Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Дверь в отделение заперта не была. Миновав коридор, оба устроились в своих обиталищах – лейтенант в кабинете, Колька – в клетке.

Глава 8

Наутро в кабинете директора фабрики Акимовой было неспокойно. Секретарь Машенька, как и весь район, уже знала, что стряслось накануне. Она пыталась выяснить, как у Оли дела, и спросить, не нужна ли помощь. Однако директор – неузнаваемая, бледная и твердая, как стена, – свирепо чиркая пером по бумаге и даже не поднимая глаз, сквозь зубы сообщила, что тут никто ни в чем не нуждается.

– Вернитесь к своим прямым обязанностям.

Машенька вышла, плотно прикрыв дверь. Чуть погодя в приемную проник Иван Саныч Остапчук. Поздоровавшись, правильно оценил обстановку, с пониманием спросил:

– Переживает? Или лютует?

– Ох, Иван Саныч, и то и другое.

– От таких дел на стенку полезешь. Я тут вам принес кое-что.

– Давайте.

– Опасаюсь только, что товарищу директору это настроения не поднимет, – предупредил Остапчук, – протокольчики снова.

– Опять наши бузят?

– Да вот.

– У нас? Нашли время и место!

– Не то что у нас. Точнее, совсем не у нас, – объяснил Иван Саныч, – вишь, по-цыгански орудуют, подальше от табора.

Машенька протянула руку:

– Передам.

– А вы погодите. Лучше доложите о моем прибытии. Я обязан провести профилактическую беседу.

Секретарь искренне предостерегла:

– Иван Саныч, может, не сейчас? Заведенная она – страсть.

Иван Саныч твердо сказал:

– Это уж ее дело, а моя задача – переговорить с руководством.

– Так лучше ведь в кадры, местком?

– В таких ситуациях, Маша, нужно к главному. А то не по-товарищески. Она будет думать, что у нее все хорошо, а в подбрюшье грыжа. – И, заметив, что Машенька что-то желает сказать, поторопил: – Иди, иди. Докладывай.

Через минуту Иван Саныч уже пожимал руку товарищу Акимовой.

– Прошу.

– Благодарствуйте. – Остапчук, расположившись, выложил на стол планшет, из него извлек несколько бумаг. – Я, Вера Владимировна, с неважными вестями.

– Когда они были хорошими?

– Согласен. Но коль скоро речь о наших с вами подопечных…

Директор прервала:

– Интересно знать, почему наши с вами?

– А то как же. У вас в штате числятся, обитают на нашей территории. Вот первый, извольте видеть: шорник Бутов, Николай Онуфриевич, в нетрезвом виде исполнял непристойные песни у столовой на Сретенке, оскорблял нецензурной бранью прохожих.

– Так.

– И второй момент. При попытке прохожих указать ему на недопустимость поднял скандал, к которому присоединился его товарищ, электрик Онопко Виктор Тихонович, который пригрозил гражданам, настаивающим на соблюдении порядка, «отключить» свет. – И сержант на всякий случай пояснил: – Разумея под этим избиение.

– Понимаю, – заверила директор. – Еще что-то?

– Имеется, – признался Остапчук, – еще протокольчик на Лисина, а вот еще один. В общем, я вам материалы оставляю, посмотрите.

Вера подчеркнуто безразлично сказала:

– Давайте, конечно. – И снова погрузилась в писанину.

Сержант проследил, куда сдвигаются бумаги (в дальний угол, в ящик), и, откашлявшись, произнес:

– Ваши работники, Вера Владимировна, с жиру бесятся.

– Неужели? А я как-то полагала, что нормированный рабочий день есть важное завоевание советской власти и трудящийся имеет право на отдых.

– А вы бы не ерничали, а рассудили сами: откуда у них силы и желание буйствовать? Да еще по-деревенски, подальше отъехать, чтобы мамка с тятькой не заругали…

– Что ж вы предлагаете, я не понимаю? – нетерпеливо спросила Акимова.

– Поднимите вопрос среди общественности: если молодые силы требуют выхода, то пусть и применяют их куда следует. Порядок наводят в родном районе, а не безобразничают по чужим.

Вера Владимировна, отложив наконец перо, глянула мрачно, заговорила раздраженно:

– А план на фабрике кто выполнять будет, уж не вы ли?

Саныч был непреклонен:

– На план, на святое то есть, я не посягаю. Разговор веду о внеурочном времени, о свободном то есть.

– Как они работать будут, если во внеурочное время будут за вас трудиться?

– За нас, значит. Я-то, гриб старый, думал, что если наш район, то безопасность и покой – дело общее, а оно вон чего.

– Именно. Если вам или кому иному не под силу ваша работа, то, может, честнее чем-то другим заняться? Или на пенсию.

– Вот спасибо.

– Да на здоровье! – Вера резко поднялась, хлопнула по столу, подалась вперед. – Разговоры разговариваете! Рабочие на фабрике вкалывают, как положено, а вы вот только скулите да беседы задушевные ведете! Гнать вас всех… к этой самой матери!

– Грубо, – подумав, заключил Саныч, но со стула не поднялся, напротив, откинулся вольготно и даже ногу на ногу заложил. – Гнать-то ума большого не надо. Сами пойдем, если не нужны. А вот случись что – куда побежишь?

– Да случилось уж!.. – Голос злобный прервался, в глазах слезы закипели, она отвернулась к окну, точно там показывали нечто интересное.

– А коли случилось – так и надо делать все, чтобы не повторилось, – невозмутимо заметил сержант. – Если у тебя на производстве чепэ случается, ты кому истерики закатываешь? Зеркалу? Или тому, кто под руку попадется? – Он посмотрел на часы, неторопливо, степенно поднялся и, прилаживая фуражку на голову, как бы вслух озвучил мысли: – Я Сергея-то видел. Мы с Галиной тридцать три года прожили, полстраны вместе объехали, двоих сыновей схоронили. И ни разу такого не было, чтобы друг друга обвинять. Не поддержать, не пожалеть, а, напротив, еще пальцем в рану потыкать. Ну и ну.

Махнув рукой, Остапчук ушел.

Четверть часа спустя Вера Владимировна, спокойная, с сухими глазами и даже, как не без удивления заметила Маша, со свеженаведенным румянцем, распорядилась вызвать к себе комсорга, парторга и начальника отдела кадров. Совещание (или выволочка) прошло ударно, заняло не более десяти минут. О чем говорилось – неизвестно, поскольку все проходило за закрытыми дверями при приказе «не соединять ни с кем». Но товарищи, выходя из кабинета, выглядели как после хорошего пропаривания при высокой температуре. Немедленно состоялись летучие митинги активов, протоколы которых зафиксировали решения о формировании самодеятельных рабочих групп охраны общественного порядка (единогласно, воздержавшихся не было). Тотчас из тех, кто нынче выходной, были сформированы патрули, которые отправились на улицы.