Бородинское поле

– Постой, погоди, Славка, ты давай по порядку, не все

сразу, - взволнованно перебила Варя.
– Как это через Олега

прошел танк? Ты оговорился?

– Да совсем не оговорился, он даже раздавил его

противотанковое ружье, которое потом выбросить пришлось, -

отвечал Святослав и принялся обстоятельно объяснять, как

прошел немецкий танк через окоп, в котором сидел Олег, как

потом Олег подстрелил немецкого танкиста и забрал его

парабеллум, как потом смертельно раненный комиссар

подарил ему свой автомат. Словом, он поведал Варе все, что

успел узнать об Остапове как из рассказа самого Олега, так и

со слов его товарищей. Варя слушала со страданием и

гордостью за мужа. "А ведь он такой, мой родной Олежка, и

другим он быть не может", - думала она, глядя на Святослава.

Эти рассказы продолжались почти каждую ночь, когда

Святослав пошел на поправку. А потом его рассказы Варя

пересказывала в большом новом многоэтажном доме на улице

Чкалова и в деревянном ветхом домишке на Верхней

Масловке, доставляя радость и Остаповым, и Макаровым.

Наталья Павловна слушала невестку, не скрывая слез и не

прерывая вопросами: только вздыхала. А Борис Всеволодович

с отцовской гордостью повторял:

– Мм-да, все это похоже на Олега. Очень правдоподобно.

– Как будто кто-то мог сомневаться в достоверности рассказов

Святослава.

После того как за полночь Святослав уходил в палату,

Варя спрашивала свою подругу:

– Ты знаешь, Саша, кого он мне напоминает? - И

отвечала сама же: - Петю Ростова. Помнишь, у Толстого?

– По-моему, Петя был помоложе, тот еще мальчик вроде

моего Коли. А твой племяш совсем взрослый. Серьезный,

рассудительный.

– Да какой-же он рассудительный? - возражала Варя с

нежностью и теплотой, которую она питала к племяннику. -

Говорит сумбурно, никакой последовательности. Начнет про

Олега и вдруг перескочит на какого-то комиссара. При чем тут

комиссар?

– А при том, что и комиссара Олег спасал. Я смотрю, он у

тебя там нечто вроде санитара или милосердного брата, -

смеялась Саша и потом вдруг: - Ты письмо ему написала? Я

ведь завтра на фронт. Туда, где твой Олег. Обязательно

встречу. Теперь мы знаем, где он: пятая армия, тридцать

вторая дивизия.

– Командует армией генерал Говоров, а дивизией

полковник Полосухин, - в тон продолжала Варя. - Там тебя

ждет Леонид Викторович Брусничкин.

– Он ждет нас обеих, - напомнила Саша. Варя поняла ее

намек, ответила нерешительно:

– Да я, пожалуй, тоже. Что ж, Славка, можно считать, на

ногах...

Они должны были уйти на фронт раньше, но появление в

госпитале Святослава задержало Варю, а с ней и Саша

временно отложила свой уход из госпиталя.

– Ну смотри, тебе решать, - как будто даже со скрытой

обидой или упреком сказала Саша, собираясь уходить.

– А то

давай письмо. Может, разыщу, передам.

– Да уж лучше я сама явлюсь вместо письма. Поедем

вместе, - наконец решила Варя.

Как часто наши решения и планы ломают

непредвиденные обстоятельства, особенно на войне. Так

случилось и с Вариным решением ехать на фронт, и

обязательно к мужу, в 32-ю дивизию. В тот вечер, простившись

со всеми в госпитале и договорившись с Александрой

Васильевной о завтрашней встрече, она пораньше

отправилась домой и прежде всего поехала к своим на

Верхнюю Масловку. Мать сидела у стола заплаканная перед

фотокарточкой Игоря. Маленькое сморщенное лицо ее

посерело, а в невидящих бесцветных глазах была бездонная

скорбь. Варя, как только увидела на столе прислоненную к

стеклянной банке фотографию - последнюю, со Звездой Героя,

– так все поняла: случилось что-то ужасное. Но спросила,

стараясь не выдавать волнения:

– Что с тобой, мама? Ты плохо себя чувствуешь? На тебе

лица нет.

– Игорек-то наш... царство ему небесное... - И заныла

слабеньким детским голоском; худенькие плечики ее мелко-

мелко задрожали под теплым шерстяным платком.

– Игорь?!

Глаза Вари расширились и застыли в ужасе, голос

оборвался, одеревенели слова. И только тогда она обратила

внимание на лежащую на столе бумажку. Схватила ее

дрожащей рукой - неясные, словно в тумане, строчки

расплывались, плавились, оставался от них лишь страшный

смысл: пал смертью героя в бою с фашистскими

захватчиками. И все, никаких подробностей. Где, когда и как?

Варя еще раз молча пробежала затуманенным взглядом

скупые строчки. Больше ничего, даже не сообщили, где

похоронен. Мысли метались и путались. А может, только

ранен, может, ошибка? Почему же не сообщили, где

похоронен? Или нечего было хоронить, как того пограничного

лейтенанта Гришина, о котором Игорь рассказывал? Сгорел в

танке? Эта мысль леденила душу, но в то же время Варя

сознавала, что нельзя допускать слабости, поддаваться

угнетающим сердце и разум чувствам, надо взять себя в руки,

успокоить мать. А как ее успокоишь?

Мать слегла, с ней случился сердечный приступ. Ее

нельзя было оставлять. О поездке завтра на фронт теперь не

могло быть и речи.

И Саша поехала одна.

21 октября после ожесточенных боев южнее Можайска

пятая армия отошла на новый рубеж в район Дорохово и

Тучково. Штаб армии размещался в Кубинке, где скрещивались

шоссейные и железные дороги.

Фельдмаршал Клюге спешил. Его разведка доносила, что

пятая армия русских обескровлена, что 32-я стрелковая