не возьмет. Нет никаких горячих следов, ясно? Ясно?

– Так точно…

– Зато подвалит уйма народу, будет шмон и переполох, выдадут вязанку глупых распоряжений.

– Что же?..

– Выполнять их придется нам, не тебе, – напомнил Сорокин, – ты главковская и к тому же на больничном.

– Вы долго меня будете попрекать?

– Сколько сочту нужным. А теперь главное: сейчас все, в том числе и преступник, уверены, что имел место быть именно местечковый мордобой. Просто двое девку не поделили. Теперь попробуй раскинуть умишком, если остался: что случится, если преступник, настоящий убийца, в самом деле в районе? Что, если он смекнет, что и тут ему уже небезопасно? – И, не дождавшись реакции, ответил сам: – Он, как ты выразилась, расширит географию. Проще говоря, свалит, блуждающий прыщ, и выскочит… где? Возможно, снова в Сокольниках – а если нет?

Катерина упрямо глядела в сторону, но все-таки пробормотала:

– Но если это Сахаров…

– Это не Сахаров.

– Ну как вы можете быть так уверены?

Сорокин, ухватив ее за подбородок, заставил поднять голову:

– Иначе что получается: соврал твой муж? Он сообщил, что видел высокого, худого, хромающего, а на самом деле это был Сахаров – плотный, среднего роста? А коли так, то почему не предположить, что Михаил и нападал на девочек, поскольку при нем нашли вещи жертвы, да и нож…

– Не надо! – взмолилась Сергеевна.

– Надо. Что, бате Мишиному звонить?

Катерина сдалась. Глаза округлились, наполнились слезами, стали как у раненой овечки.

– Николай Николаевич, вы же не станете подозревать…

– И что мне помешает?

– Вы же сами… вы же знаете!

Нет, не на того напала. Ни тени сочувствия, ни мягкости не появилось на сорокинском лице, напротив – разговаривал жестко, твердо, как с чужаком, более того – врагом.

– Знаю. Но Романа Сахарова я знаю лучше. Я с ним бок о бок живу. Человек он сложный, но в преступлениях официально невиновный…

– Он просто не попадался…

– Это снова в мой огород камушек? – уточнил Сорокин. И, не дождавшись ответа, съязвил: – Руки заняться не доходят. Людей мало. В общем, так. Может, и скользкий он, но небезнадежный. Ломать ему жизнь отсидкой не позволю. Даже временной. У меня все.

Замолчали. Было слышно, как дождь за окном стучит и какой-то запоздалый прохожий второпях шлепает по лужам, спеша домой.

– Не скрипи ты на меня зубами, – посоветовал Сорокин уже по-другому, миролюбиво, – сотрешь.