Брелок желаний

— Вот и славно, — мурлыкнул кот. — Мы почти как нормальные туристы. Только я — гений, а ты — идиот с ядерной кнопкой в кармане.

Я глубоко вдохнул.

Париж был красив. Спокойный. Угрожающая безмятежность витала в воздухе, как последний аккорд перед началом симфонии.

Я почувствовал, что за нами кто-то наблюдает. Или это просто нервы. Или кофе был слишком горячим.

— Гриша, а если... вот если нас прямо сейчас снимают на камеру?

— Тогда я зря заказал обычный кофе. Надо было выпить капучино с достоинством.

Кафе было уютным. Столики мелкие, будто с детского утренника, кресла скрипели, как суставы у бегемота, и всё вокруг пропахло кофеином, потом и туристической тревогой. Григорий сидел на стуле, как министр культуры в изгнании: хвост обвил ножку, лапа облокотилась на стол, взгляд — снисходительный и, безусловно, осуждающий.

И именно в этот момент к нам приблизился Он.

Рост — как у тромбона. Лицо — как у молодого Кафки, только хуже. В руке — багет, словно скипетр. Пальто — фиолетовое, с золотыми пуговицами и брошью в виде мандолины. Волосы — будто он лично дрался с феном, и проиграл.

— Pardon, messieurs… — сказал он с выражением благородного ужаса на лице. — Est-ce que… le chat… par… le chat… parle?! (Является ли этот… кот ... по… кот ... говорящим).

Григорий обернулся медленно, театрально, как будто он профессор на кафедре логики, которому только что задали вопрос "А что, если солнце — это апельсин?"

— Да. Я. Говорю. И, судя по твоему виду, ты наконец перешёл со своих галлюцинаций на реальность, — произнёс кот с оттенком вальяжной скуку на чистом французском.

Француз, которого звали, как позже выяснилось, Артюром, охнул и сел. Сначала на воздух. Потом на мои колени. И, наконец, на землю. Там он устроился поудобнее и стал глядеть на Григория с выражением абсолютного смирения.

— Mon Dieu… — прошептал он. — C’est enfin arrive… (Господи…Наконец-то это произошло).

— Что именно "enfin arrive"? — поинтересовался кот, отодвигая тарелку с сыром, чтобы взгляд был лучше.

— Я… Я двадцать лет искал говорящего кота, — дрожащим голосом начал Артюр. — У меня три степени: философия, психология и экспериментальная мифология. Я был на грани. Сначала говорил с камнями. Потом с голубями. Потом — с собакой мэра Бордо. Она почти ответила, но сбежала. Но теперь… ты — ты говоришь!

— Угу, — сказал Григорий. — И у тебя на щеке остатки джема. Ты не мог бы, пожалуйста, не дышать мне в хвост экзистенциальным восторгом?

Я тихо зажмурился и помотал головой, встряхивая этот несуразный бред.

— Вот только этого не хватало, — прошептал я. — Теперь нас палят философы.

— Ты кто такой вообще? — спросил Артюр, обратив внимание на меня, как на ассистента чуда.

— Я? Просто гуляю с котом.

— С говорящим котом.

— Он сам гуляет, — пробормотал я. — Я просто его носитель. Грузчик говорящего чуда.

— Non non non! Это судьба! Это знак!

— Это Гриша. Он кастрат, между прочим, — сдал с удовольствием я своего кота.

— Кастрация — не диагноз, а освобождение от биологических обязательств! — с достоинством вставил Григорий.

— Вы должны прийти ко мне! — взвыл Артюр. — У меня есть лаборатория. Там были опыты с мухами, но они сбежали. Я вас накормлю! У меня шардоне 1968 года, сыр с плесенью, который запрещён в пяти департаментах, и коллекция сочинений Декарта, написанная на шкурках бананов!

— Гриша… — прошептал я. — Мы уходим. Быстро.

— Подожди, подожди, — прошипел кот. — Этот чудак потенциально полезен.

У него явно проблемы с границами, но, возможно, он знает что-то полезное. Или, по крайней мере, даст нам вина.

— Или сдаст полиции, когда протрезвеет.

— Или мы его пожалеем, и тогда он привяжется навсегда, — добавил кот. — Будет приходить по ночам, стучать багетом в окно и кричать: "Кот! Открой тайны вселенной!"

— Звучит как-то не очень.

— О, обо мне сложат легенды.

Артюр тем временем встал, трясущимися руками достал визитку, на которой было написано:

Dr. Arthur Dambreuil. Philosophe mystique et fromager amateur. (Доктор Артур Дамбрей. Философ-мистик и любитель сыра).

И ниже:

"Если ваш кот говорит — доверьтесь судьбе. Или бросьте пить."

— Я буду ждать! На улице Вольтера, дом 11. Вы спасли мою веру!

И он исчез, как будто его унесли ветры спиртного озарения.

Наступила пауза.

— Это был сон? — спросил я.

— Нет, это была Франция, — сказал кот. — Я предлагаю сделать вид, что мы обычные.

— Мы обычные?

— Да. Обычный парень с ядерной кнопкой и котом-философом, которого преследует мировая поп-звезда. Бонжур, как говорится.

***

На бульваре Капюсинов (Grand Cafe des Capucines) пахло мимозой, дорогим парфюмом и лёгкой душной паникой, которой пропитывается каждый турист, впервые оказавшийся в Париже без понятия, как работает метро. Я сидел в тени каштанов, пил кофе, который в этом городе стоил как половина окна в Смоленске, и периодически бросал взгляд на телефон. На экране — карта. На карте — точка.

Красная. Пульсирующая.

Значительно ближе, чем вчера.

— Гриш, — пробормотал я. — А ты заметил, что наша Пайка… как бы это сказать… уже на левом берегу?

— Это ты про Сену или про уровень угрозы? — спросил кот, лежа на спине на лавке и наблюдая за голубем с лицом бывшего министра ЖКХ.

— Я про то, что она была в аэропорту, потом на окраине, а теперь — бац! — и около Монпарнаса.

— Надо отдать ей должное — телепортируется без визы. Но ничего, мы же теперь осторожные. Вон, ходим под прикрытием.

Я оглядел себя.

Бейсболка «I ? Strasbourg», очки с толстыми линзами без диоптрий и рюкзак с вышивкой в виде лягушки-аллергика.

— Мы не под прикрытием. Мы — карикатура.

— Идеальное прикрытие. Кто поверит, что у этого чувака — магический брелок?

Я хмыкнул, но не засмеялся. Вместо этого снова взглянул на экран.

Точка чуть сместилась. Как будто целилась.

— Она не просто здесь, — сказал я медленно. — Она… движется.

— Ну так что, бежим?

— Не-а. Ждём. Пускай не знает, что мы знаем.