Братчина

— Привет, Танька! — плюхнулся на стул рядом с ней Михаил. — Водки выпьешь?

Я знал, что в таких случаях спасает иногда именно водка, и наполнил до краев рюмку, стоявшую перед ним.

— Пей! — приказал я.

Петров послушно взял рюмку. Рука его, как ни странно, не дрожала, и Михаил медленно вылил содержимое рюмки себе в рот.

Я положил на тарелку маринованный огурчик.

— Не надо, — помотал головой Петров. — Еще.

Я снова наполнил рюмку. Михаил выпил.

— А вот теперь можно и выступать! — обвел он взглядом зал. — Где микрофон?

Я показал. Председатель уже начал говорить приветственное слово.

Петров грузно поднялся со стула и направился к нему. Сейчас он уже не качался, наоборот, шел прямо и уверенно, как броненосец в волнах штормящего моря.

— Силён! — сказала Татьяна. — Давно у него работаете?

— Недавно, — ответил я.

— Но свое дело знаете. С таким замом не пропадет.

— Я веду приложение «Лира».

— А я кое-что там читала. Очень симпатичное приложение. Лучше, чем основная газета.

Я пожал плечами.

— Приходите ко мне на интервью. В понедельник я вам позвоню, и мы назначим время. Идет?

— Идет, — кивнул я.

Петрову дали микрофон, и он произнес спич о культуре, которая спасет наш разрозненный мир. Речь была сумбурная, но понятная, а главное, она очень хорошо вписывалась в контекст мероприятия. Во всяком случае, речь председателя была намного сумбурнее.

— Я бы так не смогла, — сказала Татьяна. — Тем более столько выпив.

— У него была деловая встреча, — объяснил я.

— Да уж вижу, — усмехнулась она. — Дорогими духами за версту несет, поэтессы такими не пользуются.

— Она прозаик.

— Понятно.

Прозвучала здравица, и мы стали наполнять бокалы. Я себе налил водки. В таких ситуациях спасает только она, родимая.

Петров в это время чокался с председателем и его замами. Теперь ему можно было и расплескивать содержимое рюмки, и запанибратски обниматься, и даже пошатываться.

— Падать только не надо, — сказала Татьяна.

Мы с ней чокнулись и выпили.

3

В нашем приложении ситуация подходила к какой-то черте. Я, правда, не понимал, что она собой представляет. Лучше других о ней знал Кроликов, но молчал. Я тоже предпочитал не высовываться.

— А вы лучше съездите куда-нибудь, — сказала Тамара. — Все лучше, чем других поить.

Она намекала на то, что к нам очень уж зачастили сотрудники из других отделов.

— Литература прямо не вылезает, — кивнула Тамара. — Алексей Павлович, зачем вы им наливаете?

— А куда деваться? — пожал плечами Кроликов. — Коллеги.

— Какие такие коллеги? Пьяницы!

Тамара явно нарывалась на скандал, но Кроликову, видимо, к этому не привыкать.

— Егоров вообще в редакции ночует, — продолжала витийствовать Тамара. — А у нас пьет.

— Почему здесь ночует? — спросил я.

— Очередная жена выгнала! Знаете, сколько их у него?

— Не знаю, — сказал я.

— Штук пять, и это только официальных!

— А по нему не скажешь, — хмыкнула Ирина. — Одно достоинство — рыжий.

— Тебе нравятся рыжие? — удивился я.

— И черные, а также блондины.

Ирина пристально посмотрела на меня. Мне ее взгляд не понравился.

— В редакции жить неудобно, — сменил я тему. — Нужно ведь душ принять, почистить зубы, позавтракать. Поневоле начнешь пить.

— Особенно на халяву! — Тамара тоже пристально уставилась на меня.

Разговор был содержательный, таким он и должен быть в одном из старейших и крупнейших федеральных изданий.

— Леша к юбилею готовится, — сказала Ирина. — То ли двести, то ли триста лет газете. Будет проходить в Малом театре.

Похоже, она уже близко сошлась с нашим исполнительным директором. Когда успела?

— Ничего не сошлась, — подняла одну бровь Ирина. — Ему Ниночка из бухгалтерии нравится.

— Но ведь находите время о юбилее побеседовать, — тоже поднял одну бровь на челе Кроликов.

— В рабочем порядке. — Тамара засмеялась.

Я в очередной раз подивился сложности их отношений. Вроде подруги и в то же время не упустят случая уколоть друг дружку. Может быть, это и есть дружба нынешней молодежи?

— Не парьтесь, все равно вам не понять, — сказала Тамара. — Алексей Павлович, куда наш Алесь в этот раз поедет?

— В Минск, — ответил Кроликов.

— Что я, в Минске не был? — пробурчал я. — У меня там даже квартира была.

— А куда делась? — оживилась Ирина.

— Куда надо.

Мне не хотелось распространяться о своей бывшей минской квартире. Получил я ее сразу после вступления в Союз писателей, тогда это было обычное дело. Однокомнатная, недалеко от старого аэропорта. И всем она была хороша, кроме месторасположения. Рядом находился мясокомбинат, и раз в неделю мы все задыхались от зловония, исходящего от него. Жильцы окружающих домов утешали друг друга сведениями, что вот-вот мясокомбинат перенесут за город.

Но когда я обменял свою уютную квартиру на комнату в Москве, я испытал облегчение. Тем более комната в коммуналке на весь этаж находилась в самом центре, на улице Воровского. Позже выяснилось, что и в ней полно пикантных особенностей. Например, одна из соседок была бандершей, содержащей притон. Время от времени из ее комнаты выходили заспанные девицы, на каждой из которой явственно прослеживался отпечаток порока, в равной степени манящий молодых и старых мужчин. Второй сосед был недавним зэком, страдающим от туберкулеза.

— Как его сюда прописали?! — разорялась бандерша. — Завтра же пойду в милицию!

Ни в какую милицию она не ходила, но сами менты ее навещали, и довольно часто. «Зачем?» — недоумевал я.

— Тебе там все равно не жить, — сказала жена, когда я поделился с ней своими сомнениями. — Во всех случаях, даже крайних, ночевать ты должен у меня на Ленинском.

— Но там ведь рядом Дом литераторов, — вяло огрызнулся я. — Иногда можно и на Воровского переспать.

— Нельзя!

И я действительно никогда не ночевал там. Может быть, один только раз. И сильно пожалел об этом.