Братчина

— Как тебе удалось так сохраниться? — крикнул он, обнимая меня.

— Ваня, — отступил я от него на шаг, — держу строгий режим.

— Какой? — вытаращился Иван.

— Пью, гуляю, — негромко, но внятно сказал я. — А ты, значит, лечишься?

— Лечусь, — повесил голову Ваня.

Я посмотрел по сторонам. Ни одного из аппаратчиков рядом не было. Шуток они не любили. Наверное, как и людей, их отпускающих.

Рядом появился человек приблизительно моего возраста. Надо продолжать светскую беседу, раз уж начал.

— В прошлый приезд видел по телевизору своего новогрудского одноклассника, Вовку Дрозда, — сказал я. — Заместитель генерального прокурора, рассказывал, как они борются с организованной преступностью. Где он сейчас?

— Пока дома, — негромко, но тоже внятно ответил гражданин.

Я понял, что от этих эшелонов власти лучше держаться подальше. Ездил до сих пор на «кукушке» — и продолжай. Вагонами люкс в скоростных экспрессах пусть наслаждаются другие. Хотя и там, если судить по фильму «Убийство в Восточном экспрессе», приканчивают не всех.

Я увидел Павловского, стоявшего неподалеку. Вид у него был серьезный, но глаза смеялись. Тертый калач, хорошо знающий правила игры.

Загремела музыка про первый тайм, что мы уже отыграли. Она была как никогда к месту.

5

После торжественного собрания в Кремлевском дворце Петров заметно ко мне охладел. Во всяком случае, к себе в кабинет стал приглашать гораздо реже. Меня это только радовало, пусть сам разбирается со своей Зинкой.

Не скажу, что я разрывался между издательством и газетой, но и там, и там дела были. В издательстве готовил к выходу в свет собрание сочинений Птичкина. В газете редактировал материалы, присланные из Беларуси, и писал свои.

— Как тебе моя поэма? — спросил Птичкин, зайдя в кабинет на Поварской.

— Какая?

— Про маршала Будённого.

— Хорошая, — сказал я. — Про маршалов не бывает плохих поэм. А тут сам Будённый.

Недавно мне рассказали анекдот про Сталина, в котором главным действующим лицом был как раз Будённый. Правительственный поезд остановился на одной из станций, и из вагона стали выходить всенародные любимцы — Молотов, Каганович, Калинин, Сталин. Молоденький солдат с восторгом называл их имена, публика аплодировала. Будённый замешкался и вышел на перрон последним. «И Будённый, ё... твою мать!» — выкрикнул солдатик. После этого случая на заседаниях политбюро Сталин при появлении Будённого всегда говорил: «И Будённый, трам-тарарам». Члены политбюро хохотали так же весело, как и публика на станции.

— А ты поэму читал? — с подозрением посмотрел на меня Птичкин.

— Конечно, я читаю все книги, которые у нас издаются.

— Вам бы только смеяться, а здесь серьезное произведение.

Кажется, Птичкин тоже знал анекдот про Будённого.

— Я про всех знаю, — кивнул Птичкин. — И особенно про пятую колонну в нашем правительстве.

О правительстве мне говорить не хотелось, тем более после новости о Вовке Дрозде, сидящем где-то дома и ожидающем своей участи. Позвонить бы ему, но телефоны заместителей генеральных прокуроров, пусть и бывших, простым гражданам недоступны.

— Боишься? — испытующе посмотрел мне в глаза Птичкин.

— Конечно, — сказал я. — Не боятся только те, кто сами такие.

Птичкин задумался. Он мог бы сказать мне в лицо все, что думает, но и книгу издать хочется. Вредитель, а я, несомненно, таковым был, хитер и коварен, и бороться с ним надо проверенными методами. Он решил зайти с другого бока.

— Слышал, ты с Петровым дружишь?

— Работаю у него.

— Дрянь человек, столько про армию понаписал. Да и про комсомол... Вепсов знает, что ты с ним якшаешься?

— Наверное.

— Твое, конечно, дело, но добром это не кончится, помяни мое слово. И вообще... Только я никому ничего не скажу, даже под пытками. У сталеваров, знаешь, твердый характер. И прямой. Книгу издадим — я тебе первому дам слово. Если наградят премией, позову на банкет. Надо дружить друг с другом, а не собачиться. Ты меня понял?

— Понял, — сказал я.

Птичкин вышел из кабинета. Я подумал, что поэму про Будённого он написал исключительно ради премии. А что, могут и дать. В России всегда найдется местечко, где оскорбленному есть чувству уголок. А там не только утешат, но и приголубят.

В газете меня ждал антипод Птичкина.

— Ты что-нибудь про «Лиру» слышал? — спросил Кроликов, как только я вошел в комнату.

— Нет.

— И про меня не слышал?

— Нет.

— Что вы заладили — «нет» да «нет»! — фыркнула Тамара. — Леша сказал, что Петров против Алексея Павловича копает. А вы к нему ходите. Что он говорит?

— Давно не хожу, — сказал я. — После Кремля мы рассорились.

— Да ну? — удивился Кроликов. — А что было в Кремле?

— Напились, — пожал я плечами. — Не все, конечно, некоторые, но осадок остался.

— А что, вы можете напиться? — тоже удивилась Тамара.

— Ничто человеческое нам не чуждо.

— Кому это — нам?

— Небожителям. И вообще, не лезь не в свое дело. Так что говорит Белкин?

— Петров ходил к Рыбину, — вздохнул Кроликов. — Беседовали на повышенных тонах. А это добром не кончается.

«Они что, сговорились с Птичкиным? — подумал я. — Разные люди, а мыслят одинаково».

— Ира, он тебе больше сказал, — повернулась к подруге Тамара. — Признавайся.

— Не сказал, а намекнул, — ответила та, стараясь не смотреть на меня. — Скоро, говорит, всё узнаете.

Как всегда, до меня все доходит в последнюю очередь. Что за намеки?

— Ладно, оставим сплетни, займемся делами, — распорядился Кроликов. — Значит, всем коллективом мы едем в Питер?

— Да, в качестве награды за хорошую работу, — заулыбалась Ирина. — Я пошепталась с Натальей, и она все устроила.

Наталья была одна из сотрудниц в департаменте Рыбина. Между прочим, повадками похожа на Ирину, и они вполне могли пошептаться. Но все вместе мы еще никуда не ездили.

— А теперь поедем! — сказала Ирина. — Там шикарная программа — Таврический дворец, жить будем во дворце в Пушкине...

— А Эрмитаж? — встряла Тамара.

— Эрмитаж в частном порядке, — сказал Кроликов. — И вообще, он Зимний дворец. На сколько едем?

— На пять дней.

Ирина стояла перед Кроликовым, вытянув руки по швам. Хорошая подчиненная, вышколенная.

— Поедем? — посмотрел на меня Кроликов.

Я пожал плечами. Скажут — поеду, мое дело маленькое.

6

В город на Неве мы отправились поездом. Нас четверо, в купе никого лишнего. Если кого-нибудь и убьют, найти убийцу не составит труда.