Благодать

Она застает Барта с Макнаттом обок лачуги, они сидят, расставив ноги под фартуком солнечного света. Лицо у Макнатта длинно от кислой гримасы. От сидения без дела голова у него плывет, Грейс это знает, рукам неймется заняться хоть чем-нибудь. Макнатт сидит, выковыривает грязь между пальцев ног, лепит из нее катышки. Говорит с Бартом о подрезке псам ушей, слушает Барт или нет, сказать трудно. Сидит он, свесив голову, праздно возится ножом с деревяшкой. Она вбирает их в свою тень, и Макнатт вскидывается, вперяется в нее долгим взглядом, это новое, другое глазенье.

Говорит, ее святейшая милость вернулись. А ну, помоги встать.

На его протянутую руку она внимания не обращает, подсаживается к Барту.

Макнатт натягивает сапоги и уходит в лачугу.

Эдак вот по-новому Макнатт на нее теперь смотрит. Она думает, взгляд у него, спору нет, помягчел. Эк сами глаза способны сообщать об истоме. Она извлекает осколок зеркала из кармана, вытирает подолом. Раскрывает пошире правый глаз и глазеет на него в зеркало.

Барт говорит, что с тобой такое?

Ничего такого.

Ты ведешь себя так, будто с тобой что-то не так.

Она смотрит на дверь и шепчет. Нам надо от него избавиться. От него одно лихо. Ты ж видел, какой он, – бестолковый, опасный. В черепушке не все ладно. Он не сделал то, о чем договаривались. Тот мужчина. Та женщина. Он тех людей убил.

Ловит себя в зеркале. Волосы стали летними, опустились ниже ушей, вьются по-женски.

Колли говорит, вылитая мама.

А вот и нет.

Барт говорит, ты к нему сурова. Макнатт такой, какой есть. Потому он и Макнатт. Он не может быть никаким другим.

Она сечет его взглядом, говорит, у тебя борода слишком длинная стала, не по лицу тебе, пора подстричь.

Макнатт выходит из лачуги, лицо у него обиженное. Говорит, а моя борода как? Тебе не кажется, что она тоже длинновата?

Она смотрит, как носком сапога он выколупывает из земли камень и швыряет его вниз по склону. На миг это птица, что летит к солнцу, а затем устремляется книзу паденьем проклятых.

В это утро она собирательница, бродит по оврагам босиком под солнцем полускрытым, будто кончик бледного пальца. Нутро ей крутит, склон холма сыр после ночного дождя, и уже час безуспешных блужданий. Да что угодно, думает она, лишь бы выбраться из той лачуги. Словно близнецы с карими своими глазами, делают вид, что на тебя не смотрят. Ничего теперь нету в лачуге, кроме мертвого воздуха. Весь годный воздух высосал Макнатт. На стену лезешь даже от его сопения.

Глянь! говорит Колли. Плечи у ней напрягаются, она видит звездную белизну земляного каштана, растущего под низким терновником.

Она говорит, не выношу их, Колли. Думаешь, это дурной знак? Как там мама их называла всегда? Умножитель темных тайн.

Колли говорит, я слыхал, от горьких ягод терновника женщина может забеременеть.

Она заползает под терн и ножом выковыривает два камешка-плода. Выбирается обратно, однако поскальзывается на сырой траве, падает в пасть дереву. Укус быстро приходится в мясистую пятку ладони.

Она вскрикивает, клятый поганец ты херов!

Колли говорит, отравишься до смерти, терновник, он же вусмерть ядовитый.

Хотелось бы ей исколошматить дерево палкой, из него же справленной.

Колли говорит, помрешь, оглянуться не успеешь.

Она чувствует шип под кожей, но достать не может. Отыскивает Барта одного в лачуге и протягивает ему руку. Он держит ее на весу и прищуривается, укладывает к себе на колени, словно шорник.

Говорит, обойтись с этим можно одним из трех способов. Могу сделать припарку, чтоб его вытащить, но на то надо день или два. Будь у нас пустая бутылка, можно было б накидать в нее спичек и так вытянуть занозу. А вот так точно быстрей всего.

При виде его ножа плечо у нее дергается. Локоть елозит.

Барт говорит, а ну сиди смирно. Если это терновый шип, тебе б побыстрей от него избавиться.

Глаза у него сощуриваются, он вскидывает нож, она выдергивает руку, стоит только лезвию коснуться ее кожи.

Ай! вскрикивает она. Ты мне руку оттяпать собрался.

Не дергайся, а.

Она закусывает губу, смотрит, как он царапает плоть, пока не показывается кончик шипа. Ей нравится, как нежен он с ножом. Затем он подносит ладонь ее ко рту и целует ее – нет, присасывается к мякоти, чтоб высосать шип, но лицо у нее все равно пунцовеет.

Колли говорит, надеюсь, он не рассчитывает, что ты пососешь ему в ответ.

Барт сплевывает занозу на землю и все еще держит ее за руку, оба вскидываются и видят, что за ними с порога наблюдает Макнатт. Сплевывает наземь себе между стоп. Говорит, сказал бы сразу, мудень.

Она отдергивает руку, говорит, я занозу в терновнике поймала. Смотри.

Эк Макнатт глядит на Барта, но не глядит на нее. Дергает за те струны, что рождают у него на устах улыбку. Ты, стало быть, на сучок присела, а?

Он на шаг отступил за дверь, и она не видит его глаз. А затем он орет, Есусе-нахер, и ей видно настоящую тьму его рта. Он топочет прочь из лачуги, испускает рев вниз по склону. Они смотрят, как он хватает камень и швыряет его в валун. Не Макнатт он сейчас, а кто-то другой, великий сокрушитель камней, сердитый бог, руки его устремляются, словно вилы, во все стороны буйства. Христе, говорит Колли, да у него черепушку прорвет. Но вот уж он запыхался, перестает, не смотрит на них. Отвертывается и уходит вниз с горы.

Барт открывает рот, чтобы крикнуть, но никаких слов не возникает.

Наконец она говорит, что это на него нашло?

Наблюдает она, как из деревьев и валунов созваны сумерками усопшие души. Выпростанная из утесника душа очерчена как окрик. Или грива какой-то буйной женщины, говорит Колли, волосы той твоей мертвой – хе! – в точности ее видок, уж точно. К плечу ее притрагивается рука, и это не Мэри Брешер, а Барт протягивает ей трубку с тем, что в ней осталось. Она шлет в низину круглый фортик дыма. Думает, до чего славная тишь без Макнатта. Пусть его не возвращается, подумаешь.

Хотела б она сказать Барту, что ее преследует призрак, но как такое объяснишь? Он не поверит ни слову. Скажет, покажи мне того призрака, о котором толкуешь.

Она говорит, ты в призраков веришь?

Он говорит, думаю, некоторые видят призраков, потому что им надо, чтобы призраки существовали. Нам не нравится верить в то, что всему непременно приходит конец. Ну или я так думаю, во всяком случае.

Колли говорит, да нахер, этот призрак людей преследует – хе! – когда я умру, хочу, чтоб душа моя стала куском от машины, здоровенной шестеренкой или заклепкой.