Бородинское поле

Штейнборн остановил свой "мерседес". Шедший впереди

колонны, похожий на огородное пугало фельдфебель в

нахлобученной

большой

рыжей

шапке-ушанке,

реквизированной, должно быть, у какого-то колхозного

сторожа, подал колонне команду "Смирно" и суетливо

подбежал с рапортом, из которого генерал и доктор поняли,

что это похоронная команда. Лицо Штейнборна исказила

пренебрежительная гримаса. Настроение у него было

испорчено. И не сейчас, а несколькими минутами раньше,

когда он, как и Гальвиц, увидал кладбище танков перед Спасо-

Бородинским монастырем. Встреча с похоронной командой

изорвала генерала. Он вышел из машины и грубо сорвал с

тонкой длинной шеи фельдфебеля грязный, поношенный

шарф, процедив сквозь зубы:

– Вы позорите доблестную армию фюрера, скоты.

Посмотрите, на кого вы похожи... бродяги-гробокопатели...

И в этот самый момент из подбитого немецкого танка,

стоящего в полуторастах метрах от дороги, ударил пулемет,

прострочил длинной, непрерывной строчкой по генеральской

машине и по колонне. Генерал и фельдфебель упали

одновременно, ухватившись друг за друга в предсмертной

агонии. Несколько солдат в колонне тоже замертво упали на

дорогу, другие с криком шарахнулись в сторону. Мотор

бронетранспортера дико взревел, двигаться вперед было

нельзя: мешал "мерседес" и упавшие на дорогу солдаты.

Водитель попытался дать задний ход, но тут же один за другим

прогремели два орудийных выстрела; первый снаряд пролетел

над машиной, второй, легко прошив бортовую броню,

разорвался внутри бронетранспортера.

И тогда из железной утробы транспортера начали

вываливаться окровавленные солдаты из охраны генерала.

Вилли Гальвиц видел, как упали генерал и фельдфебель.

Сначала он ничего не понял и хотел броситься им на помощь,

но, поддаваясь инстинкту самосохранения, открыл дверцу

машины с противоположной стороны и тут же увидел, как в

колонне гробовщиков один за другим падают сраженные

солдаты, а другие просто ложатся наземь, чтобы спастись. И

он тоже лег, распластавшись на рыхлом снегу. И это его

уберегло, потому что третий снаряд угодил в "мерседес", и

генеральская машина вспыхнула, как коробка спичек. Гальвиц,

спасаясь от близкого огня, торопливо начал отползать в

сторону от дороги. Он уже не думал в эти трагические для него

минуты ни о своем друге Штейнборне, ни о кладбище танков и

гранитных обелисках, ни о замертво упавших на дорогу

солдатах, позорящих армию фюрера. Он думал только об

одном: уцелеть, остаться в живых.

Шедший впереди танк командира дивизии остановился,

как только прострочила пулеметная очередь. А после удара

пушки по бронетранспортеру командир генеральского танка

понял, откуда стреляют, быстро развернул башню и подряд

влепил в такой же, как и его, в свой, отечественный, но

взбесившийся танк три снаряда. Он стрелял бы и еще, но в

этом уже не было необходимости: "бешеный" танк был охвачен

пламенем и окутан черным дымом, ровным столбом

потянувшимся в блеклое морозное небо.

Кузьма Акулов, смертельно раненный в грудь горячим

осколком снаряда, разорвавшегося внутри танка, оставлял

этот мир спокойно и легко. Он исполнил то, что задумал,

рассчитался с врагом сполна, и ему было только немного

обидно, что ни подполковник Макаров, ни Елисей Цымбарев не

могли видеть, как горели генеральская машина и

бронетранспортер и как падали под свинцовым ливнем его

пулемета фашисты в центре Бородинского поля.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Слава Макаров лежал в той же палате, в которой

незадолго до этого лежал его дядя Игорь, и Варя по-прежнему

большую часть времени проводила в госпитале, в свою

квартиру не заходила, ночевала либо у родителей мужа, либо у

своих на Верхней Масловке: Вера Ильинична постоянно

справлялась о здоровье внука. Рана Святослава заживала

быстро, и Святослав, как когда-то Игорь, за полночь

засиживался в полутемном коридоре у столика, освещенного

настольной лампой, и рассказывал Варе о делах фронтовых.

И хоть недолго ему пришлось воевать, но рассказать было что.

Оказывается, курсант Макаров и ополченец Остапов

воевали в одном сводном отряде в районе Утицы, Артемки, у

самого Бородинского поля, а встретились друг с другом лишь

за день до того трагического случая, когда осколок немецкой

мины прошелся по ребрам Святослава. И Олег, как когда-то

выносил с поля боя комиссара Гоголева, теперь вынес из-под

обстрела будущего комиссара Макарова и, можно сказать, спас

его.
– Мы сначала не узнали друг друга, - рассказывал

Святослав полушепотом, переводя взгляд с Вари на

Александру Васильевну. Прикрытый сверху полотенцем

зеленый абажур тускло освещал его исхудавшее, а при таком

освещении землисто-серое лицо. - В военной форме Олег

Борисович совсем не похож...

– На кого? - спросила Варя, не сводя с племянника

умиленного взгляда, ласково улыбаясь.

– На себя не похож, - с серьезным видом и взахлеб

отвечал Святослав. - А он, вы знаете, тетя Варя, сильный,

Олег Борисович. Я даже не ожидал. И, оказывается, храбрый.

Через него прошел фашистский танк, это когда комиссара

убило. Не наш комиссар, из другой части, артиллерист. Его,

раненного, тоже Олег Борисович выносил.