Большая игра

– Сельдий порт.

Глава Пятая. Горий Грызнов, виконт Олесский.

С наступлением темноты жизнь в столицах не прекращалась. Сколь бы скудно не чадили масляные фонари вдоль основных улиц-артерий, сколь бы не распалялась кровь у лихого, да и просто не умного люда от выпитого накануне - по мостовым спешили брички, знать и простой люд, завершив службу или просто отдохнув после дневных работ неспешно следовали в гости друг к дружке. Бал ли или просто ночное застолье в кругу знакомых лиц, богатых манили призывно театры и салоны, дорогие бордели и клубы. Люд попроще торопился на ночные представления, даваемые прямо на улицах, площадях или набережной. Суета дня оставалась в прошлом, вечерний сон уже придал сил и наступал черед неспешной, степенной праздности.

Вот прямо у стальных вод Исены визуализатор-недоучка прямо из воздуха ткал волшебное кружево - нити обращались в мистических мотыльков, мотыльки, едва прянув прозрачными крыльями, обращались в цветы. Цветы, в свою очередь, причудливо переплетаясь, внезапно являли изумленному зрителю густой лес, объятый пламенем. Пламя же, отдаляясь, становилось лишь огнем очага бродячей кибитки. Пусть мастерство чародея оставляло желать лучшего - картина дрожала, грозясь то и дело растаять или обратиться чем-то не столь лицеприятным для ока - простым горожанам и этого было вдосталь.

Вот на площади 'великий и несравненный', если верить тканому штандарту, пиромаг в безумном темпе андрованских дарбук, голосящих в умелых руках ассистентки швыряет и жонглирует пламенными булавами, крутит над головой пылающее кадило и проглатывает факела, даже не удосуживаясь вынуть обратно длинные древка. Истинно ли он был магом или лишь умелым фокусником - для зрителя не имело никакого значения.

Здесь прямо на площади танцы под звездами, тут - нежные струнные переливы сопровождают грустный вокал, там - экзотическим танцем смуглокожие девы распаляют ночную страсть, словно намекая на недалекий дом удовольствий. Город живет своей жизнью и днем, и ночью. И при свете солнца, и в тени Комиссариата. Немногочисленны часы затишья.

Лишь незадолго до рассвета дремают Хала и Ровиан. Часы, когда и примерный семьянин, и ушлый маркитан, и уличный карманник смыкают усталые очи. Когда пришла пора второго сна - отдыха от бесед, историй и развлечений, предваряющего дневную рабочую суету. Но и в эти часы жизнь продолжается, пусть уже и не бьет ключом. В гетто - самый разгар трудового 'дня', ифы не терпят яркого света, пусть и нечастый он гость в густой тени Комиссариата. Стража - активней патрулирует улицы, где-то беря давно 'проработанных' нарушителей прямо из теплых постелей. Убийцы, контрабандисты, 'черные' торгаши разворачивают бурную деятельность, пользуясь относительным запустением улиц.

Нет покоя столицам, считаны минуты, когда город точно вымирает. Застать такие минуты - настоящая удача. Без суеты улиц, без голосов, шагов и стука копыт. Без смеха и слез, без ругательств и благодарностей. Но даже застав их - рушишь. Ибо как минимум один житель не спит, нарушая покой - ты.

Так и в роскошном доме по проспекту Единения 34 покой был обманчив. Спала в своих постелях постоянная прислуга, по домам - приходящая. Дремал единственный охранник, вздергиваясь время от времени во сне. Спал престарелый терьер, годы назад отлученный от охот. Но был в доме и еще некто.

Половая решетка в задней кухонной каморке, куда кухарка сливал отходы или же даже просто 'отработанную' жижу из котлов и кастрюль, сдвинулась. Бесшумно, без, чего можно было ожидать, скрипа ржавчины о камень. Не хлюпнув влажно забившейся в щель между плитами и железом влагой - точно загодя кто-то озаботился тишиной. Тени, черные среди черноты, выскользнули из стока и замерли, вслушиваясь.

Двое. Невозможно рассмотреть этого в кромешном мраке, но оба - ифы. Темные облегающие одежды на одном и грязный балахон на другом, будь в во всем доме хоть единственный источник света, оттенили бы их иссиня-белую кожу. Низкорослые, как и все представители их народа - почти на голову ниже обычного человека, тонкие и жилистые. Один - обритый наголо, как принято среди мужчин его народа, губы окрашены черным. Второй - неприлично, по женственски, космат - пегие волосы нескольких сантиметров длинной. Лица обоих безразличные, умиротворенные, но то естественная черта для 'народа вечного мрака', народа курганов - нет смысла демонстрировать свои эмоции там, где с трудом можно различить контур фигуры. Еще один - дозорный - остался внизу, по стоком. Рабы, как, впрочем, и вообще все в странном, уродливом владения всех над всеми и ритуального каннибализма их обществе.

У ног ифов присели и тянут носом воздух несколько жирных откормленных крыс - питомцы второго, косматого в балахоне. Разведчики, глаза и уши.

Минуты прошли, прежде чем бледнокожая пара двинулась вглубь дома, крысы бросились вперед, не отдаляясь, тем не менее, от хозяина. Тишину дома нарушал лишь едва различимый цокот крохотных коготков, когда зверьки перебегали с ковра на плиты пола, да шелест балахона.

Единожды грызуны, а с ними и люди, насторожились - звери почуяли терьера, своего почти биологического врага, но собака спала где-то за дверями, запах остался еще со вчера.

Ифы знали куда идут. Они не отвлекались на двери и коридоры по пути, не наскакивали случайно на декоративные столики и не задевали аппликаций на стенах - они шли не по выданному кем-то плану, а по 'визуальной' разведке.

Вот и цель - тяжелая дубовая дверь хозяйских апартаментов, способная, будь нужда, выдержать удары ручного тарана городской жандармерии и дать владельцу драгоценные минуты. На двери врезной замок, но главное препятствие, знали ифы, не он, а внутренняя щеколда, больше напоминающая засов, открыть которую снаружи - задача не для тривиального интеллекта. Ее расположение также было известно им с точностью до миллиметра.

Косматый извлек откуда-то из глубин балахона и споро собрал миниатюрную ручную дрель, примерил сверло к едва осязаемому углублению на двери, оставленному в предыдущие визиты, выстлал пол тряпицей, готовясь принимать в нее стружку и работа пошла. Один иф медленно, стараясь не выдать себя и товарища случайным скрипом или взвизгом металла, вращал ворот. Второй - капля за каплей что-то лил из спринцовки в отверстие.

Когда сверло встретилось с щеколдой не донеслось ни звука - косматый ощутил это самим касанием, не полагаясь на слух. Дрель, тряпица и спринцовка исчезли так же бесследно, как и появились. Косматый сменил инструмент на нечто, напоминающее шило и заковырял им в отверстии. Второй тем временем разминал пальцами а после и вовсе отправил в рот комок густой не то смолы, не то глины и извлек флакончик с лаком - им предстояло замаскировать собой отверстие по окончании дела.

Теперь полной тишины добиться уже не удавалось, но едва различимый даже в абсолютной тишине скрип шила о щеколду вряд ли был способен встревожить кого бы то ни было. Секунды на все про все и косматый отстранился от двери, уступая место напарнику. Тот, не прекращая жевать, уже занял позицию у дверей с крохотной духовой трубкой в руках, изготовился...

И в ту же самую секунду дверь распахнулась настежь, сбив с ног не успевшего отскочить косматого, взвизгнула, ударяясь о стену одна из крыс. Крупные, крепко сбитые фигуры выскочили из дверного проема, темной молнией метнулись безмолвные собачьи тени. Косматого зафиксировали лицом в пол, разжав челюсти и не позволяя раскусить зуб с ядом, буде таковой у него окажется. Его товарищ еще успел 'плюнуть' из трубки и взмахнуть невесть откуда извлеченным кинжалом, но тот лишь жалобно звякнул о горжет - иф умело бил по шее, как он думал не рискуя - и вот уже и он скручен так, что даже дохнуть больно. Заверещали крысы, задавленные двумя молчаливыми псами, не издавшими даже рыка. Все закончилось в считанные секунды.

Защелкали зажигалки и хозяйский кабинет озарился неровным светом масляных ламп. Опускать канделябр и разжигать его присутствующие поленились. За время скорого действа Горий Грызнов, еще на днях Настоятель, а теперь просто виконт Олесский даже не поднялся из кресла. Он привык посылать людей на рисковые операции, на смерть. Привык при этом сидеть недвижимо и дожидаться результатов. Роглаф Даллерсон, чадец, некогда прямой подчиненный офицер-башелье Грызнова на 'Гневе Альвира' и четверо его людей уже заволокли неудавшихся убийц в комнату и теперь просто стояли, ожидая распоряжений.