Бородинское поле

окреп простой и ясный жизненный принцип: не прятаться от

трудностей, не строить свое благополучие за счет других. "Чем

я хуже других" или "Чем я лучше других" - стало его житейской

философией. И в конечном счете все это привело его в танк.

В его усталой, но ясной голове мысли текли медленно и

плавно, а вместе с ними незаметно, воровски подкрадывался

сон. Он не отгонял его и не боялся. Впереди была длинная

ночь, а исполнить свой замысел, свой последний долг он не

мог в темноте. Он хотел ясно видеть своих врагов и знал, что

все произойдет утром или днем. Согревшись собственным

дыханием, он уснул и спал без сновидений несколько часов

кряду.Генерал Штейнборн и доктор Гальвиц прибыли в

деревню Бородино с восходом солнца. Поток автомашин всех

видов и назначений, бронетранспортеров, танков и мотоциклов

направлялся по дороге на Можайск, уже занятый фашистскими

войсками. На косогоре у белой церкви солдаты жгли костер, и

дым от него черными клубами уходил высоко в морозное небо.

На обочину шоссе у сожженного моста через Колочь они

вышли из машины. Гальвиц достал из полевой сумки альбом

фотографий и схему расположения памятников на

Бородинском поле, быстро "привязал" ее к местности. Генерал

поднял меховой воротник - крепенький морозец щипал уши, -

вскинул к глазам бинокль и посмотрел в сторону Семеновского.

На белом заснеженном поле среди увенчанных крестами и

орлами обелисков безжизненно чернели подбитые и

сожженные танки, тоже разрисованные крестами. Их соседство

с обелисками порождало у Штейнборна неприятные чувства:

картина эта казалась ему неестественной, нарочитой. Не

отнимая от глаз бинокля, генерал спросил:

– Вилли, почему так много памятников? Это кладбище,

что ли?

– В известном смысле - да, Курт, старое воинское

кладбище. Впрочем, и новое. Здесь русские проиграли битву

французам.

Генерал хотел сказать, что история повторяется, но вид

сгоревших танков среди обелисков и многозначительная фраза

Гальвица о новом кладбище его смущали, и он сказал с

иронией:

– А потом, Вилли, Наполеон занял Москву. .

– Был большой пожар. Москва горела несколько суток и

никто огонь не тушил. Некому было. А после - отход и гибель

великой армии, - продолжил Гальвиц и внимательно посмотрел

на генерала.

Штейнборн опустил бинокль, и взгляды их столкнулись:

полный раздумий и сомнений взгляд доктора и надменно-

саркастический взгляд генерала. Между ними произошел

мгновенный диалог без слов, сложный и тайный, острый и

ожесточенный. Продолжать его было рискованно, и генерал

сказал:

– Нет, господин доктор, история не повторится, и пожара

на этот раз не будет. Все произойдет наоборот: то, что когда-то

не сумел довершить огонь, теперь довершит вода. Так решил

фюрер - Москва будет затоплена... А сейчас - на Можайск...
–

Он решительно шагнул к машине.

– Послушай, Курт, - заговорил Гальвиц, садясь в

генеральский "мерседес", - я предлагаю сделать маленький

крюк. В Можайск мы успеем. Это задержит нас всего на

полчаса. Я хочу проехать в центр Бородинского поля и

сфотографировать тебя на командном пункте Наполеона. Там

тоже есть памятник. Тут недалеко.

Сфотографироваться на командном пункте Наполеона!

Эта блестящая идея пришлась по душе молодому

тщеславному генералу, и он решительно сказал:

– Поехали.

Они свернули направо к Семеновскому: впереди

"мерседеса" шел танк Штейнборна, позади бронетранспортер

с личной охраной. Генерал был возбужден. Задумчиво-

созерцательный вид доктора ему не нравился, он ловил

тревожный, подавленный взгляд Гальвица, скользящий по

сожженным танкам, и пытался приподнятым, бодряческим

разговором отвлечь его от неприятного, рассеять тягостные

мысли.

– Война, дорогой Вилли, всегда влекла за собой жертвы.

Победа дается дорогой ценой, и чем выше цепа, тем ярче

ореол славы. Судя по этим памятникам, в битве с Наполеоном

русские дорого заплатили за свою победу.

– А стоит ли ворошить прах древних, генерал?

Штейнборн не ответил. Мысли его, как и взгляд, не

задерживались на одном предмете: они сновали, суетились

торопливо и возбужденно. Впереди показалось ярко-красное

здание.

– Это что за церковь?
– Генерал кивнул на громаду Спасо-

Бородинского монастыря.

Гальвиц неопределенно пожал плечами: к чему этот

вопрос? Разве мало в России церквей? Не в этом суть. Его

воображение поразила поистине жуткая картина, открывшаяся

перед Багратионовыми флешами: кладбище немецких танков

и бронетранспортеров. Такого он еще не видел. Черные

стальные гробы на белом фоне среди горделиво сверкающих

обелисков. Они - как вызов, как роковое напоминание.

Навстречу им по дороге от Шевардино двигалась колонна

немецких солдат, съежившихся на морозе, обутых и одетых кто

во что горазд. Поверх пилоток - женские платки, шарфы и

разное тряпье. Они шли, зябко скрючившись, засунув руки в

рукава и карманы, притопывая окоченевшими ногами. Впереди

колонны звучно поскрипывала полозьями подвода, в которой

лежали лопаты, кирки и топоры. "Красочное, символическое

шествие", - подумал Гальвиц. Ему живо вспомнилась

литография, изображавшая бегство Наполеона из России, и он

обратился к генералу, кивая на солдат:

– Что за сброд, Курт?