Братик

Событие сорок первое

Это у опытных мушкетёров таких как Понтос, Отсос и Абстракционист получается заряжать мушкет за половину минуты, у брата Михаила руки не такие проворные, в воровстве не замечен, а потому заряжал он изделия хранцузским металлистов даже больше минуты. У князя Углицкого появилась эта самая минута, чтобы оглядеть поле боя и осознать величину зада, в который они по его милости залезли.

Крымцев прибывало. На глазах прямо. И это впечатляло. Это если, с одной стороны, посмотреть, через призму паники. Врагов тьмы и тьмы. С другой же стороны получалось не так и плохо. Пятьдесят пусть метров от Оки до густющего подлеска, куда не пролезть лошади, да и у пешего быстро не получится, стеной ивняк нарос. И до поворота реки и дороги, что идёт вдоль неё, не больше, такой пятачок в четверть десятины или гектара. И на этот пятачок вляпалось несколько сотен воинов на разгорячённых конях. Давка такая, что саблю из ножен не вынуть, не то, что лук натянуть и прицелиться. Не дадут свои же, толкаются, кони кусают своих собратьев, и, если нога всадника попадётся, то и её.

А со стороны засеки вспухают серо-белые облачка дыма. Не так часто, как хочется, но вспухают. Гром от выстрелов, если и не сливается в один сплошной рык потревоженного чудовища, то на самом пределе этого. В отличие от брата Михаила остальные пищальники чуть посноровистей, и раз мушкетов с пищалями и пистолями пять десятков в сумме, то каждую почти секунду облачко на свет появляется. Грома, да и просто выстрелов Юрий Васильевич не слышит, но в отличие от княжича, Боровой и из пушек стрелял и кино смотрел, а потому воображение дополнить картинку звуковыми эффектами может.

Монах дёрнул князя за рукав казакина алого (кафтана с вшитой под него кольчугой) и сунул ему в руки тяжёлый мушкет. Уже заряжен и курок взведён, направляй во врага и стреляй, промахнуться невозможно. Отрок положил ствол мушкета на ствол огромной сосны, за которой бесновались воины царевича Имин-Гирей. Бабах. Юрия Васильевича чуть не сбросило с колоды, на которую он взгромоздился. Всё же роста ещё маловато. Метр тридцать, может чуть больше. Снова есть полминуты, а то и минута, пока брат Михаил зарядит пистоль. Боровой на татар в этот раз не смотрел, своих оглядывал. Искал лучников. Нашёл. Вон, рядом трое стоят, кажись знакомые, из тех, что дома помогали местным плотникам собирать. Зосима, вон тот смешливый мужик с рыжей бородой в кафтане красном длиннополом, точно, как в фильме про Ивана Васильевича, когда они песню поют про Марусю. Споро у боевых холопов получается. Секунд десять и очередная стрела летит в супостата.

В это время его отвлёк удар по руке веткой сосны. Молодой татарин с вислыми усами спрыгнул с коня на толстые ветки сосны прямо перед Юрием Васильевичем и провалился до земли, но почти сразу подтянулся и вскарабкался на ствол. Приготовился прыгнуть на раскрывшего рот князя Углицкого. Ветка мешала, та, что хлестана по руке Артемия Васильевича. Она крымчаку в районе пояса дорогу преграждала. Боровой отшатнулся в паре метров всего от него оскаленная рожа, даже белые, сверкающие на темном лице, зубы пересчитать можно.

Его дернули за другую руку сзади, Боровой оглянулся, монах совал ему в лицо почти заряженный и взведённый пистоль. От избытка адреналина Юрий его чуть не выронил, принимая. Хорошо, палец под скобу уже успел сунуть. Не соображая толком и паникуя, Юрий дёрнул пистоль вверх и чуть не одновременно с этим потянул за спусковой крючок. Облако белого дыма вспухло перед носом, а отдача в этот раз всё же спросила отрока с колоды, которую они утром на берегу отыскали. Здесь у реки веками видно привалы устраивали, и кто-то озаботился поставил колоду, чтобы дровишки для костра сподручней рубить было. Пригодилась и для другого дела.

Брат Михаил, не церемонясь схватил его за шиворот, приподнял и потащил с огневой позиции, и первые несколько шагов Юрий шёл за ним. Но тут вспомнил, кто он, и где он. Уперся. Монах при этом продолжал тянуть отрока за воротник казакина. Шёлк. Скользкая материя. Воротник выскользнул, и Юрий упал назад, сплюнул и стал подниматься, и углядел. Из плеча брата Михаила стрела торчала с красными перышками. Мысли сразу в голове крутанулась, что он как раз монаху по плечо, не упал, так точно в головёнку его глухую залетела. Хирургическая операция такая по восстановления слуховой коры. С лоботомией.

В это время над головой свистнула ещё одна стрела. Боровой крутнул головой. Не попал он в вёрткого белозубого татарина. Тот теперь стоял на стволе сосны и пускал стрелы в своего обидчика. Юрий боднул головой монаха, заваливая его на землю, а то точно ещё одну стрелу поймает, на этот раз глазом или ухом. В руке у брата Михаила был мушкет хранцузский. Юрий Васильевич вырвал его из рук монаха и схватил с шеи берендейку. Заряжать мушкет ни лёжа, ни сидя невозможно, пришлось встать, забрать из второй руки монаха шомпол и попытаться зарядить. Татарин мог в это время тридцать три раза его убить, но видимо на что-то отвлёкся. Теперь пыж, теперь пулю, теперь порох на полку. А теперь поднять трясущимися руками восьмикилограммовую дуру. Зажать под мышкой и навести на снова обратившего на него внимания степняка. Тот натягивал уже лук. Бабах. Облако дыма шибануло в нос. Ну и гадость… эта ваша заливная рабы. Ветер приличный с реки и облако пахнущего преисподней дыма скоро снесло. Татарина на стволе сосны не было.

Событие сорок второе

Тимофей Михайлович Ляпунов устало присел на землю. Точнее было, упал на эту холодную, затоптанную сапогами землю. Упал и накололся задом на сосновые иголки. Но даже не поморщился. Сил не хватило. Да и что это за боль, вот плечо, из которого торчит обломок стрелы, действительно болит, а иголки в заднице, такая мелочь. Стрела мешала дышать. Нужно же воздух в себя набрать, при этом грудь поднимается, и стрела в ране дёргать начинает.

— Отбились, — сотник чуть затуманенными глазами посмотрел на Тимофея Скрябина, — Не до того было. Как у вас получилось?

Калужец в крови был, она и сейчас ещё каплей малиновой на мочке уха набухала и срывалась потом на грудь или плечо.

— Как посмотреть. Урон малый нанесли, но и потерь не лишку. Они обозом отгородились от леса. Арбы стоят, овцы пасутся. Пастухи с кнутами — вся защита. Пока через них пробились в основном войске приготовиться успели. Мы заслон первый сбили. А дальше стрелы полетели. Я развернул воев. Чего зря помирать. Мне вон пол уха стрелой оторвало. Козырев у меня на глазах слетел с коня. Там остался.

Кто такой Козырев Тимофей Михайлович не знал, но перекрестился, прошептав «царствие небесное». Хороший видно воин, раз отдельно о нём сотник калужцев упомянул.

— Растянулись вы, — не в укор просто вспомнил Ляпунов, как возвращались застрельщики.

— Прав Юрий Васильевич оказался, — согласно кивнул Скрябин, — Все бы поехали, лучше бы не получилось. Много их там. А теперь и не стыдно. Эвон сколь положили татаровей. К лекарю тебе надо, — мотнул головою сотник. Он залез пятернёй к себе в бороду и вытащил руку красную уже, и на бороду кровь из разорванного уха капала.