Братик

— Пойдём, вон Юрий Васильевич у камней раненых сбирает.

Ляпунов, поддерживаемый Скрябиным, поднялся и опираясь на его плечо пошёл к реке. Там у кучи больших валунов действительно мелькала ряса монаха и алый шёлковый, горящий на солнце кафтан князя Углицкого. По дороге Тимофей Михайлович несколько раз оглядывался. Завал уже, закрывающий проход из молодых елей частично растащили и послужильцы орудовали на оставленном татаровьями поле боя. Было им чем заняться. Раненых добить надо. Ускорить поганым встречу с их Аллахом. Опять же добыча знатной быть обещала. Видел и сам стрелял Ляпунов по крымцам в хороших доспехах. Сабли могут и с каменьями быть в навершии. Много полегло крымцев. И кони есть убитые и раненые, нужно их добить и разделать. Самое время сейчас мясо сварить, раненым для поддержки сил мясной бульон зайдёт.

Главная же добыча будет настоящий татарский составной лук. У половины погибших были, а полегло татаровей сотни три. Теперь, с учётом добычи и ополчения, что к вечеру должно до этих мест добраться, войско его будет грозной силой.

Князь Юрий Васильевич Углицкий перед походом успел в закрома заглянуть и несколько кувшинов хлебного вина с собой приказал взять. И пяток льняных новых простыней велел брату Михаилу прихватить. Никакого официального лекаря в войске не было. Неофициального тоже не наблюдалось. На вопрос Ляпунову, чего так, тот плечами пожал, дескать, так други помогут перевязать, ежели что, а у каждого почти есть мазь, что ещё по рецепту пращуров изготавливают в их семье веками и она помогает.

— Бардак! — нет, Артемий Васильевич об этом и раньше знал, но знать и столкнуться — разные разности. Так, что как успел, так подготовился. Даже команду дал дьяку Захарьину вместе с ополчением отправить к ним хоть одного нормального лекаря из Калуги с мазями волшебными.

Пока ополчение не подошло. Пришлось вдвоём с монахом начинать раненых обихаживать. Не долго. Сразу нашлись более продвинутые вои. Но Юрий Васильевич дело на самотёк не пустил. Требовал от добровольных медбратьев, чтобы рану сначала хлебным вином промывали. Ну, да там крепость градусов двадцать, но всё одно лучше, чем ничего.

Раненых не так и много. И у всех ранение одинаковое — чего-нибудь стрелой продырявлено. Стрелы, если они торчали из человека, обламывали и старались достать, получалось не всегда, в большинстве случаев наконечник оставался в ране. Тогда самопровозглашённый хирург Василий Зайцев из боевых холопов дворянина Лужина, разрезал рану пошире и щипцами, которые у него с собой были вытаскивал наконечник. После этого рану Юрий Васильевич сам промакивал и хлебным вином поливал. Следом монах наносил мазь и забинтовывал разрезанной на полоски простынёй.

Последними подошли к госпиталю оба сотника. Со Скрябиным долго не возились промыли рану и примотали остаток уха к голове. Не так, чтобы и много оторвано. Середина вырвана.

— Заживёт до свадьбы, — устало улыбнулся ему Боровой. Сотник губами задвигал, — Глухой я. Ну, была свадьба, так до похода на Казань заживёт.

А вот с Ляпуновым «хирург» долго возился, стрела глубоко в плечо вошла. Сотник от боли, пока Зайцев ему рану увеличивал деревяшку, в рот сунутую, всю сгрыз. А под конец даже сознание от болевого шока потерял.

Глава 15

Событие сорок третье

Пока сотника Ляпунова лечили или мучили, второй сотник сложа руки не сидел. Скрябину быстренько забинтовали ухо, и он пошёл, пусть и чуть пошатываясь, свои должностные обязанности исполнять. Об этом Юрию Васильевичу монах написал, когда дело уже закончилось.

Скрябин выслал две группы в разведку. В каждой по десять человек. И все двадцать — это лучники. Десяток конный был отправлен к Перемышлю по дороге… Да одна в этой глуши дорога, по ней в провокационный набег только сходили, по ней крымчаки преследовали русских, и по ней же, понеся серьёзные потери, отступили. Теперь по этой же дороге, идущей вдоль берега Оки, десяток конных лучников должен был проследовать за татаровьями и понять, а чего супостаты теперь будут делать. И что там с Перемышлем? Может пока они тут наскоки устраивали небольшой городок уже спалили крымчаки или штурмом взяли.

Второй десяток был из пешцев. Ну, все прибыли конно и оружно, но десяток местных спешили, и они со своими или трофейными луками отправились по лесу в том же направлении. Скрябин предположил, что хоть татары пешим войском и не воюют, но, получив по носу, вполне могут часть людей спешить и по лесу отправить в тыл неизвестному воинству, заманившему их в засаду.

Оба десятка натолкнулись на татар почти сразу. Те явно выслали такие же разведывательные отряды, при этом соизмеримые по численности. Закончились стычки по-разному. Конные разведчики заметили врага первыми, они сделали первый залп и пока татары доставали стрелы и натягивали луки ещё один. Успех был так себе, один убитый конь и пара раненых всадников. Меткость же монгольских конных лучников, которые стреляли, управляя конём коленями, и забрасывающие стрелы на сотню метров, и меткость крымчаков, судя по результату их первых выстрелов, оказалась несопоставимой. Ни одна стрела ни в кого не попала. Русские стрельнули в третий раз, и опять быстрее противника. Ещё один раненый у татар, и они, развернув коней, бросились наутёк. У калужцев, в результате последнего залпа крымчаков, образовался один раненый, стрела попала в ногу десятника. Покричав вдогонку татарам обидные слова про маму, разведчики решили вернуться. Во-первых, раненый есть, а во-вторых, решили они на коротком совещании, что маловато будет. Нужно было два десятка отправлять, тогда результат этой стычки был бы совсем иным.

У лесных разведчиков сложилось по-другому. Всё же русский люд более привычен к лесам. Десятником был назначен боевой холоп или послужилиц Пахом Бабкин, который был известным в Калуге охотником. Он по крикам сорок заполошным вовремя определил, что навстречу им люди движутся. Распределив воев цепочкой, Пахом поставил их за большие деревья, а сам, чуть пробежавшись, зашёл во фланг движущимся плотной кучкой татарам. Договорились разведчики, что первым стреляет Пахом и при этом громко чего-нибудь кричит про способы размножения крымчаков. Ясно, что татаровья должны повернуться к засаде в профиль и дать время калужцам основательно выцелить потенциальную жертву.

Сработал этот нехитрый тактический план на твёрдую четвёрку. Пахом первой же стрелой ранил одного из крымчаков, а когда те, как и было запланировано, отреагировали на «сектым» и, развернувшись, побежали к Бабкину, в них полетели стрелы из-за стволов деревьев. Трое были убиты и трое ранены. Надо было оставшимся, бросив раненых,тикать, но те решили тоже пострелять. Ещё двое раненых. Только после этого единственный уцелевший напролом бросился бежать на юг.

— Ребя, у них там лошади! — проорал десятник. — Добейте раненых и за мной!

Прокричав это, Пахом двинулся короткими перебежками от дерева к дереву вслед за драпанувшим крымчаком. Через пару минут он понял, что хоронится зря. Никакой подлости беглец не задумал, он целенаправленно двигался к оставленным лошадям, спешил видимо доложить сыну крымского хана царевичу Имин-Гирею, что «всё пропало, шеф, гипс снимают, клиент уезжает». Охотник ускорился. И поспел как раз к тому моменту, как татарин выскочил на опушку, где были оставлены лошади. Правда оказалось, что кроме четвероногих там и двое двуногих ожидают. Крича на своём гортанном наречии, беглец поспешил к лошадям, а двое ожидавших его соплеменника стали связывать уздечки лошадей так, чтобы их всех за собой утащить.

Тут-то Пахом и вылетел на опушку, продравшись сквозь заросли лещины. Он вскинул лук и первой же стрелой ссадил с каурого рослого жеребца беглеца. Пока занятые непростой работой татары его не заметили Бабкин успел и вторую стрелу отправить в убийственный полет. С третьим крымчаком они выстрелили одновременно и оба попали. Пахому стрела пробила кожаный нагрудник и неглубоко застряла в правом плече. Сам же охотник оказался удачливее, его стрела вошла в солнечное сплетение крымчака и тот свалился на земли стеная и извиваясь. Натянуть лук с таким ранением десятник уже не мог, он выхватил засопожник, подбежал к татарину и перерезал ему горло.