Братчина

Эту особенность Михаила Петрова я знал. Выпивал он, как в одном старом анекдоте, до бесконечности.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Хутор

1

Генерал Веретенников был не единственным генералом, пожелавшим издаться в «Современном литераторе». Я хоть и проводил большую часть времени в «Литературной жизни», в издательство приходил почти каждый день. Вепсов ни один издательский проект не запускал без моего одобрения.

— Ну и где ты шляешься? — спросил он, когда я появился в его кабинете. — Книгу издать надо.

— Одну?

— Пока одну, а там и вторая нарисуется. От генерала Иванова вчера приходили.

— Какого Иванова?

— Того самого, Федора Николаевича. Который собственную партию организовал.

Об этом Иванове я кое-что слышал. Это был генерал новой формации, который мог не только воевать, но и рулить страной. Во всяком случае, так ему казалось.

— Если он идет в политику, без книги не обойтись, — согласился я. — Рукопись принес?

— Сегодня принесет, в пятнадцать ноль-ноль, так что не сбегай. Познакомиться хочет.

Я посмотрел на кота Тимку. Тот спал, что называется, без задних ног. Для меня Тим в вопросах книгоиздания был чем-то вроде талисмана или, если хотите, оракула. Если он при упоминании о новой книге просыпался и поднимал голову, я настораживался: в этом случае с книгой обязательно возникали проблемы.

Сейчас Тим даже не шевельнул кончиком хвоста.

— Издадим, — сказал я. — Тираж три тысячи?

— Пять.

— Тем лучше. Реализацию, как я понимаю, они берут на себя.

— Об этом речь пока не заходила.

— Так ведь политика! — поднял я вверх указательный палец. — У них малых тиражей не бывает.

Поднимать палец вверх я научился одновременно у Вепсова и Петрова. У обоих этот жест появился, похоже, с молоком матери, я его приобрел с годами. Неизвестно, правда, во благо или во вред.

— Обезьянничанье всегда во вред, — сказал Вепсов. — И палец у тебя короток.

У самого Вепсова указательный палец тоже короткий. А у Петрова увечный. Но поднимали они его вверх весьма охотно.

В пятнадцать ноль-ноль я спустился в кабинет директора. Там уже было полно народу. Генерал с директором беседовали в комнате за сценой, свита расположилась за большим столом. Хоть все они были в штатском, я безошибочно вычислил парочку генералов. Но эти генералы были не секретари или денщики — замы. При них несколько молодых людей.

«Партийцы, — подумал я. — Тут должен быть весь срез общества, от молодежи до пенсионеров».

— Вы главный редактор? — подошел ко мне один из замов.

— Главный, — кивнул я.

— Все вопросы по рукописи ко мне, — приосанился он. — Фамилия моя Пастух, зовут Леонид Петрович. Книгу надо издать к маю.

«Почему к маю?» — подумал я.

— Чтоб до сентября раскрутить.

— А в сентябре?

— Выборы в Думу.

Да, отстал я от политической жизни. У людей выборы, а у меня ни книг, ни амбиций. Даже кот Тимка имеет больший вес, чем я. Один из молодых партийцев чесал ему пузо. Тимка удовлетворенно жмурился, перекатываясь с боку на бок. А он не каждому дает чесать себя. Видимо, хорошие люди эти партийцы.

— Как сейчас живут писатели? — спросил Пастух.

— По-разному, — ответил я.

— У Федора Николаевича мать поэтесса, вместе с Луговским училась. Лидию Иванову знаете?

— Слышал, — кивнул я. — Если с Луговским, значит, хорошая поэтесса. Он с плохими не знался.

Леонид Петрович посмотрел на меня долгим взглядом, но ничего не сказал. Видимо, с творчеством Луговского он был не очень хорошо знаком. А я знал, что Луговской симпатизировал вдове Михаила Булгакова. Но тоже ничего не сказал.

— У нас есть свое издательство, — сказал Пастух, — но решили обратиться к вам.

— «Воениздат»?

— И «Воениздат», и «Граница». Но такую книгу лучше издать у штатских.

Я покивал, соглашаясь. С какого-то времени я перестал спорить с генералами.

— А что тут спорить? — улыбнулся Пастух. — Книга причесана, даже отшлифована. Вам только издать.

Отшлифованная книга — это худший из видов печатной продукции. Но не с генералами говорить об этом, и я пошел к молодежи.

Среди них был человек борцовской наружности — широк в плечах, коротко стрижен. Такие люди еще со времен спортивной юности мне нравились.

— Борец? — спросил я.

— Штангист.

Да, уши у него не поломаны. Но и штангисты хорошие ребята. Мы пожали друг другу руки.

— Вы поэта Кадисова знаете? — спросил штангист.

— Знаю, — сказал я.

— Он был у меня взводным.

— Да ну? — удивился я. — А вы сами кем были?

— Ротным.

Юра Кадисов меньше всех был похож на человека, имеющего отношение к армии. А вот поди ж ты.

— И где вы служили?

— В Забайкалье. Дыра дырой. Кроме воинской части, вообще людей нет. Юрочка в пятницу улетал в Москву, в воскресенье вечером прилетал.

— Зачем? — спросил я.

— Отдыхал! — посмотрел на меня бывший ротный. — Его папа был начальником на золотых приисках.

— Понятно, — сказал я. — Деньжата, стало быть, у него имелись.

— Еще какие! Когда демобилизовался, купил себе леспромхоз. Теперь где-то здесь...

— Да, издает журнал «Золото России». Глянцевый. Так вы у него, значит, были ротным?

— Недолго. Моя фамилия Топорков. Володя.

— Теперь у генерала служите?

— Начальник предвыборного штаба.

Я хотел было спросить, сколько у него подчиненных, но из комнаты за сценой вышли Вепсов и генерал.

2

Генерал Иванов производил приятное впечатление. Был он немногословен, улыбчив, с хорошими манерами. Про подтянутость я и не говорю.

«От женщин, наверно, отбоя нет», — подумал я.

— У него крепкая семья, — сказал Топорков.